Уважаемая публика приготовилась развлекаться, но на всякий случай, отодвигалась подальше от «иллюзиониста» для безопасности содержимого своих карманов. И только Лёша Антонов устроился поудобнее в кресле, предвкушая удовольствие. Собственности у него, скорее всего, не было.
– Следите, следите за руками! Внимательнее, ещё внимательнее, не отвлекайтесь! – подвывал фокусник для пущей важности, пристально глядя на скрипача Колю.
Бедный Коля обеспокоено заёрзал на своём стуле.
– А теперь вы, – Гошка выбросил правую руку с растопыренными пальцами, указывая на Картофеляна, – проверьте свои карманы, пожалуйста.
Вавик послушно полез в правый карман пиджака, затем – в левый. Физиономия его вытянулась ещё больше, чем обычно.
– Нету… Ничего нету. Ключи от машины, зажигалка, мелкие монеты, жвачка, – растерянно перечислял пострадавший. – Только бумажник во внутреннем кармане остался.
– Внутренние карманы гораздо труднее очистить, – серьёзно доложил юный Копперфилд, затем снова картинно вскинул руку и упёр её в Колю Савостеева. – Карманы! Проверьте ваши карманы!
Коля испуганно зашарил и извлёк на общее обозрение множество предметов: две карамельки, одну запонку, две связки ключей, зажигалку, початую пачку «орбита» и множество мелких монет.
– Я не курю, – растерялся скрипач. – Зачем мне зажигалка?
– Мои! Мои ключи нашлись! – радостно взревел Вавик, который уже не надеялся получить их обратно. Как знать, вдруг фокус удался бы только наполовину.
– А теперь ещё внимательнее смотрите: будут исчезать крупные предметы, – радостно завопил Гоша, купаясь в лучах славы.
В замурзанных рукавах и под полами рубашки малолетнего умельца исчезли по очереди две ложки, нож, солонка, два стакана, банка с растворимым кофе и увесистая «Энциклопедия юмора». Здоровенный том видимо стал завершающим штрихом, так как, отправив его неизвестно куда, Антонов младший эффектно развёл руки в стороны и начал раскланиваться. Зрители захлопали в ладоши, затопали ногами. Андрей Зайченко вскричал с лёгкой завистью в голосе: «Вот это класс! Ну, даёт пацан!» Не радовался только папаша юного дарования. Всё это время он обеспокоено вертел головой и вздыхал.
– Вещи-то вернуть бы надо, – робко заикнулся Сан Саныч.
– Эт-та мы мигом, – снисходительно успокоил его старший отпрыск и полез под стол.
Когда весь реквизит был извлечен из-под стола, Лёша поинтересовался:
– А что у вас есть ещё интересного для развлечения, раз уж съесть больше нечего?
– Почему же нечего? У нас кока-кола есть.
– Кола пойдет, – снисходительно обронил Лёха. – Но надо же и о духовном подумать. Так чем же вы ещё развлекаться собирались?
– Да вот шахматы, шашки там… Музыка всякая.
– Это всё мура! А карты у вас есть? Я бы научил народ в «очко» играть, или там в «покера».
– На деньги?! – запаниковал Антонов-отец.
– На хрюканье, мяуканье и прочее гавканье. Классно, когда народ под стол лезет и оттуда хрюкает. Или квакает.
Особого желания похрюкать никто, похоже, не имел. Но от карт отказаться не решились. Не взяли в игру только Антонова старшего. Да ещё скрипача Колю, потому что он неожиданно для всех заснул в своём кресле и даже тоненько оттуда похрапывал.
После первого хрюканья-мяуканья раздался звонок в дверь. У меня душа ушла в пятки: теперь-то это наверняка соседка снизу, и скандала не миновать. Под нами проживала грозная дворничиха Гортензия Васильевна Собакина, державшая в страхе всё население нашего дома. Да разве только нашего? Всех домов на подведомственной ей территории. Замирая от недоброго предчувствия, я поплёлся открывать. На счастье звонившим оказался почтальон. Он строго спросил:
– Здесь проживает Пётр Петрович Агафонов?
– Да, он по этому адресу и проживает. То есть это я – Пётр Петрович. Сейчас документы покажу.
И тут, наконец, зазвонил мой мобильник. Я бросился на кухню с телефоном, так как боялся не услышать чего-нибудь важного в общем шуме. Успел на ходу сообщить ребятам:
– Там почтальон что-то принёс…
Супруга моя, Нина Сергеевна только и успела сказать:
– С днём рожденья, дорогой! Мы добрались хорошо и устроились…
На этом слове телефон у неё отобрали близнецы.
– Пап! Тут классно, все купаются и мороженое лопают целыми днями, – заверещала трубка голосом Гришки. По голосу мы различаем их быстрее, чем по лицам. – Ну, ладно, ладно, едят, а не лопают.
– Здесь есть моряки и катамараны, а также пальмы и горы, – это уже Мишка…
– А мама мороженое нам покупала. Мы за твое здоровье по две штуки слопали… Ну, ладно, съели. Хотя на самом деле просто слопали. И очень быстро.
– В горах всякие звери водятся, и мама обещала, что мы туда пойдём.
– А корабли здесь настоящие, и плавают даже в дальние страны. Мама сказала, что мы тоже куда-нибудь поплывём.
– Пап! Не бойся, нас в дальние страны не пустят. Мама говорит, что у нас совсем заграничных паспортов нету.
– А тут паспортов не дают, надо за ними в Москву ехать.
– Так что мы далеко не поплывём и утонуть, наверное, не успеем…
– Если, конечно, шторма не будет. Тут, знаешь ли, штормы – как в Москве дождь. Плёвое дело.
Когда я вышел из кухни, игра была, видимо, в самом разгаре, потому что шум стоял ужасающий. Я выглянул в прихожую: почтальона не было.
В комнате по-прежнему галдели. Разгорелся какой-то нешуточный спор. Как всегда и бывает с этими азартными играми.
– А куда почтальон делся? – спросил я у Андрея, стоявшего в стороне от компании и с интересом наблюдавшего за всеобщим оживлением.
– Я расписался за письмо, он и ушёл.
– А что тут произошло? – совершенно напрасно полюбопытствовал я, так как и сам уже понял.
– Молодежь очки не поделила, теперь вот отношения выясняют…
Действительно, Лёха выговаривал Гоше на повышенных тонах:
– Ей богу, видел, как ты карту сбросил. Пап, ну скажи, ты ж с ним рядом сидел. Неужто не видал?
– Гадом буду, если я хоть раз смухлевал сегодня. Сдохну и съем твой ботинок! То есть, сначала съем, а потом сдохну…
– Гоша, не смей так ужасно выражаться! – разгневался Сан Саныч.
– Ботинок лучше свой ешь! – возразил Лёша младшему брату.
– Какая разница, чей ботинок лопать, если вина не доказана. Так что лезь под стол и кукарекай.
Лёха полез под стол, бурча себе под нос что-то не очень вежливое. Проорав невнятное: «Куре-ку-ку!», – он так энергично вылезал обратно, что чуть не перевернул стол вместе с остатками пиршества. Со столом обошлось, а вот большая стеклянная ваза-цветочница с грохотом слетела на пол и разбилась вдребезги. Тут даже Коля проснулся в своём кресле и растеряно заморгал глазами. Антонов старший побледнел, потом покраснел и спросил еле слышно:
– Где у вас веник?
– На кухне под мойкой, – машинально ответил я и тут же спохватился: – Да не беспокойтесь вы, я сам. Пустяки какие!
– Мы с Лёхой всё уберём, дядь Петь, – успокоил меня Гоша и скрылся в кухне.
Остальные некоторое время взирали молча на царивший в комнате разгром. Первым опомнился Витя Яблочный и сказал:
– Пора нам расходиться, пожалуй. Что-то мы уж слишком разбушевались.
– Да-да, – поддержал его Вавик. – Вот только поможем имениннику с уборкой – и по домам.
– Да что вы, ребята, – воспротивился я. – Негоже гостей заставлять работать. На то и праздники, чтобы после них наводить порядок. Я сам вполне справлюсь. Да и поздно уже.
Гости по очереди расходились по домам. Гоша с Лёшей уничтожили следы происшествия с несчастной вазой и тоже испарились, прихватив с собой отца. Оставшись один, я решил напиться чаю и спокойно составить план наведения порядка.
С чашкой горячего крепкого чая я в изнеможении опустился в кресло и обвёл глазами картину произведенных праздничных разрушений. Что-то из увиденного мне очень не понравилось. Правда, я сразу не понял, что именно меня насторожило. Это не был беспорядок или испорченная скатерть, разбитая ваза или залитый водой ковёр… Было что-то иное, чего я с первого взгляда не уловил. Нечто неясное отметило только моё подсознание.