Будь его воля он бы весь вечер отвечал: я не хочу вечеринку, я хочу Сириуса!

Полоска света под дверью давно погасла, и Римус, плеснув в лицо ещё одну порцию воды, вытер его футболкой, толкнул дверь в спальню и кинул её на свою кровать.

— Эй, ты охренел?!

— Ты что делаешь?! — Зашипел он, оглядываясь на кровати Сохатого и Хоста.

— Я позирую, а ты швырнул в меня мокрой футболкой! — В полный голос пояснил Блэк, внаглую развалившийся в его расправленной постели. И Римус, отойдя от шока и поймав кинутую обратно одежду, разглядел-таки в комнате, освещенной только тёплым светом из ванной, отсутствие кого-либо ещё. — Они на вылазке.

— Они на вылазке, — просмаковал он взглядом не прикрытый одеялом в меру накаченный торс, — а ты позируешь.

— Дошло наконец? — Подпер Блэк голову, спустившись ниже. — Харе пялиться, а то я уйду.

Футболка полетела на пол, и Римус, сделав вид, будто поверил угрозе, поставил колено на край и вытянул того из-под одеяла, ложась сверху поперек кровати и запуская пальцы в любимые волосы.

— Не сказал бы, что ты хочешь уйти. По крайней мере, одна часть твоего тела очень хочет остаться, — наваливаясь всем весом, чтобы кожа к коже, чтобы между ними не осталось ни дюйма. И он не собирался спрашивать насколько далеко собирается заходить Блэк, он собирался его поцеловать так, чтобы Блэк сам начал изнывать от желания. Но когда их губы должны были вот-вот соприкоснуться, тот увернулся, и Римус через грудной рык поднялся на локти. — Что не так?

— Ты сам-то знаешь, что делать? — Слишком скептичным тоном, всё равно не помешавшим Римусу уловить мелкую дрожь в его низком голосе. И что за «сам-то»?

— Я-то да, — уже да, спасибо дотошным курносым гуру, — а ты? — Блэк охренительно громко сглотнул и мог уже не отвечать. Однако стоило Римусу вновь наклонился к буквально испускающим магнитные волны губам, тот снова увернулся. На этот раз ещё и упёрся ладонями в грудь.

— Ладно-окей-хорошо, у меня только один маленький вопросик, — решив не терять время, раз тот не даёт себя поцеловать, Римус, несмотря на нехилое сопротивление, добрался до шеи и, вопросительно промычав, провёл кончиком носа по пульсирующей жилке, вдыхая сладкий терпкий аромат. Сопротивление вмиг ослабло, а потом Сириус заёрзал [лучше бы ему так не делать] и вытолкнул его на прямых руках. — Схуяли я снизу?

— Потому что ты много болтаешь, — И? отразилось на лице Блэка. — Хочется заткнуть. — Просто надо было ляпнуть, чтобы увидеть это задохнувшееся от противоречивых эмоций выражение. И тот может строить из себя оскорблённость сколько угодно, но в бедро Римусу дёрнулось никак не возмущение. — А ещё ты чувствительный.

— В каком интересно месте?

Римус, перенеся вес на одну руку, оторвал от себя ладонь Сириуса и не торопясь поцеловал его изящное запястье.

— Здесь… — подул он на чуть влажный след. Сириус рвано выдохнул. — Здесь… — невесомо прикоснулся он губами к ямочке под шеей и обвел ими ключицу. Аромат тела стал ещё более ярким, и у Римуса замерцало под веками. — Здесь… — спустился он к солнечному сплетению и, выпустив уже не сопротивляющуюся руку, с нажимом провёл по груди, прессу, бедру и сжал уже дрожащего Сириуса под коленкой.

И ни с того ни с сего…

— ...тебе придётся взять ответственность. — Что? Римус, аж протрезвев, вернулся к прежнему положению, и то, что он увидел во взгляде Сириуса, было немного неожиданно. Нет, максимально неожиданно и не соответствующе ситуации. Что за скулящая тоска? — Ты сказал мне тогда, если я возьму за кого-то ответственность, то сделаю всё возможное, чтобы сделать этого человека счастливым. Тебе тоже придётся её взять.

— Ты помнишь? — Вновь не узнал он свой голос. Это же было так давно. Сириус, практически не дыша, положил сейчас казавшиеся ледяными по сравнению с его собственным телом пальцы ему на шею.

— Я помню всё, что мы когда-либо друг другу наговорили, — и теперь задрожал уже сам Римус. Всё в нём словно окоченело, парализовало. — Правда в том, — огладил Блэк ложбинку за ухом, прежде чем сказать то, отчего у Римуса внутри что-то оборвётся, — что это псы привязываются, Лунатик. Не волки.

И Сириус приподнялся и прижался к его губам, забирая всю причинённую им же и проевшую душу боль. Казалось бы, забытую. Но она просто была замурована, спрятана так глубоко, что не достать. Она никуда не девалась, всегда была с ним, абсорбировала чувства к самому Сириусу, не пропускала их.

Он даже не понимал, насколько не мог отдавать себя всего, что его сердце окутано этой непроницаемой коррозией, кровоточит из-за этой упущенной из виду обиды. Он знал, что он хотел Сириуса, любил его, мечтал о нём с третьего курса, и когда заполучил, знал, что должен радоваться и наслаждаться. Но он не осознавал, насколько искалеченной была эта любовь.

Насколько искалеченным был он.

А сейчас, целуя Сириуса до боли, до сводящего обоих ломящего изнеможения, он наконец почувствовал, как та рана зарастает. Обработанная столь нужными словами. Прижженная столь нужными прикосновениями.

Наконец-то он хотел любить Сириуса. Мог позволить себе любить его по-настоящему.

И даже разошедшийся за этот день волк притих, потому что теперь Римус знал точно. Он никогда не оставит Сириуса.

Он взял ответственность.

Комментарий к Глава 1.31 Противоречия (Римус сказал ему про ответственность в самом начале 4й главы)

====== Глава 1.32 Поворот ======

Четкие линии, выведенные уверенной рукой. Мягкая штриховка, лёгкие блики, передающие реалистичность текстур. Перенесённые на пергамент узнаваемые характеры, проглядывающиеся даже в остановившихся в моменте движениях. Римус не мог насмотреться на этот рисунок, на котором были запечатлены двое парней, несомненно, подловленные намётанным взглядом подруги во время дня рождения Сохатого.

Сириус, в вальяжной позе разлёгшийся на диване — одна нога закинута на подлокотник, другая согнута в колене. Запрокинутая голова покоится на его, Римуса, бёдрах, и Сириус улыбается ему, спрятавшему от лёгкого смущения под козырьком из ладони. Подбородок отвёрнут, но направление глаз отчётливо нацелено на веселящегося внизу парня.

Марлин подарила его без капли румянца на щеках с обворожительной доброй улыбкой, а когда обняла, прошептала «береги его», и речь шла совсем не о рисунке. Но Римус однозначно будет беречь этот подарок не меньше, чем того, о ком она говорила.

У него самые лучшие друзья. И это неопровержимый факт.

Одиннадцатое апреля прошло тихо и уютно, в узком кругу именно в том смысле, который закладывается в слово «узкий». Только самые близкие люди, непринужденная болтовня, ностальгические песни шестидесятых из граммофона и ещё парочка в исполнении Джеймса. Научившись основам, тот теперь разучивал их сам и даже переманил на свою сторону Сириуса. Никто и не сомневался, Блэк обладал превосходным слухом.

Подарки не превышали оговоренную стоимость, но обладали неизмеримой ценностью. Они стоили времени и сил. Джеймс и Лили сотворили для него невероятно сильное заклинание, маскирующее шрамы практически на целый день, а ведь Римус напрочь забыл о том, что Поттер собирался постичь колдомедицину ради него. «Без Лили я бы не справился, Лунатик. — Не слушай его, он почти всё сделал сам». Оказалось, они корпели над этим подарком со вступления Сохатого в должность старосты и в итоге у них получилось удачно скрестить исцеляющие чары с дезиллюминационными.

Марлин, подловив его одного, вручила рисунок, который лучше любой колдографии. Мэри подарила футболку с вышитым вручную логотипом Pink Floyd. Он даже представить не мог картину, как Мэри Макдональд сидит часами и что-то вышивает. «А серый цвет с лиловым отливом подчеркнёт твою светло-оливковую кожу». Что за «светло-оливковый» для Римуса тоже было секретом, он привык думать, что его оттенок кожи называется «мне осталось жить три дня».

Питер же таки подарил ему шоколадных лягушек и съел больше половины. Доркас подарила улыбку и двойной шлепок по щеке. «Мы ещё не так близки, Римус». А Сириус…