Камиль только судорожно вздохнул в ответ.

- Знаю, знаю, - проговорил его собеседник. - Если мы откажемся, будет только хуже. Нам в первую очередь.

- Мной руководит не страх, - оскорбленно возразил Демулен. - Мной руководит чувство справедливости.

- Вернуть свое законное место у плодоносящего дерева? А ты уверен, что оно будет плодоносить?

И снова молчание в ответ. На этот раз оно длилось дольше. Я слышала только тихий звон кувшина о край бокала - наверняка хозяин дома наливал себе еще глинтвейна, - и шорох пламени, пожиравшего привезенную Камилем бумагу, содержание которой, каково бы оно ни было, заставило Дантона изменить свое решение.

- Кого-то мы скинем, а кто-то нас убьет, - неожиданно весело заговорил он. - Вот единственный выбор, который нам предоставили. Другого у нас нет да и быть не могло с самого момента, как с нас сорвали эти повязки. И черт со всем этим, скажу я! Эй, Камиль!

- Что? - звенящим голосом отозвался Демулен.

- Точи перо острее, - добродушно сказал Дантон. - Можешь даже подготовить мне торжественную встречу: ну, ты знаешь, летящие в воздух цветы, восторженные поклонницы, но это я шучу, конечно, хотя было бы неплохо. Я возвращаюсь в Париж.

Я успела зажать себе рот, прежде чем торжествующий вскрик вырвался из моей груди. Это было невероятно, это казалось чудом: человек, полчаса назад отвергший все наши уговоры, неожиданно согласился, да так легко, будто это ему ничего не стоило! Все его слова об опасности, конечно, не прошли мимо моих ушей, но в тот момент мне казалось, что Дантона ничто не может сокрушить, ведь человеку, который готов стольким пожертвовать, просто-напросто не может ничего грозить.

- Я рад, - донесся до меня облегченный смех Камиля, - я так рад, что ты одумался…

- Ну, ты знаешь, бывают люди, которым просто невозможно отказать…

Вне себя от радости, я неслышно отступила в темноту, которая пугала меня уже не так, как раньше, и, тщательно прощупывая каждый шаг, поднялась обратно в свою комнату. О том, чтобы спать, не могло быть и речи: мысли мои кипели и бурлили, одна сменялась другой так стремительно, что я не успевала даже в полной мере усвоить ее. Одно мне стало ясно: надвигается что-то грандиозное, не хуже бушевавшей за окном бури, и мне предстоит принять в нем самое живое участие, двигаясь по той дороге, которую я выбрала, если даже плыть придется против течения…

И если это не станет моим путем в пустоту.

Я вздрогнула, будто до меня дотронулись чем-то холодным. Вихрь мыслей в моей голове улегся мгновенно, минутное воодушевление вновь сменилось страхом. Что я делаю? А главное - зачем я это делаю? Не случится ли так, что от меня потребуют жертв больших, чем я могу принести? И что ждет меня в итоге?

Темнота снова приблизилась ко мне, нависнув надо мной со всех сторон, и я, пожалев, что не зажгла свечу, с тихим писком спряталась под одеяло. Оно не могло служить мне достаточной защитой, но я боялась не то что выглянуть из-за него - хотя бы открыть зажмуренные глаза. Не знаю, сколько бы я пролежала так, не в силах набраться храбрости даже пошевелиться, как вдруг я услышала, что дверь в мою комнату, тихо скрипнув, открывается.

- Натали?

Услышав голос Демулена, я рывком приподнялась, испугавшись, что он уйдет, решив, что я сплю. Он стоял на пороге со свечой в руках, и ее свет спугнул тени - с тихим рыком они разбежались по углам, спрятавшись в паркетных щелях, и я ощутила, что могу спокойно вздохнуть.

- Заходи, - сказала я, улыбаясь. Камилю не надо было дважды повторять: он закрыл за собой дверь, приблизился ко мне, поставил свою свечу рядом с моей потухшей и шепотом спросил:

- Я присяду?

- Да садись, - я набросила на простынь край одеяла, и Демулен опустился на него; кровать бесшумно прогнулась под его весом, и я подавила печальный вздох. Слишком давно, пожалуй, с самого бесконечно далекого лета я не ощущала, что со мной рядом кто-то есть. Демулен продолжал смотреть на меня, словно ожидая моей реакции на что-то, и я брякнула первое, что пришло мне в голову:

- Ты его уговорил?

- Уговорил, - выдохнул Камиль. - Он будет в Париже через неделю.

- Значит, нашу миссию можно считать удачной, - я блаженно вытянулась под одеялом. - Ну, то есть, это ты все сделал, не я…

- Ты тоже была очень убедительна, - улыбнулся мой ночной гость. - Знаешь, я думаю, у меня будет для тебя одно интересное предложение, когда мы вернемся…

- Последнее время все просто горят желанием сделать мне интересное предложение, - усмыхнулась я, поднимая руки и подпирая ладонями затылок; одеяло слегка съехало вниз, но мне было лень его поправлять. - А у тебя что?

- Приедем - расскажу, - таинственно проговорил Камиль, скользя взглядом по моему лицу. - А не боишься?

Больше всего я боялась даже не теней, а этого вопроса. Потому что не могла ответить на него честно, как бы ни желала.

- Нет, - ответила я поспешно и, заметив мелькнувшее недоверие на лице Камиля, поправилась, - когда я не одна.

- Понимаю, - кивнул он. - Я тоже редко чего боюсь, когда я не один.

“Жаль, не разработали многоместных гильотин”, - чуть не ляпнула я, и у меня внутри с новой силой что-то скрутило. Даже если мы будем действовать сообща, даже если так случится, что мы сообща проиграем, перед лезвием, острым и безжалостным, мне все равно придется предстать в одиночестве. И эта мысль оказалась куда хуже, чем все предыдущие, посетившие меня в сегодняшний вечер. Захотелось в голос заплакать.

- Эй, ты что? - я не сразу поняла, что Камиль совсем низко склонился надо мной, обеспокоенно заглядывая мне в глаза. - У тебя такой вид, будто ты…

Я представила всего на секунду, что будет со мной, если он сейчас уйдет, оставив меня одну с моими страхами, которые вновь накинутся на меня, и самый жуткий из них будет свистяще пришептывать мне в ухо: “Всего лишь дуновение ветерка…” Этого мне хватило, чтобы приподняться от подушки, обнять Камиля за плечи и прижаться к нему, дрожа, попросить позорно срывающимся голосом:

- Не уходи.

- А я и не собирался, - внезапно сообщил он и некрепко, но неумолимо прижал к постели. Почувствовав прикосновение горячих губ к своей шее, я растерялась, несмотря на то, что знала, что может последовать за моими словами, и не нашла ничего лучше, кроме как выдать:

- Люсиль меня убьет.

- Люсиль? - подняв голову, Камиль посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Я ощутила, что кожа от его поцелуев начинает почти гореть, и на секунду жгуче пожалела, что он остановился. - Тебя это так беспокоит?

- Ну… - я не могла понять, что сказала не так. - Ну вообще да…

- Святая простота, - рассмеялся он свистящим смехом и одним движением распутал завязки на моей ночной рубашке; я против воли изогнулась навстречу его ладони. - Ладно уж, успокою тебя. Если она и стала бы кого-нибудь убивать, так это меня, но вообще она обычно прощает мне такие маленькие шалости. Такой ответ тебя устроит?

- Ну… - я не знала, что и думать, оставалось только отступить перед его логикой, - наверное…

- Чудно, - резюмировал он и задул свечу.

- Народ требует, чтобы террор был поставлен в порядок дня, но он хочет, чтобы террор был применен к действительным врагам республики и только к ним! Народ не хочет, чтобы всякий, кто родился без революционного пыла, в силу одного этого считался виноватым!

Дантон вернулся, Дантон на трибуне, Дантон снова говорит - и как говорит! Конвент слушал его, затаив дыхание, поддержав блестящую речь дружными овациями. Ощущая, как моя грудь вот-вот взорвется от наполнившего ее восторга, захлопала и я, не обращая внимания на колючую боль в ладонях, но почти сразу замерла, ощутив на себе чей-то холодный, изучающий взгляд.

В наружности мужчины, смотревшего на меня, не было ничего, что я могла назвать привлекательным: лицо у него было бледное и какое-то затертое, будто кто-то провел по нему влажной тряпкой. Только глаза выделялись на этом лице - безучастные и изредка чуть насмешливые, глаза человека, который многое повидал и отнюдь не все из увиденного готов рассказать. Буря, поднявшаяся в зале, заботила незнакомца мало, он смотрел только на меня.