— Верно. Напатронусили тут, что мне аж в голову ударило, — Римус прикрыл смешок кулаком. Профессор реально выглядел, будто разделил рюмашечку на брудершафт со Слизнем. — Сильный курс, практически все добились результата. И стабильно ни одного ученика со Слизерина. А ведь многие себя недооценивают, — сам с собой пустился в рассуждения профессор под шкрябающий звук пера, интенсивно что-то записывающего на парящем рядом пергаменте, — или переоценивают. Это уже как посмотреть, да?

Познания Римуса на этот счёт были не особо углублёнными. Но он знал, что на седьмом курсе практическое занятие является добровольным и факультативным ввиду ряда несовместимых с жизнью побочек, возможных при раскладе, если патронуса попытается вызвать волшебник с определенными взглядами.

Иными словами, если ты — мразь, мечтающая вступить в Пожирателей смерти, от своего патронуса тебе мало не покажется.

Слизеринцы не ходили на них принципиально, мол, Салазар презирал эту магию.

— Жаль, я не застану твоего патронуса. Предвижу нечто впечатляющее…

— Вы не останетесь на следующий год? — Перебил Римус. Да сколько можно менять преподавателей?!

— Ох, нет. Ещё одну зиму в ваших условиях я не перенесу. Мой народ теплолюбив. Не расстраивайся, Дамблдор подберет вам ещё кого-нибудь фееричного, — подмигнул Элерс.

Так, Римус же не обзывал его фееричным фриком вслух?

— Ну, в любом случае, вряд ли мне стоит даже пробовать, — тот перестал накручивать прядь и заинтересованно сощурился, — разве тёмным существам подвластна эта магия? — Профессор выразительно наклонил голову к плечу, и он непроизвольно закатил глаза. — Сейчас вы скажете, что я не «тёмное» существо, а «магическое», и что каждый сам решает, быть ему тёмным или светлым.

— С подобной равнодушной пресностью что угодно будет звучать заурядно, Римус. Но да, именно это я бы и сказал. Ах, становлюсь предсказуемым! — Элерс драматично дотронулся тыльной стороной до лба и снова повеселел. — Так с чем пожаловал? Поведать, как поживают твои успехи?

— Вроде того. Они пока не блещут, — их пока затмевают успехи на другом фронте, — но я хотел спросить ещё об одной вещи. — Тот изобразил, будто весь во внимании, и Римус пересказал все свои странные ощущения, возникшие на уроках трансгрессии. Почему-то блаженное выражение профессора с каждой секундной становилось всё мрачнее. И в итоге Римус скатился с уверенной подачи до бубнежа и закончил унылым: — вот…

Элерс же долго что-то анализировал, смотря ему прямо в глаза и вызывая дикий дискомфорт. Точно такой же взгляд у него был во время очной ставки над Снейпом. Но в отличие от Нюниуса Римус не собирался убегать, а профессор невесело усмехнулся и щёлкнул пальцами. Через Римуса прошла волна какого-то заклинания, и дышать стало проще, словно тот рассеял скопившуюся энергию.

Однако что-то подсказывало, Элерс её впитал и использовал.

— Как бы мне хотелось дать тебе ответ, решивший бы все твои проблемы, Римус, — необнадёживающе начал тот и, соскользнув с края стола, подошёл к его парте. — Но у меня его нет. А тот, что есть, не придётся по нраву.

— Мне или директору? — С неожиданным для себя вызовом вздёрнул подбородок Римус.

— А ты считаешь, Дамблдор имеет отношение к нашим с тобой разговорам? — Ухмыльнулся Элерс.

— Ну, он же вас нанял проверять учеников на приверженность, если я не ошибаюсь.

— Смышлёныш какой, — фамильярно потрепал его по волосам учитель и присел на парту, заставив Римуса откинуться на спинку, — не всё так просто, но направление мыслей верное. Тем не менее, как я и говорил, наши с тобой разговоры строго конфиденциальны. Возможно, он бы не одобрил и прошлую мою рекомендацию, хотя никогда нельзя знать наперёд все дальновидные планы вашего директора. Зачем-то же он взял тебя под свою опеку.

Дамблдор? Дамблдору нужен ручной щенок.

— И какую рекомендацию вы бы дали теперь? — Еле расслабил он лицевые мышцы, чтобы прозвучало не сквозь зубы.

— Как твой профессор, я должен сказать тебе будь паинькой и зубри уроки, сдай экзамены на высший балл и стань отличным волшебником, — казалось, тот расстелил полиэтилен, чтобы не заляпать всё вокруг кровью от нанесенного удара. — Но не как твой профессор, я мог бы сказать тебе, что оборотни не ради прихоти сбиваются в стаи, Римус. Против природы не попрёшь. Волк-одиночка, отбившийся от своих, отнюдь не столь сильный и независимый, как принято романтизировать. Сила раскрывается, преумножается в стае, обуздывается передаваемым опытом, о котором не напишут в учебниках. И ответы на твои вопросы сможет дать тебе только тебе подобный.

— Вы были правы, мне не понравилось, — теперь сквозь зубы.

— Правда не всегда приятна и выгодна. Можешь упираться, отрицать её, избегать, но это твоя природа, Римус. Я посоветовал тебе принять себя, и хоть ты говоришь, что не блещешь успехами, ты уже на половине пути, раз чувствуешь магические потоки. Но помочь тебе разобраться с контролем мне не по силам. Я сам по юности провёл не один год со своим народом, чтобы перенять приёмы. Тебе нужна стая, и, к сожалению, компания Сириуса Блэка, Джеймса Поттера и Питера Петтигрю на время полнолуний лишь видимость замены. — Римус открыл рот, и Элерс поднёс к своим губам указательный палец.

Сколько же ему известно?!

— Простите, профессор, — вылез Римус из-за парты, подбирая сумку, — но, даже если правда на вашей стороне, я лучше не смогу полноценно трансгрессировать и обойдусь видимостью замены. Единственная стая, которую я знаю, мне не подходит, — откланялся он, — как и ваша рекомендация.

— Я предупреждал, — забавляясь, хмыкнул Элерс, ничуть не огорченный. И когда Римус уже был на пороге, в спину долетел совсем тихий комментарий. Он не должен был его услышать, до полнолуния было ещё две недели. Но он услышал. — Дамблдор хорошо над тобой поработал.

И Римус еле сдержался, чтобы не хлопнуть дверью. Желательно так, чтобы обрушился потолок.

Ещё бы определить, с какой стороны — чтобы завалило профессора или его самого? А всё дело в том, что, несмотря на его реакцию, которая другой и быть не могла, слова Элерса ковырнули что-то внутри, откликнулись. И откликнулись они одобрительным урчанием. А сказанное напоследок взбесило и Римуса, и навострившего уши волка. Никто над ним не работал, у него есть своя голова на плечах!

Он не намерен вступать ни в одну стаю, какие бы золотые горы самоконтроля там ни обещали. Плата слишком высока. И у него уже есть стая, есть семья. Пусть ему придётся дольше осваиваться со своими способностями, он ни за что не оставит друзей. Так что пошёл бы Элерс на хер со своими советами!

Пнув стену так, что осыпалась пыль со стыка между кирпичами, Римус добежал до башни и, бросив сумку на кровать, оцепенел.

Опьяненный от вспышки злобы, он забыл, наносил ли косметические чары, доведенные до автоматизма. Шрамы во всей своей красе пересекали его лицо, придавая ему в сочетании с вздымающимися плечами и растрепавшимися волосами действительно устрашающий вид. Но всё бы ничего, если бы ни одна деталь. Его глаза не были орехово-карими.

Они стали ярко-желтыми.

Римус медленным шагом приблизился к отражению и кончиками пальцев оттянул нижнее веко. Не может быть… такие глаза у него, когда он обращается? Но почему сейчас?

Отойдя от зеркала, он с силой зажмурился, отсчитал от десяти до одного, выравнивая взбесившееся [нечеловеческое] сердцебиение. И открыв их снова, осел на пол. Цвет радужки стал прежним.

Пиздец какой-то.

Неужели волк так переполошился от идеи примкнуть к сородичам? Этого никогда не случится, — сжал он кулаки так, что ногти болезненно вонзились в ладони. Слышишь, мохнатая сволочь? Никогда.

Никогда, никогда…

— НИКОГДА!!!

Крик сам вырвался наружу, а вместе с ним и все подавляемые эмоции, Римус буквально прочувствовал толчок от взорвавшегося кома, как бывает, когда выплёскиваешь нечто так долго копившееся.

Но раздался множественный стеклянный треск, и Римус, разомкнув веки, обнаружил ещё более обезображенное отражение из-за сетки трещин на зеркальной поверхности. Миг, и осколки со звоном полетели вниз, разбиваясь в крошку.