Воображение, признаюсь, сразу нарисовало мне картины одна другой ужасней: например, к приятелю ворвались грабители и, напуганные моим внезапным появлением, сейчас держат нож у его горла. Версия могла бы объяснить странное поведение Антуана, если бы я не знала, что воровать в его скромной комнатушке нечего. Разве что пресловутый синий диван, но вряд ли он стоит такого риска.
Тем временем у двери с той стороны послышались шаги.
- Когда мы познакомились? - задали мне вопрос. Я замерла, ошарашенная.
- Ты что, придурок?
- Отвечай, говорю, - глухо сказал Антуан и замолчал. Поняв, что у приятеля просто-напросто едет крыша, я вздохнула:
- У Робеспьера дома. Ты вернулся из армии, а я завалилась с прогулки вся в пыли, и…
Я не договорила - послышался лязг с трудом отпираемой щеколды, потом звяканье цепочки, в довершение всего звук поворачиваемого в замке ключа, и дверь приоткрылась. Антуан, выглянувший в образовавшуюся щель, пытливо окинул взглядом коридор за моей спиной, убедился, что я одна, и только после этого позволил мне войти.
- Ты что, спятил? - ласково осведомилась я, водружая плащ на вбитый в стену железный крюк. Антуан, тщательно заперев дверь, обернулся ко мне с виноватым видом.
- Извини. Но когда за тобой следуют по пятам, знаешь ли… тут начнешь сходить с ума.
- Этот парень? - уточнила я и, дождавшись нервного кивка, решила обрадовать приятеля. - Он там на лестнице спит.
Антуана отчетливо передернуло.
- Бр-р-р. А мне завтра на заседание… кстати, - тут он возмущенно надулся и наградил меня уничижительным взглядом, - ты зачем Кутону наябедничала?
- Просто хотела предупредить… - окончательно переставая что-либо понимать, промямлила я. - Ты же сам говорил, за тобой следят…
- Но не обязательно всем об этом трепаться! - страдальчески воскликнул Антуан и, подпихнув меня к дивану, достал из стенного шкафа два бокала. Бутылка поджидала меня на столе - она была откупорена, и что-то подсказывало мне, что приятель успел уже не раз к ней приложиться. Во всяком случае, взгляд у него диковато блуждал из стороны в сторону, и это испугало меня даже сильнее гипотетических грабителей.
- Кто он такой? - тихо спросила я, беря протянутый бокал. - Почему ты его так боишься?
Антуан посмотрел на меня с сомнением, решая, наверное, стоит посвящать меня в тайну или нет. Я даже обидеться не успела, что он мне не доверяет: он с мученическим видом проговорил:
- Надо тебе рассказать, а то ты пойдешь по миру болтать, что на депутата Сен-Жюста готовят покушение…
- Пойду обязательно, - подтвердила я. - В чем дело? Тебе грозит опасность?
Плюхнувшись на подвернувшийся стул, Антуан взъерошил себе волосы. Вид у него был до крайности измученный, и что-то подсказывало мне, что дело не только в тяготах, которые выпали ему на фронте, и не в обременительных обязанностях комиссара. Покосившись на дверь, как на злейшего своего врага, Сен-Жюст медленно произнес:
- Да как тебе сказать. Пожалуй, да. И более серьезная, чем когда-либо.
По нему нельзя было сказать, что он шутит, и я ахнула:
- Что случилось?
- Этот парень, - проговорил Антуан, отчего-то заливаясь легким румянцем, - от меня не отстает уже которую неделю. У меня до сих пор не было настолько преданных поклонников.
- А кто он? - спросила я с опаской, заставив себя вспомнить во всех подробностях внешность загадочного юноши. Ничего в ней не говорило о том, что парень замыслил причинить кому-то вред: он держался немного потерянно, как человек, впервые в жизни попавший в большой город, но в то же время независимо, однако следов злого умысла на его лице я, как ни напрягалась, вспомнить не могла.
- Да понятия не имею, - отрезал Антуан с ожесточением. - Не знаю и знать не хочу. Зовут его… Люсьен, что ли? Кажется, так. Он солдат Рейнской армии, патриот, защитник отечества… мать его…
- И что с ним не так?
- Все с ним не так, - вздохнул Сен-Жюст и залпом осушил бокал. Я хотела последовать его примеру, но вино пошло не в то горло, и я разразилась кашлем, чувствуя, как глотку изнутри начинают резать сотни ножей. Антуан, проявляя сочувствие, хотел ударить меня по спине, но я жестом показала ему, что можно обойтись без этого, и прохрипела:
- Ты лучше… рассказывай.
- А чего тут рассказывать-то, - я не могла припомнить случаев, когда Антуан так настойчиво уходил от прямого ответа, а это лучше всего остального свидетельствовало, что сейчас не до шуток. - Просто он… ну…
- Что? - совсем уже напуганная, спросила я. - Ну что?
Окинув меня еще раз тяжелым взглядом, Антуан глубоко вдохнул и сказал резко, как выстрелил:
- Он из тех, кто предпочитает баловаться не с симпатичными гражданками, а с симпатичными гражданами. Если ты понимаешь, о чем я.
И посмотрел на меня с такой непередаваемой мукой во взгляде, что мне все сразу стало ясно. Не знаю, чего он ждал: сочувствия, поддержки или утешения, - но то, что я начала в голос ржать, явно оскорбило Антуана до глубины души.
- Это не смешно, Натали! Совсем не смешно!
Он был совсем не прав. Это было смешно так, что я хохотала без умолку, чувствуя, как в глазах начинает немилосердно щипать, но остановиться не могла, ибо новый приступ смеха накатывал, как волна, и я ничего не могла с ним поделать. Наверное, хохот мой было слышно по всему этажу, но я не могла заставить себя прекратить, и Сен-Жюст, который молча сидел и смотрел на меня с видом обесчещенного, только подливал масла в огонь.
- О боже, - только спустя несколько минут я смогла выдавить из себя несколько слов, - Антуан, ты не представляешь… я столько всего подумала…
- Это не смешно, - повторил он мрачно, наливая себе еще вина. - Знаешь, как я с ним замучился? Он таскался за мной, как приклеенный! Я на него и орал, и прогонял - ему все нипочем. Теперь вот выбил себе отпуск и торчит у меня под дверью. Тебе смешно, а мне выть охота!
Я тяжело дышала, чувствуя, как мелко подрагивают схваченные судорогой мышцы на животе. Продолжать смеяться было больно, но мне все равно хотелось. Мелко хихикая, я утерла выступившие на глазах слезы.
- Но это правда смешно, - извиняющимся тоном сказала я.
- Да иди ты, - бросил Антуан и снова испепеляюще глянул на дверь. - Не знаю уж, что с ним делать. Я думал, его хоть подстрелят, а он с передовой приходил без царапинки…
- Это любовь, - пояснила я многозначительно, стараясь удержать на лице серьезное выражение.
- В гробу я видел такую любовь, - припечатал Сен-Жюст, едва не опрокидывая при этом полупустую бутылку. - Ну почему у меня все в жизни не как у людей?
На этот вопрос у меня ответа не было. И в какой-то момент я подумала, что отнюдь не против, если бы кто-нибудь мне самой его подсказал.
Мы продолжили пить, разговаривая ни о чем. Антуан рассказал несколько свежих армейских историй, я поделилась последними скудными новостями, ни словом не обмолвившись при этом ни о Фабре, ни об Эбере, ни о фракциях. На самом деле, я не хотела уже начинать эту тему - слишком хорошо и тепло мне было здесь, в этой неожиданно уютной комнатушке, в обществе того, кого я давно про себя называла другом, и менее всего мне хотелось что-то менять. Но перемен было не избежать, и в итоге Антуан первый поднял тему, которая волновала нас обоих и которой мы так старательно пытались избегать.
На улице, несмотря на позднее время, стемнело не до конца - весна постепенно наступала на Париж, вытесняя мороз и снег своим теплым дыханием, и солнце держалось на небе куда дольше, падая за горизонт лишь ближе к девяти вечера. Антуан, покопавшись в шкафу, достал несколько свечей, зажег их, и наш разговор продолжился в мягком полумраке.
- Что слышно о восстании? - непринужденно, будто речь шла о погоде, осведомился Антуан. У меня замерло сердце.
- Я… я не знаю…
- Да ладно, - мой собеседник махнул рукой, - все ты знаешь. Весь Париж заклеен эберовскими листовками.
Я вспомнила ту, которую дал мне Клод, вспомнила игру в мафию в доме Дантона и ощутила, как к горлу медленно подступает холодный и горький ком. Антуан, отставив в сторону бокал, наклонился ко мне и смотрел прямо - глаза в глаза.
