Капитан Бернард был мужчина невысокого роста, не выше своего дяди, но в чертах лица имел с ним большое сходство: те же глаза, тот же нос, подбородок и даже рот, но лоб его выглядел лучше – не так высок, менее выдавался вперед и как-то удачнее сформирован над бровями. Кроме того Бернард носил усы, прикрывавшие его тонкие губы. Вообще говоря, он был красивый мужчина и, как я уже заметил, имел вид самоуверенный, который уже сам по себе придавал молодому человеку особенную грацию.
Сейчас Бернард находился в доме своего дяди – в продолжение пленительных теплых дней, пока июль месяц еще не подошёл к концу – и там же гостил задушевный друг его, Адольф Кросби, а был ли он или не был обыкновенным клерком, об этом я предлагаю судить читателям. Со своей стороны я намерен сказать, что Адольф Кросби был более чем клерк или писец, и я не думаю, чтобы его назвал кто-нибудь писцом, даже Лили Дейл, если бы он сам не дал ей повода считать его «надутым индюком». Во-первых, человек, делаясь «надутым», не может в то же время оставаться обыкновенным писцом. Во-вторых, капитан Дейл не захотел бы быть Дамоном для какого-нибудь Пифиаса[7], о котором можно сказать, что он действительно обыкновенный писец. И опять, никакой писец не мог бы попасть в клуб Бофорт или Себрайт. Это может служить весомым опровержением первого утверждения со стороны мисс Лилианы Дейл и также весьма серьезным опровержением ее последующего утверждения. Правда, мистер Кросби действительно важничал, правда и то, что он был клерком в Генеральном комитете. Но надо заметить, что Генеральный комитет находился в Уайтхолле[8], между тем как бедный Джон Имс должен был ежедневно путешествовать из отдаленной части Лондона на Рассел-сквер[9], в грязную контору в Сомерсет-гаузе. Адольф Кросби еще в молодости был личным секретарем, где достиг некоторого авторитета и впоследствии получил место старшего клерка, приносившее ему кроме семисот фунтов стерлингов жалованья еще и высокое, заметное положение между помощниками министров и другими чиновниками, а это, даже с официальной точки зрения, что-нибудь да значило. У Адольфа Кросби были еще и другие отличия. Мало того что он был в дружеских отношениях с помощниками министров и имел в Уайтхолле особую комнату с креслом, он пользовался правом стоять на ковре в клубе Себрайт и ораторствовать, между тем как богатые люди слушали его, – не только богатые люди, но и люди, имевшие при фамилиях звучные приставки! Достижения Адольфа Кросби состояли не только в подготовке дельных докладов по бумагам Генерального комитета. Он расположился перед воротами города моды и взял их штурмом, или, точнее, подобрал ключи к замкам от этих ворот и прошел. Его жизненный путь оказался таков, что этот человек кое-что из себя представлял в Лондоне. Если житель Вест-Энда, самой фешенебельной части Лондона, не знал, кто такой Адольф Кросби, значит, он ровно ничего не знал. Я не говорю, что Адольф был близко знаком со многими важными персонами, но все же эти люди не гнушались знакомством с Адольфом Кросби, и его нередко можно было встретить в гостиных, а на парадных лестницах членов кабинета министров и подавно.
Лилиана Дейл, – милая Лили Дейл, – предупреждаю читателя, что она действительно премилое создание и что история моя покажется ему пустой, если он не полюбит Лили Дейл, – Лилиана Дейл обнаружила, что мистер Кросби – «надутый индюк». Но по долгу правдивого человека я обязан сказать, что он не принял бы этого факта за оскорбление, сделавшись «надутым», он не сделался еще совсем дурным человеком. И вот еще что: нельзя же в самом деле ожидать от человека, о котором так заботились в клубе Себрайт, чтобы он держал себя в оллингтонской гостиной, как Джон Имс, с которым никто не обращался ласково, кроме разве матери. Наконец, эта частица нашего героя имела еще другие достоинства, чтобы поддержать его, кроме тех, которыми давал ему модный костюм. Адольф Кросби был высокого роста, видный мужчина, с приятными и выразительными глазами, – мужчина, на которого бы вы обратили внимание, в какой бы гостиной ни встретились с ним, он умел поговорить, и в его разговоре было что-то привлекательное. Это не был денди или бабочка, которая сформировалась под влиянием солнечной теплоты и получила привлекательную пестроту в крылышках от солнечных лучей. Кросби имел собственный взгляд на вещи – на политику, на религию, на филантропические тенденции века, он о них читал, и это тем более помогало ему точно формулировать мнения. Быть может, он выиграл бы гораздо больше, не поступив так рано в Уайтхолл. В нем было что-то особенное, что могло бы дать ему лучший кусок хлеба при другой профессии.
Впрочем, в этом отношении судьба Адольфа Кросби была решена, и он примирился с ней, как с неизбежностью. На его долю выпало получить небольшое наследство, составлявшее около ста фунтов годового дохода, а вдобавок к этому он получал жалованье, и больше ничего. На эти деньги он жил в Лондоне холостяком, наслаждался всеми удовольствиями, какие Лондон мог предоставить ему как человеку с умеренными, но почти независимыми средствами и ожидающему в будущем неприхотливой роскоши: ему хотелось иметь жену, собственный дом или конюшню, полную лошадей. Те удовольствия и даже прелести жизни, которыми он наслаждался, делали бы его в глазах Имса, если бы он узнал о них, баснословным богачом. Квартира мистера Кросби в улице Маунт была элегантна во всех отношениях. В течение трех месяцев лондонского сезона Кросби считал себя полным господином очень изящного наемного экипажа. Он щегольски одевался, всегда прилично и со вкусом. В клубах умел держать себя наравне с людьми, получавшими вдесятеро больше дохода. Кросби не был женат. В глубине души он знал, что ему нельзя жениться на бедной невесте, как сознавал и то, что ему не хотелось бы жениться на деньгах, а поэтому вопрос о женитьбе, о счастье супружеской жизни был отодвинут у него на задний план. Но… но в нынешнюю минуту мы не станем вдаваться с излишним любопытством в частную жизнь и обстоятельства нашего нового друга Адольфа Кросби.
После приговора, произнесенного над ним Лилианой, две сестры некоторое время молчали. Белл, как кажется, немного рассердилась на Лили. Редко случалось, чтобы она позволяла себе расточать похвалы какому-нибудь джентльмену, а теперь, когда она сказала несколько слов в пользу мистера Кросби, сестра упрекнула ее за это невольное увлечение. Лили что-то рисовала и через минуту или две совсем забыла о мистере Кросби, но Белл продолжала считать себя обиженною и не замедлила вернуться к прерванному разговору:
– Мне не нравится этот сленг[10], Лили.
– Какой сленг?
– Тот, который ты употребила, когда говорила о друге Бернарда.
– Ах да! Я назвала его надутым индюком. Полагаю, мне приятно использовать сленг. Я думаю, это ужасно смешно – говорить так о забавных вещах. Только из боязни расстроить твои нервы я должна была назвать его неотразимым. Но согласись, что это займет много времени, если при каждом разговоре нам надо обращаться к словарю и отыскивать в нем приличные выражения.
– Все же, мне кажется, нехорошо отзываться так о джентльмене.
– В самом деле? Я и хотела бы выражаться лучше. Да что же делать, если не умею?
«Если не умею»! Для взрослой девицы подобного неуменья не должно существовать. Дело другое, если бы природа и мать не наделили ее этой способностью. Но я думаю, что в этом отношении природа и мать были довольно щедры в отношении Лилианы Дейл.
– Во всяком случае, мистер Кросби джентльмен и умеет показать себя приятным. Вот мое мнение, – произнесла Белл. – Мама говорила о нем гораздо больше, чем я.
Лили ответила:
– Мистер Кросби – Аполлон, а я всегда считала Аполлона, как ты знаешь, величайшим из когда-либо существовавших индю… Я не договариваю, потому что Аполлон был джентльмен.