я бережно отнял ее лицо от куртки, и спросил, держа его в ладонях:

- А этот... дядя... кто такой, а?

Она высвободилась. Вытерла слезы.

- А что?

Теперь мои черты стали кривится, против моей воли. Это был не

плач и не ярость... что-то такое среднее, жуткий гибрид. Должно быть,

Оля слегка испугалась, ей не приходилось видеть подобного раньше.

- Ну, чего ты? Это Олег... Олег Петрович, друг семьи. Он

помогает... все организовать. Мне не справится одной.

- Где ж он был раньше, "друг семьи" хренов?

Молчание. Сизые колечки дыма.

- Ну ладно... а дальше-то что? - спросил я, слегка морщась от

запаха табака.

- Дальше... - кроша пепел, пряча глаза... - не знаю. Мать

должна прилететь сегодня вечером. И еще пара родственников.

- Отец?

- Отчим... его брат, может быть.

Немного помолчали. Потом я отобрал у нее почти докуренную

сигарету и выкинул через плечо. "Рак легких" - объяснил на

удивленный взгляд.

- Нет, ты все-таки псих, - покачала она головой.

- Может быть, и да, - согласился я, - пошли, погуляем?

Она посмотрела вверх.

- Там скучно, - быстро сказал я, - там просто отвратительно.

Там Олег Петрович. Там труп, который надо обмывать...

Ее передернуло. Хорошо.

- Пошли, - торопил я, - в лесу прогуляемся...

- Только ненадолго, - сдалась она.

В лесу она немного ожила. Мы пинали шишки, потом набрели на

карьер. Вода была еще довольно холодная, какое-то количество народа

присутствовало, но много меньше против обычного. Сидеть на каменном

бордюре и болтать ступнями в прохладной водице было самое то. Мы

окончательно помирились. Природа успокаивала, приносила умиротворение

блеском солнечной дорожки на воде, запахом деревьев, бескрайним куполом

чистого голубого неба над головой.

- Хочешь, стихи тебе почитаю? - спросил я.

Ольга дернулась, и я вспомнил.

- Я не похож на Томаса Андерса, - напомнил ей. И помолчав, добавил:

- а "Модерн Токинг" вообще не выношу.

- Читай...

Я начал с "Незнакомки" Блока, коснулся Тютчева и Лермонтова,

потом попробовал кое-что посложнее.

- Баратынский, - с усмешкой угадала она, вытащила ноги, поболтала

ими в воздухе, забрызгав меня и смеясь над моими попытками отмахаться

от капель.

- Значит, Женю Баратынского знаешь... - задумался я. Ладно,

тогда вот это.

Озадаченность на лице. Ага!

- Не помню, - призналась она, - похоже на Фета...

- Так-так.

- Но все же не Фет, тот никогда бы не завернул так последнюю

строчку.

- Попалась, не знаешь - заулыбался я, и зачерпнув обеими руками

воду, окатил ее, несмотря на визг и уклончивые телодвижения.

- Кто же это все-таки? - теребила она меня, пока мы поднимались

наверх по разбитой лестнице, на которой местами не хватало трех и

более ступенек.

- Тебе честно сказать? - спросил я, когда мы благополучно

забрались наверх.

- Конечно!

- Это мое, - скромно признался я.

На обратном пути мы свернули с тропы. И знаете что? С той поры

я страшно ненавижу комаров. И раньше-то их не любил, но теперь просто

спокойно видеть не могу - всегда убиваю. Вот и тогда, вскочив, я

яростно хлопал ладонями по себе и в воздухе, не меньше двух десятков

прибил. Последний чуть было не ушел - но, напившийся моей ( или

Олиной ) крови, он летел медленно, тяжело - и потому я спокойно

поймал его в кулак. Оторвал сначала крылья, потом все ноги, вырвал

хобот - и кажется, закинул его в муравейник.

Оля звонко смеялась, сидя на траве и наблюдая за тем, как я

скачу вокруг. Смех смехом, но уже в троллейбусе мы оба чесались, как

бродячие собаки, не переставали время от времени тихо посмеиваться над

собой - Оля так вообще прыскала в кулак, вызывая на себя недоуменное

внимание половины салона. Наверное, мы выглядели странно - длинный

тип в черной кожанке с безумным взглядом, и красивая блондинка в сером,

покатывающиеся со смеху...

К ее подъезду мы подходили уже затемно, почти успокоившись - но

стоило кому-нибудь начать чесаться, как нас одолевал новый приступ

смеха. Я как-то подзабыл, что статус-кво изменился, и когда из-за двери

донесся чужой, властный женский голос - это неприятно сжало горло.

Посмотрев на Ольгу, я поразился произошедшей в ней перемене - как

не было леса, карьера, остановки в лесу - такое же серое, быстро

мертвеющее лицо, как днем.

Я не стал звонить, она сделала это сама. Дверь открылась...

Ольга не просила меня уйти, а сам я не захотел. На пороге стояла

женщина, ровесница Олега, чем-то похожая на Ольгу... лицом. Но вот

глаза у нее были не Ольгины. Невыразительные, рыбьи такие глаза.

- Как это понимать, дочь? Пол-одиннадцатого! Что, Олег один

должен все делать? - упорно не замечая меня, вытолкнул из себя в

меру подкрашенный рот, - и... - брови деланно-изумленно поползли

вверх, - что это за вид?

Что за вид? Ах, костючик-то малость помялся... немного

расстегнулся. Иголки на него местами налипли. Ольга молчала,

опустив голову. Ее правая рука комкала карман с пачкой сигарет.

- А что такого? - влез я, - что время позднее, это не

смертельно...

- А вас, молодой человек, не спрашивают. С вами еще разговор

будет особый, - и она посторонилась, пропуская Ольгу. Та пошла

в проем, как кролик в пасть к удаву - безвольно, слегка пошатываясь...

Я рванул ее за плечо назад.

- Чего тянуть, - с вызовом бросил в уверенное лицо, - давайте

прямо сейчас поговорим! Вам не кажется, что бросать девочку одну

в такой ситуации, мягко говоря, нехорошо?

- Что здесь происходит? - громко спросил мужской голос за спиной

женщины-рыбы. Хозяин голоса возник из коридора - здоровенный

хряк в тренировочном костюме. За его спиной маячила еще какая-то тень.

Олег Петрович?

- Здесь происходит этическая дискуссия, - нараспев произнесла

мать Ольги, - молодой человек не пускает Олю домой...

- Чтаааа?

- Спокойно, Валерик... без рук. Я сама разберусь.

- Не надо, Максим, - тихо попросила Ольга, - пожалуйста, не

надо... - сняла со своего плеча мою руку, легонько ее пожав, и ушла

в полутьму коридора. Обернулась там, уже плохо различимая, подмигнула