– Сейчас же утро!

– Я всю ночь не спала, фильмы смотрела. Дома. Все шесть эпизодов «Звездных войн».

– Тогда я сейчас отключаюсь. Позвоню тебе позже.

Кимура изо всех сил выворачивает свои суставы, пытаясь освободиться от скотча, стягивающего запястья, и сбросить плотные петли веревки, которой перемотаны лодыжки, но узлы нисколько не ослабевают.

«Есть один секрет, чтобы сделать это, Юити». В его памяти вдруг всплывает незваное воспоминание. Кто-то называет его по имени. Сцена, о которой он не вспоминал уже много лет – быть может, ни разу с того времени, как она произошла: дом, в котором он вырос, мужчина двадцати лет, чьи ноги и руки крепко связаны… «Ну-ка, посмотрим, как тебе удастся выпутаться, Сигэру», – смеется его отец. Его мама стоит рядом, она тоже от души смеется, и Кимура, который еще даже не пошел в младшую школу, присоединяется к родителям. Этот Сигэру был бывшим работником его отца, который продолжал навещать их время от времени. В нем было что-то дерзкое, как в молодом атлете, и он был честным и открытым парнем, этот Сигэру. Он считал отца Кимуры кем-то вроде своего наставника, и, похоже, был также очень привязан к маленькому Кимуре.

«Твой отец был очень строгим начальником, Юити. Так что его хоть и звали Кимура Сигэру, а все называли его не иначе как Кондором»[26]. Юношу и отца Кимуры звали одинаково – «Сигэру», что, по всей видимости, и послужило их сближению. Когда отец и Сигэру вместе выпивали, последний часто жаловался на свою работу: «Очень, знаете ли, тяжелая. Так что я подумываю найти себе что-нибудь другое». Несмотря на то что взрослые старались говорить тихо, маленький Кимура слышал их разговоры и понимал, что взрослая жизнь полна проблем, а взрослые не всегда такие сильные, какими кажутся. В какой-то момент пути его семьи и Сигэру разошлись. Что Кимура о нем помнил, так это тот эпизод, когда Сигэру повторил трюк с освобождением, виденный им в телевизионном шоу. «Я тоже так могу», – заявил парень, увидев, как фокусник с легкостью выпутывается из связывавшей его веревки.

Но в тот самый момент, когда Сигэру показывал, как именно нужно выпутываться из веревки, Кимура рассеянно перевел взгляд на происходящее в телевизоре.

«Как же он это сделал? Как ему это удалось? Неужели в этом воспоминании нет ни единой зацепки?»

Кимура отчаянно копает спящую гору своей памяти в надежде извлечь из нее жизненно важную крупицу информации, какой-нибудь ключ к тому, как же Сигэру удалось освободиться, – но не находит там ничего.

– Дедуля, подожди меня немного, лады? Я только в туалет схожу. – Принц встает и делает шаг в проход.

Кимура смотрит на него, на его дорогой пиджак: совершенно очевидно, что мальчишка из богатой семьи, которому никогда ни в чем не было отказа. «Не могу поверить, что я должен выполнять приказания такого сопляка», – мучительно размышляет Кимура.

– Может, принести тебе выпить? – издевательски спрашивает Принц. – Маленькую баночку сакэ? – Отпустив эту омерзительную шутку, он удаляется в направлении хвоста поезда.

Кимура вспоминает, что туалет в противоположной стороне к ним ближе, но не собирается выдавать эту информацию.

«Нет сомнений в том, что этот мальчишка из богатой семьи, у него все есть. Всего лишь богатый испорченный школьник». Он думает о том, как впервые встретил Принца несколько месяцев назад…

В небе громоздились тяжелые кучевые облака, между которыми не было видно ни единого просвета, когда Кимура под утро вернулся домой с дежурства в больнице Кураи-тё, где работал охранником. Когда он пришел домой, Ватару пожаловался на боль в животе, и Кимура отвел его к педиатру. Обычно он отводил сына в детский сад и сразу же ложился спать, но в тот день у него не было такой возможности; голова у него кружилась и болела от усталости. К тому же в больнице оказалось неожиданно много народа. И, разумеется, Кимура не мог выпить в комнате ожидания. Он заметил, что у него дрожат руки.

Ему казалось, что у всех остальных детей в комнате ожидания симптомы гораздо легче, чем у Ватару. Он чувствовал нарастающее раздражение, рассматривая их лица, казавшиеся ему масками притворного страдания. «Чертовы симулянты; им следовало бы пропустить вперед тех, кто по-настоящему мучается», – со злостью думал Кимура. Вид других родителей тоже вызывал у него отвращение. Каждый раз, когда из кабинета выходила и заходила обратно медсестра, его взгляд прилипал к ее заднице.

В конце концов выяснилось, что у Ватару симптомы тоже легкие. Прямо перед тем, как их вызвали, он повернулся к отцу и виновато прошептал: «Папочка, по-моему, мне лучше». Но Кимура не хотел возвращаться домой, так и не попав на прием к врачу после такого долгого ожидания, так что он сказал Ватару прикинуться, что у него все еще очень болит живот, так что его осмотрел врач и выписал ему лекарство, после чего они покинули клинику.

– Папочка, ты пил, да? – неуверенно спросил Ватару, когда они вышли из здания на улицу.

Когда Кимура услышал, что его сын чувствует себя лучше, он сделал глоток из небольшой, всегда имевшейся у него при себе бутылки. Ватару, по-видимому, это заметил.

«Если боль Ватару будет продолжаться или усилится, от переживаний я точно напьюсь, так что лучше сейчас немного промочить горло», – подумал Кимура, вытащил из кармана бутылку, отвернулся к стене, чтобы другие пациенты и их родители, ожидавшие приема, не видели, что он делает, и отхлебнул немного – самую малость, можно сказать, разве что язык намочил. В бутылке был дешевый бренди. Кимура всегда носил ее с собой на работу, чтобы у него была возможность сделать глоток, когда ему это было необходимо. Он говорил себе, это подобно тому, что человек с аллергией всегда имеет при себе спрей с лекарством. Если у него не будет алкоголя, он не сможет сосредоточиться и выполнять свою работу охранника. Его руки будут дрожать, он может уронить свой фонарик при обходе, и ничего хорошего из этого точно не выйдет. Так что у него всегда должно быть наготове лекарство от его хронического заболевания. Его рассуждения в конечном итоге сводились к аксиоме: «Алкоголь необходим мне для выполнения моей работы».

– Ватару, ты знал, что бренди – это дистиллированный спирт, а процесс дистилляции был изобретен в древней Месопотамии?

Конечно же, Ватару ни о чем подобном понятия не имел. Все, что он знал, – это то, что папочка снова выдумывает какие-то оправдания и приплел ко всему какую-то непонятную «Мэ-со пота-потапию» – по крайней мере, слово смешное.

– По-французски дистиллированный спирт называется eau de vie. Знаешь, что это значит? Это значит «вода жизни». Разве не здорово – «вода жизни»! Вода жизни, – повторил Кимура, и просто от произнесения этого словосочетания настроение у него улучшилось. Так и есть: дешевый бренди из бутылки – это его спасение, его жизненно необходимое лекарство.

– Но доктор удивился, что от тебя пахло алкоголем, папочка…

– У него же была маска на лице, у этого доктора.

– Но даже в маске ему не понравился запах.

– Это же вода жизни; какая разница, какой у нее запах. Уж врач-то должен это понимать, – проворчал Кимура.

– Я хочу пи́сать, – сказал Ватару, когда они шли по торговой улице по пути к их дому.

Кимура отвел его к ближайшему зданию, целиком состоявшему из модных магазинов одежды для подростков, чтобы поискать там туалет. На первом этаже ничего не оказалось, и им пришлось подняться на эскалаторе на второй этаж (пока они ехали, Кимура проворчал себе под нос несколько крепких ругательств), чтобы пройти по казавшейся бесконечной галерее магазинов и оказаться наконец возле туалетов в противоположном конце здания.

– Ты же можешь дальше сам справиться, приятель? Я тебя здесь подожду. – Он легонько хлопнул Ватару по попе и сел на скамейку, стоявшую в коридоре рядом с туалетами. Прямо напротив него в магазине европейской брендовой одежды сидела симпатичная продавщица с большой грудью и вдобавок с глубоким вырезом обтягивающей футболки, так что он собирался посидеть тут и немного развлечься, рассматривая ее.