— Вот так-то, — подытожил Америка и, удерживая побежденного одной рукой, другой наградил его хлестким ударом в челюсть. Голова Германии мотнулась назад, и тут же Альфред швырнул его обратно, на залитую кровью брусчатку.

— Руки марать не хочется, — объяснил он замершим союзникам, вытаскивая совсем не по-военному блестящий пистолет из кобуры. – Сейчас я его…

Людвиг равнодушно смотрел, как на него направляется дуло, только глаза прикрыл, как только оно оказалось на уровне его лба.

— Нет!

Что-то изменилось на площади, будто пропахший гарью и смертью воздух вспорол порыв свежего ветра. Парень в синем, что до сих пор лишь боязливо смотрел на горе побежденных, стоял теперь между Германией и Америкой, широко расставив руки. Дуло пистолета упиралось ему в грудь.

— Италия, — изумленно проговорил Альфред, — что ты делаешь?

Тот решительно закусил губу. Видно было, что он боится, жутко боится, но не отступит даже под страхом смерти. Ваня с интересом, но молча взирал на разворачивающуюся на площади сцену.

— Не надо убивать его, — громко сказал Италия, глядя на победителей. – Сколько бы зла он не совершил… он заслуживает суда. Справедливого!

Голос его звонким эхом разносился по площади, и отдавался в сердце Наташи, будто задевая там какие-то невидимые, но очень важные струны. Альфред нахмурился.

— Какой, к черту, справедливый суд? Этот подонок убивал людей!

— Тогда не будь таким, как он! – крикнул Италия, дрожа всем телом. – Хочешь его убить, тогда и меня заодно!

По щеке его скатилась одна слеза, затем другая. Америка выразительно щелкнул предохранителем.

— Слушай, отойди с дороги, а то я…

— Подожди, Джонс.

Все дружно посмотрели на Россию, который, с невозмутимым видом затоптав окурок, сделал шаг вперед и оказался рядом с Италией. Парень посмотрел на Брагинского с испугом, получил в ответ ободряющую улыбку и, казалось, немного успокоился. Ваня покашлял.

— Италия говорит правильно. Мы устроим суд.

— Да вы что, сговорились? – взбеленился Америка, но спокойный голос России звучал гораздо более весомо:

— Устраивать самосуд значило бы уподобиться тем, с кем мы сражались, как верно заметил Италия. Открытый судебный процесс – лучше всего.

В глазах Англии мелькнуло еле заметное одобрение.

— Чокнутый псих, — только и сказал на это Альфред, но пистолет все-таки убрал. – Ладно, будь по-твоему. У себя в стране не наигрался в прокурора?

Наташа заметила, что глаза брата начинают стремительно темнеть и приобретать уже знакомое ей стеклянное выражение, и сочла за лучшее отступить. Казалось, за одной войной была готова начаться другая.

— Джонс, — ледяным голосом произнес Россия, — хватит меня злить.

— А то что? – ухмыльнулся Америка, но внимательно посмотрел своему новоиспеченному сопернику в лицо и скомкано добавил. – Ладно, ладно, я пойду. Надо посмотреть, в каком войска состоянии и вообще… ребята!

Троица союзников скрылась. Не удостоив их более взглядом, развернулся и Ваня, осторожно перешагнул через склонившегося над Германией Италию и кивнул облегченно вздыхающей Беларуси:

— Идем отсюда.

Наташа внимательно посмотрела на Италию, заливавшегося слезами над истерзанным телом бывшего союзника, и медленно покачала головой.

— Ты иди. Я догоню.

Потрепав ее напоследок по голове, Ваня удалился. А Беларусь, подхватив с земли уроненную винтовку, приблизилась к Италии, тронула за плечо.

— А?.. – увидев Наташу, итальянец съежился возле Германии, будто стараясь закрыть его своим телом. Девушка выразительно закинула винтовку за плечо и продемонстрировала пустые ладони.

— Я безоружна. Видишь? Я не причиню вреда.

— Что тебе нужно? – спросил Италия, шмыгнув носом. Беларусь села рядом с ним на корточки и попыталась придать своему лицу самое доброжелательное выражение.

— Как тебя зовут?

— Феличиано, — отозвался паренек. – А тебя?

— Наташа. Ты не мог бы ответить мне на один вопрос?

— Какой? – Италия непонимающе хлопал глазами.

— Я слышала, он, — девушка покосилась на Людвига, — был жесток к тебе. Очень жесток. А ты был готов защищать его даже ценой своей жизни. Почему?

На бледном лице Феличиано отразилась глубокая горечь. Подрагивающей рукой парень провел по волосам немца, шепча что-то на своем родном языке, потом вдруг зажмурился и на Наташу посмотрел решительно. Почти как на Альфреда смотрел.

— Знаешь… иногда начинаешь к кому-то относиться по-особенному. Что бы он ни делал, все ему прощаешь.

— Да, — кивнула Наташа.

— Я всегда доставлял Германии кучу неприятностей. А он прощал. Я его тоже не виню. Я знаю его другим.

«Как мне это знакомо», — думала девушка, вспоминая безумные глаза Вани и его веселый, беззаботный смех.

— Мы заключили союз и поклялись, что будем защищать друг друга. Я знаю, я слабый, — глаза Италии сверкали, — но Германию я буду защищать, пока меня не убьют.

Выпалив последнюю фразу, он примолк, будто ляпнул лишнее. Беларусь покачала головой.

— Нет, Феличиано, ты не слабый.

— Что? – Италия широко раскрыл глаза.

— Ты не слабый, — повторила Наташа, поднимаясь. – Ты сильнее многих. Возможно, то, что я тебе сейчас скажу, покажется бредом. Но у нас есть много общего. Прощай.

Стремительно, как птица, она двинулась через площадь, провожаемая ошеломленным взглядом Феличиано. В голове метались разрозненные мысли, которые никак не хотели собираться в единое целое. Вдруг на середине пути девушку остановил окрик Ториса:

— Эй, Наташа!

— А, привет, — Беларусь приблизилась к другу. – Не знаешь, где наши?

— Примерно знаю, — Литва обеспокоенно глядел на нее. – С тобой все в порядке? Чего это ты так улыбаешься?

— Ничего, Торис. Просто…

Война вместе с пылью оседала у их ног.

— Просто мне кажется, что сегодня я поняла что-то очень важное.

========== Глава 7 ==========

Председатель суда Артур Киркланд смачно ударил молоточком по столу.

— Тишина в зале суда!

Наполнявший тесный зал гул тут же смолк, и взгляды всех присутствующих обратились к судьям. Наташа и Торис сидели среди свидетелей, судорожно вцепившись друг другу в ладони, и девушка беззвучно молилась, чтобы хоть раз за много лет на ее глазах восторжествовала справедливость. Судей было трое – Америка, Англия и, конечно, Россия. Альфред все казавшееся бесконечным заседание бушевал, не в силах сохранять спокойствие, Артур прохладно задавал вопросы и так же прохладно принимал по-военному четкие ответы обвиняемых, а Ваня сохранял задумчивое и строгое молчание, сверля взглядом пустоту.

Случайных гостей на этом суде не было – были лишь свидетели, и каждый, кроме Феличиано, торопился вспомнить как можно больше ужасных и кровавых подробностей о пережитом. Тот факт, что Северный Италия отказался свидетельствовать, был воспринят с недоумением, однако старший брат Феличиано с лихвой восполнил пробел, оставленный младшим. Когда была очередь Наташи говорить, она вышла к кафедре, едва заметно волнуясь, и старалась сохранить свой голос ровным, а смотрела только на чуть кивавшего ее словам Ваню. Торис говорил тихо и неразборчиво, Артур несколько раз переспрашивал его с легким раздражением. Зато полной противоположностью Литве оказался Польша – громкостью он превзошел даже Альфреда, едва не сломал микрофон на кафедре и порывался показать всем присутствующим свои синяки и шрамы. Но, как только Феликс начал расстегивать ремень с явным намерением снять штаны, Артур поспешил попросить его сесть на место. Теперь же все показания были выслушаны, все доказательства представлены, и решающее слово оставалось за судом.

— Подсудимые, встаньте.

Гилберт и Людвиг поднялись и спокойно воззрились на Англию. Каждый из них на протяжении всего процесса хранил ледяное спокойствие, на вопросы отвечал коротко и по делу, и можно было даже подумать, что братьев совершенно не волнует собственная судьба. Но, заметив в перерыве, как обнимает Пруссия своего младшего брата, ободряюще шепча что-то ему на ухо, Наташа поняла, что за их напускной холодностью скрывается бездна эмоций. И ей было очень интересно, было ли среди них раскаяние.