Ганс растерялся, опустил руку, и стебель полыни, который он до этого отводил в сторону, смачно хлестнул его по физиономии.

Вернулся он с тремя крошечными зеленоватыми помидорками.

– Тетушка, а можно я и в огороде вашем приберусь? А то он как-то совсем подзарос.

– Можно, – милостиво разрешила ведьма.

Обед получился неплох. Вот только выражение лица ведьмы Ганса немного настораживало.

– А скажи-ка, парень, – наконец произнесла она, – ты случайно не осенью родился?

– Осенью, а что?

– Эх, – ведьма в сердцах бросила в тарелку недоеденный кусок картошки, – значит не приснилось. А я-то надеялась…

– А случилось-то?

– Родители твои случились, вот что! Помню, я только с шабаша вернулась, спать легла, а тут приходят какие-то, тащат куда-то, а там свечки, ладан, огни горят, младенцы орут… Потом опять куда-то тащат… В общем, думала кошмар приснился, что только после гулянки-то не привидится, а вот нет не приснилось, значит.

– Так, стало быть, вы признаете себя моей феей-крестной и будете теперь всячески обо мне заботиться? – обрадовался Ганс.

– Ага, размечтался! Ведьма я! Ведьма! Мы, ведьмы, ни о ком не заботимся. И вообще, твои родители эту кашу заварили, пусть сами и расхлебывают.

– Увы, это невозможно, – горестно вздохнул Ганс и поведал ей свою печальную историю.

– Сам дурак, раз позволил мачехе с дочерьми сесть тебе на шею, – не впечатлилась ведьма. После чего Ганс, покончив с обедом, отправился пропалывать огород.

Так и прошел день.

* * *

Спалось Гансу плохо. Снился ему дом, заброшенный, поросший паутиной, нежилой. Его дом, который он накануне покинул. Ганс проснулся – и обрадовался, что это был сон, но мысль о том, как там всё без него, прилипла, словно паутина.

– Чего мрачный такой? – поинтересовалась ведьма за завтраком. И Ганс, вздохнув, рассказал ей о причине своего беспокойства. – Это все от безделья, – заявила она. – Не переживай, у меня еще и чердак имеется, можешь прибраться там.

Что Ганс и сделал.

– Только ничего не выбрасывай, просто разбери по кучкам! – раздалось ему вслед.

Ганс принялся за уборку. Но, вопреки ожиданию, занятие успокоения не принесло. Он разбирал скопившиеся на чердаке груды барахла, чихал, смахивал тряпкой пыль – и снова разбирал… Казалось, это не закончится никогда…

И тут он почувствовал буравящий спину взгляд. Оглянулся – и обнаружил стоящую в дверях ведьму. Вид у нее был недовольный.

– Ладно, страдалец, иди за мной, – произнесла она ворчливо и затопала вниз по лестнице. Ганс отправился следом.

Ведьма привела его в комнату за неприметной дверью, которую он вчера во время уборки не заметил. Посередине на треноге висел котел, на полках – банки с устрашающего вида содержимым, из одной пялила мертвые глаза непонятно чья голова. Ганс тут же расчихался от густых запахов, исходящих от пучков сушеной травы, развешанных тут и там и еще чего-то непонятного, нарезанного длинными лентами, похожего то ли на кору, то ли на чью-то кожу (для собственного спокойствия Ганс решил, что это кора).

– На-ка, – ведьма вручила ему котелок поменьше, – воды принеси.

И Ганс торопливо выскочил на свежий воздух.

Когда он вернулся, в комнате горел огонь, в котле булькало, пахло… а ничем не пахло – Ганс понял, что обоняние отключилось.

– За смертью тебя посылать, – буркнула ведьма, выхватывая котелок с водой у него из рук. И вылила содержимое в котел. Взвилось облако пара. Подскочив, ведьма дернула Ганса за волосы.

– Эй, вы чего?! – завопил тот, отскакивая. Но его и так уже оставили в покое – прядь волос исчезла в котле. Вспыхнуло зеленоватое сияние…

– На, держи, – ведьма сунула ему половник с длинной ручкой, – мешай и смотри. Да не бойся, – она подтолкнула его к кипящему вареву.

Гансу ничего не оставалось, как последовать приказу. Он сунул половник в булькающую массу и принялся мешать. Из-за клубов пара он почти ничего не видел, и уже хотел было возмутиться, что смотреть не на что, как внезапно с очередным поворотом половника туман поредел, и Гансу открылась серебристая водная гладь… На ней, как в зеркале, внезапно отразилась мачеха, орудующая сковородой на кухне: злющая, на лице следы сажи, рот раззявлен в крике – она беззвучно на кого-то орала и, судя по выкаченным глазам, без толку.

– Знакомая физиономия, – задумчиво произнесла ведьма, заглядывая в котел через плечо Ганса, – где-то я ее видела.

Интересно, как там отец? – подумал Ганс. Едва он успел это подумать, как картинка начала таять… и кухня сменилась комнатой отца. Здесь все было как всегда: сгорбленная плачущая фигура с портретом в обнимку. Рядом кувшин со злополучной наливкой.

– О, и кувшинчик знакомый, – произнесла ведьма. И тут же хлопнула себя по лбу: – Вспомнила! Тетку вспомнила! – воскликнула она, вцепившись в Ганса, тряхнула его за плечо.

Изображение в котле дрогнуло и исчезло.

– Вспомнила! – ведьма от радости чуть ли не в пляс пошла. – Она ко мне приходила, зелье приворотное просила! Стало быть, для папаши твоего!

Ганс прищурился.

– Так, значит, это ваша работа, – вкрадчиво произнес он, чувствуя, как начинает подниматься со дна души копившаяся все эти годы обида.

– Да, моя, – гордо произнесла ведьма и приосанилась.

– И чего вы так радуетесь? – подступающие эмоции уже грозили вылиться через край, но Ганс еще держался. – Вы нам с отцом жизнь испортили!

– Успокойся, – она снисходительно похлопала Ганса по плечу, и это стало последней каплей.

– “Успокойся”? Да вы… вы… – Ганс хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. – Вы… Я вас ненавижу!!

– Эка невидаль, – ничуть не смутилась ведьма. – Если бы за каждого ненавистника мне доставался хотя бы медный грош, я бы уже озолотилась. Но некоторые платят. Вот мачеха твоя, к примеру, десять золотых отдала. Но с тебя я денег не возьму, помогу бесплатно.

– Вы… что? Поможете? Но как?

– Как-как, – передразнила ведьма. – Молча. Я приворожила, я и отворожу.

– И с чего вдруг такая щедрость? – Ганс посмотрел на нее с подозрением.

– А с того, что твоя дорогая мачеха – мерзкая корова! – ведьма уперла руки в боки. – Она мою любимую кружку разбила! И пол истоптала! И вообще, вела себя как свинья!

– И чего ж вы ее не послали? Ведьма вы или кто?

– Я – ведьма. А она – дура. Приворот десять золотых не стоит. Думала – уйдет, а она заплатила. И как я могла отказаться?

– Продались!

– Неважно. Ты хочешь отворожить мерзавку или нет?

– Хочу!

– Тогда по рукам!

– По рукам!

И ведьма принялась за работу.

Спустя пару часов она уже напутствовала Ганса в дорогу:

– Вот, – произнесла она, вручая Гансу крошечный бутылек с притертой пробкой. – Выливаешь это в кувшин и уходишь, – она посмотрела на небо, – и чтобы до заката вернулся!

– Всё понял, – кивнул Ганс и винулся в путь. К счастью, до дома было недалеко, и у него имелись все шансы вернуться засветло.

* * *

Дом и впрямь выглядел неухоженным. Удивляясь, как можно так изгадить жилище за какие-то полтора дня, Ганс тихонько прокрался на второй этаж, чудом не попав на глаза мачехе. Небеса оказались благосклонны – отец спал за столом, уронив голову на руки. Рядом, возле портрета матери, стоял нужный Гансу кувшин, куда и отправилось содержимое ведьминой бутылочки. Вздохнув, Ганс бросил прощальный взгляд на отца, который за это время даже не шелохнулся, и покинул дом через балкон, благо было невысоко. В этот раз уходить было еще грустнее – Ганс понял, что за время отсутствия никто о нем не горевал. Словно его никогда и не было.