С бороды его мне мерзкой

Вырви клок волос».

И сказав сии слова,

Встал украйнский голова

И с холма свой путь направил

Прямо в домик свой[3].

Речь ту выслушав‚ батрак

Поражен был ею так,

Что чрез час на силу в память

С Гапкою пришел.

Оседлал потом коня,

Вместе с Гапкою стеня,

Богатырские доспехи

Он Харька надел.

С Гапкою простясь, с Харьком

Бедный Яков наш с конем

В две минуты с половиной

Невидимкой стал.

Что же Гапка? – Ах‚ она,

Тяжко сделалась больна,

Чуть ли не была в горячке –

Самый сильный бред...

А Харьку хоть жалко дочь,

Но не может ей помочь.

Яков был уже далеко –

Он бы ей помог.

Тут Харько мой в первый раз

Слезы выкатил из глаз.

Слезы на усы седые

Капали, дробясь.

А по Феське[4], по жене,

Не лились ужель оне?

Феська (с позволенья) – ведьма

У Харька была*.

Так ее он не любил,

Потому и слез не лил

Матери, отца лишился

Еще в детстве он.

Но довольно отступать‚

Будем сказку продолжать.

Пан-Харько, поплакав, вздумал

Якова вернуть.

И Терешку, и Грицка,

Епимаха и Степка,

Федьку, Власа и Юхима

Всех послал за ним.

Каждый лошадь оседлал,

Вслед за Яковом скакал,

Каждый к ночи возвратился

Без богатыря.

Поскакал Харько бы сам

Вслед по Якова стопам,

Но не знал кому Гапусю

Поручить свою.

Что же делать? как тут быть?

Как Гапусе пособить?

Ей бедняжке очень трудно,

Дышит чуть она.

Все Харька любили дочь,

Все хотели ей помочь.

«Добрая живи Гапуся!»

Так молились все.

Не сердитесь на меня,

Мои милые друзья,

Я прерву в сем месте сказку

До другого дня.

Завтра тоже вечерком,

Как теперь пред огоньком

Я вам славные походы

Яшка расскажу.

Не скажу вам наперед,

Я вам славный сей поход

Расскажу другим размером,

Этот надоел.

II

Приятно в зимний вечерок

Коль у огня друзья полкругом

Сидят и курят табачок

И точат балы за досугом:

Любезность, искренность, любовь

У них в беседе заседают,

Из них там каждый без чинов,

Там ближнего не обижают.

Там истина, веселость есть,

Никто в беседе там не связан.

Вельможи! что мне ваша честь?

Я к вашей жизни не привязан.

Когда со мной мои друзья,

Когда им сказываю сказки, –

Не надобны мне ваши ласки,

Тогда с друзьями счастлив я!

Не так ли, друг почтенный, Дмитрий?

Не тоже ль скажешь, брат Андрей?

Хоть будь венцом украшен, митрой,

Но если нет с тобой друзей,

Твой жребий стоит сожаленья.

Ах, как тогда на свете жить,

И с кем, скажите, разделить

И радости и сокрушенья?

Но брат мне Дмитрий говорит:

Зачем, приятель, ты болтаешь

Зачем известное твердишь,

А сказки все не продолжаешь?

Сейчас любезный мой, сейчас –

Имей немного хоть терпенья,

Дай мой исправить ромом глас,

И ты мое услышишь пенье.

ЧАСТЬ II.

«Знать такі пришли вже годи,

Щоб веселим бути годі –

І не можна чоловіку

Без напасті кончить віку.

Що моя Гапуся робе?

Может досі вже во гробі!

Может досі ангелочик

Її душу взяв в райочик.

Яків, бідна сиротина,

Муче зла тебе година,

Гоне, ріже і терзає,

З любой Гапкой разлучає.

Зділай милость, змилуйсь, долю!

Прогони від мене болю!

Потіш моє, порадь серце,

Єму гірко так як в перці.

Коли буде твоя воля,

Що потішиш мене, доля –

Мабуть я і ворочуся...

Поживем з тобой, Гапуся!

Люба Гапка, не журися,

Лучше Богу помолися,

Бережи себе, прохаю –

Я надіжду кріпку маю».

Так пел Горе-Богатырь,

Мечтой услаждался,

Лошадь в Куряж монастырь*

Гнать скорей старался.

Сильный дождь и страшный гром,

Ветер, град, и молнья!

Но уж виден Божий дом –

Вот и колокольня.

Бедный Яков весь измок

В ворота стучится.

Отварить ворот замок

Там монах боится.

Гром сильней меж тем гремит –

Не щадит ударом,

Яков все сильней стучит,

Все однако даром.

От него невдалеке

Дуб гнилой свалился.

Больно Якова руке –

Он стучал, крестился.

Бедный Горе-Богатырь,

Всюду неудача:

Не пускают в монастырь

И убита кляча.

Яков жалкий, во слезах,

Лошадь обнимает.

Слышит стук давно монах,

Да не отпирает.

Перестал сердиться гром,

Молнья не блистала,

Перестал дождь лить ведром,

И погода стала.

Лишь гнилого дуба нет,

Нет коня – убитый,

Да наш Яков не согрет

И на все сердитый.

Ворота монастыря

Наконец открыли,

Мокрого богатыря

В ворота впустили.

Обсушили там его,

Славно накормили

И за это ничего

С рыцаря не сбрили.

Есть обычай на Руси,

В хижине и в кельи:

Странник, что ни попроси –

Пить ли, есть, постели –

Всем хозяин рад служить –

То черта народа –

Вот чего искоренить

Не успела мода!

Яков у отцов гостил

День лишь с половиной,

Два молебна отслужил

В путь пошел с кручиной.

Уж шестой он день идет –

Крымец вдруг навстречу.

Едет гордо и ревет:

«Дай учинем сечу!»

– Ах ты, мерзкий басурман! –

Яков восклицает‚ –

Трогать смеешь христиан, –

В сердце продолжает: