С редеющими, белыми как соль волосами, ростом Дженни была 175 сантиметров и весила 86 килограммов. У нее было два сына: Джек, живший в девятой квартире сверху, и Мэнни, в Бенсонхерсте, Бруклин. До 11 ноября 1981 года Дженни жила в Бруклине с Мэнни. У Мэнни, как позже скажет Джек, было «расстройство психики», и он часто ссорился с матерью. Даже несколько раз ее ударил. Джек подумал, что будет лучше перевезти мать в солнечную Калифорнию, где он сможет за ней присматривать. У нее был очень низкий уровень электролитов, она постоянно уставала, и даже обычная прогулка давалась ей тяжело.
В ту ночь окно ее квартиры было открыто, загороженное москитной сеткой. Он убедился, что за ним не следят. Свет с улицы перекрывала высокая густая пальма перед домом. Он не знал, кто живет в квартире № 2, но это не имело значения. Он добьется своего, устранит всех, кто встанет на его пути, и возьмет желаемое. Он будет доминировать, он навяжет свою волю.
Он не сомневался в покровительстве Сатаны, извечного врага Христа и всех сил добра. Пока он поклоняется злу, а его сердце глухо к милосердию, Сатана его защитит.
Перчатки мешали убрать сетку, и одну из них пришлось снять. Перчатки он снимал редко, но сегодня вечером он плохо соображал из-за кокаиновой ломки, и руки не слушались.
Он осторожно убрал сетку, тихо положил ее внутрь квартиры и медленно открыл окно. Снова надев перчатку, он ухватился за подоконник, и двумя по-кошачьи легкими, бесшумными, как шелест переворачиваемой страницы движениями, вскарабкался в квартиру. Оказавшись внутри, он встал на пол и дал глазам привыкнуть к темноте. Быстро сообразив, что квартира двухкомнатная, он заметил бедность, в которой жила Дженни Винкоу, и понял, что попал не туда. И разозлился. Разъярился. Ему всегда было очень трудно совладать с гневом.
Стараясь не шуметь, он на носочках вошел в спальню и увидел спящую под бело-коричневым клетчатым одеялом Дженни Винкоу, ее дыхание было медленным и затрудненным. Убедившись, что она одна, он достал фонарик и осмотрел квартиру. Красть было нечего, не считая, разумеется, души Дженни Винкоу…
У изножья кровати он заметил чемодан и подошел в надежде найти в нем что-нибудь на продажу, – чтобы обратить в наличные, кокаин и секс. Открыв его, он увидел только мятую одежду. У стены стоял комод. Он беззвучно обыскал ящики, но опять не обнаружил ничего ценного – ни драгоценностей, ни припрятанных денег. Он посмотрел на спящую Дженни Винкоу, и в нем закипели гнев и ненависть, лицо исказил звериный оскал. Он вынул острый как бритва шестидюймовый [2] охотничий нож, подошел к кровати и остановился, сердце его забилось учащенно. Он почувствовал, как в висках и в глазах пульсирует горячая кровь. Испытывая сексуальное возбуждение от того, что собирался сделать, он поднял нож и вонзил лезвие в грудь Дженни Винкоу по самую рукоять. Она проснулась и закричала, а он продолжал колоть. Она пыталась отбиться, но это было невозможно: он зажал ей рот рукой, приподнял подбородок и ударил ножом в горло, а потом перерезал его от уха до уха так глубоко, что едва не отрубил голову. Ее тело забилось в конвульсиях. Она давилась и захлебывалась кровью. Последней картиной, представшей перед ее умирающим взором, был он, нависший над ней с ножом. Он стянул одеяло и нанес ей еще три глубоко проникающих удара в грудь. Вонзая клинок, он почувствовал возбуждение, подстегиваемый уверенностью в том, что он соединяется с Сатаной, с самим злом.
Завороженный тем, что он наделал – кровью, зияющими ранами, чувством собственного всемогущества, – он почти час пребывал в восторге и стакан за стаканом пил воду в маленькой душной комнате, наполненной зловонным духом крови, пота и смерти.
Закончив, он вымыл руки в раковине и вышел из квартиры так же бесшумно, как и пришел, прихватив с собой небольшой портативный радиоприемник. Быстро, хотя и не настолько быстро, чтобы привлечь к себе внимание, он вернулся к угнанной машине, сел в нее и поехал к повороту.
Было пять часов утра, и рассвет медленно наполнял грустное безмятежное небо. Горизонт на востоке казался темно-индиговым, большие пухлые облака над ним пронзали нити восходящего солнца. Это время кинематографисты называют «золотой час»: в воздухе нет бликов, а цвета и очертания делаются резче и четче. Ранним утром люди уже шли на работу в первую смену. В кронах растущих на кладбище и окружавших квартал деревьев щебетали воробьи и зяблики.
Он подъехал к знаку остановки на углу Уэлдон-авеню. Он собирался повернуть, не останавливаясь, но что-то заставило его притормозить, что-то его удержало. Когда он снова тронулся, на углу справа от него медленно остановился черно-белый полицейский автомобиль из Лос-Анджелеса. При виде патруля сердце его замерло. Полицейский заметил, как он проехал всего в полуквартале от того места, где была убита Винкоу. Его одежда была залита ее кровью, и он сидел в угнанной машине с украденным имуществом.
Но с ним был Люцифер, и он поехал в одну сторону, а патрульный автомобиль повернул налево и двинулся в противоположном направлении.
В 13:20 того же дня, десять часов спустя после ухода убийцы, Джек Винкоу пошел навестить маму. У него был обычай заглядывать к ней каждый день примерно в это время. Она любила куриные наггетсы из «Макдоналдса», и он купил ей порцию. Он хотел сделать ей сюрприз.
Джек был фармацевтом, и его недавно уволили. В его машине забарахлил кондиционер, но утром он его починил. Дженни нравилось кататься в прохладной машине, и Джек подумал, что сегодня, после того как она съест наггетсы, он поедет с ней на прогулку.
Подойдя к входной двери, он заметил, что на окне нет сетки. Странно. Он огляделся и поискал ее, но не нашел. Он достал ключи, чтобы открыть дверь. Обычно дверь была заперта, и он не хотел заставлять маму вставать, но дверь оказалась открыта. Это тоже показалось ему странным, мать всегда держала дверь закрытой. Район Чепмен-стрит не самый спокойный, здесь часто случались взломы и кражи. Когда Джек вошел в квартиру матери, на полу гостиной он увидел сетку. На стенах были пятна крови, дом был перевернут вверх дном.
– Мама, ты здесь? Мам? – крикнул он в зловещей тишине. Ответа не последовало. С трепетом он направился к спальне Дженни, и его охватил страх. В спальне был полумрак. Дженни лежала, укрывшись одеялом. Он схватил его, поднял и увидел ужасную картину – зияющие непристойные раны, почти оторванную голову. Джек повернулся и выбежал из квартиры с криком: «Моя мать убита! Вызовите полицию!» Он пошел прямо к управляющим здания, супругам Лауи и Рене Тринке, постучал в их дверь, крича:
– Мою мать убили! Господи, пожалуйста, позвоните в полицию!
Рене поспешил к телефону и набрал 911. Джек подумал, что ему тоже лучше позвонить. Он подбежал к себе в квартиру, набрал 911 и произнес: «Кто-то убил мою мать, пожалуйста, приезжайте поскорее!» Он назвал адрес, и ему сказали, что машина уже выехала.
Он вернулся к фасаду здания, чтобы дождаться властей. Было 13:40, на улице стояла душная и жаркая погода. Слухи о том, что произошло убийство, распространились быстро, и собралась толпа. Джек нервно ходил взад-вперед, по его лицу текли слезы, он всхлипывал, убитый горем. Он вернулся в квартиру матери, открыл шторы, быстро огляделся, а потом снова вышел на улицу.
Первым полицейским на месте преступления был лейтенант Бастер Алтизер.
Он был начальником смены Северо-Восточного полицейского участка Лос-Анджелеса на Норд-Сан-Фернандо-роуд, когда по рации раздался звонок с кодом 187 – «убийство». Участок находился в четырех кварталах от Чепмен-стрит, и лейтенант Алтизер был на месте через несколько минут. Он припарковался у входа и неохотно вышел из прохладной машины на 35-градусную жару. Подошел к Джеку Винкоу.
– Полиция? – спросил тот.
– Так точно.
– Это я звонил, убили мою мать.
– Это вы нашли тело, сэр?
– Да… в ее квартире, в доме. Я вам покажу.