Сегодня, как и всегда, проводник собирался сделать все, что было в его силах.

Ноги и руки аккуратно переносили тело с ветви на ветвь, вой приближался. Хукато знал, кому принадлежал этот голос: ленай’га — не первый и не последний уходящий к Эйве. Проводник видел их раньше, чем он вместе с Лин прибыл в деревню Оматикайя. Правда, в Тъа’тсонг эти существа не были столь большими.

Стараясь не потревожить слух зверя, проводник подобрался вплотную: навис прямо над последним пристанищем ленай’га. Скулеж прервался, зверь повел отощавшей шеей. Слепота не мешала ему чувствовать чужое присутствие. Лапы ленай’га разогнулись, шея потянулась в сторону Хукато. Нижняя пасть раскрылась, предвкушая неожиданную добычу. Передняя пара исхудавших конечностей яростно заскребла по коре.

Хукато прижал уши к голове и слился с деревом, даже хвостом не смел дернуть. Только глаз не сводил с «обезглавленного зверя»: целое поле связующих нитей развивалось над обрубком шеи, некоторые волоски потемнели и приобрели фиолетовый цвет.

Обречен. Ленай’га был обречен на медленную, голодную смерть. Его «голова», его потомок вырос и покинул родительское тело. Если бы все сложилось лучше, другой ленай’га подарил бы обезглавленному семя и шанс вырастить новую голову — новое дитя. Но, увы.

Пожалуй, немногие могли похвастаться тем, что видели передачу семени и начало второй жизни уже взрослого ленай’га. Хукато мог. Он видел, как лишь перед лицом смерти враждебные друг другу существа могли слиться ради возможности выжить. Как один заботился о другом, пока тот не обретал способность питаться вновь и не прогонял спасителя.

Но этому ленай’га пришло время отправиться к матери. Хукато хотел помочь. Он ждал, когда последние силы зверя иссякунт, чтобы закончить его страдания.

Ленай’га рычал, вставал на дыбы, щелкал зубами, но проводник не двигался. Он был готов: не единожды ему приходилось длительно пребывать в одном положении, чтобы спастись от цепких стеблей Охакъ Утрал. Хукато слушал лес — верещание съяксьюков, клокотание кали’уэйя, хлопание птичьих крыльев, чавкание, с которым сворачивались бутоны, поедая насекомых, шорохи листвы и горький «плач» под собой.

Слишком упрямое, слишком своевольное существо не желало так просто умирать.

Сумерки вступили в свои права, когда тело с воем обрушилось на землю.

Хукато слегка повел конечностями, разминая суставы. Зверь не шевелился и продолжал издыхать, лежа на боку. На’ви вытащил клинок из-за спины и, помолившись, прыгнул вниз. Скользя по траве подошвами стоп, он подбирался к телу со стороны спины. Дыхание в раздувавшейся груди ленай’га подсказывало: зверя все еще стоило опасаться.

Хукато сделал еще шаг и занес клинок над головой, направив острие в сторону ленай’га.

Все было кончено, меч опускался на одно из дыхал, располагавшихся по бокам шеи у самого ее основания: удар в столь уязвимую точку должен был убить существо в течение считанных мгновений.

Проводник вложил в атаку вес всего тела, его клинок почти достиг цели, когда… Зверь дернулся и вскочил! Меч оставил порез на шкуре, но не нанес серьезного вреда. Хукато не успел убрать рук с пути поднявшегося ленай’га. Чтобы не улететь в ближайшие кусты он вцепился в шею, оказавшуюся под животом проводника. Клинок, к сожалению, был потерян. Дотянуться до него не было никакой возможности. А зверь, почувствовав нежеланного наездника, заревел и стал дергаться из стороны в сторону, пытаясь сбросить Хукато!

За одно Эйве проводник был благодарен — находясь на задней части шеи, он был защищен от пасти и от передних лап, хотя ноги пришлось поджать. Точек опоры было слишком мало. Хукато понимал, что его проигрыш — лишь вопрос времени. Нужно было бежать. Выбрать момент и оттолкнуться. Косы выбились из общего пучка и облепили лицо. Растения еще не начали испускать свой свет в ночи. Хукато совершенно ослеп. Он был в таком же затруднительном положении, как и его противник.

Ленай’га отклонил шею и резко выбросил вперед, пытаясь отправить проводника в полет, словно свою прежнюю голову. На’ви повис на краю шеи и ударился лицом о место прикрепления головы. Собственные волосы и связующие нити скользили по скулам, по щекам, по хребту носа. Хукато даже подумывал укусить зверя за нити, что, вероятно, должно было принести немалую боль.

Но не успел. Ленай’га почуял близость своей победы и согнулся снова, чтобы совершить рывок. Хукато собирался покинуть негостеприимную шею за миг до броска.

Но ни зверь, ни На’ви, не ожидали того, что случилось в следующий миг. Их обоих прошибло «молнией»! Два крика, полные боли, пронзили ночной лес! Вспышки не было. Тьма по-прежнему клубилась вокруг. А Хукато и ленай’га застыли подобно изваянию. Они ждали. Когда нахлынувшая волна отступит или полностью поглотит их. Когда вернется контроль над телами, или когда на одного обрушится смертельный удар другого. Они ждали. А тьма начала отступать.

Хукато врос в шею зверя, обняв ее всеми конечностями в момент приступа. Проводник дышал через раз и не понимал, что произошло! Он чувствовал страх смерти, чувствовал боль одиночества и жажду жить. Но… Были ли они его собственными?

Ленай’га поднялся на дыбы, выпрямил шею и зарычал. Хукато, подброшенный движением, немного съехал вниз и потряс головой, убирая косы с глаз. Цвин, кажется, зацепился за что-то и не хотел падать за спину. Хукато подтянулся, чтобы понять, в чем дело, и замер снова.

Он не мог поверить в то, что видел. Место сочленения шеи и головы ленай’га светилось. Связующие нити крепко оплели цвин проводника и не намеревались отпускать. Хукато зажмурился, прогоняя обман зрения, и посмотрел еще раз: нити и цвин по-прежнему были единым целым.

Хукато хотелось орать! От страха. От неверия. От восторга?!

Проводник дышал, глубоко дышал — это все, что он мог себе позволить. Гоняя воздух через нос, Хукато слышал, как вместе с ним дышит ленай’га. Чувствовал еще одно сердце, бившееся в такт его собственному. Ощущал чужую радость и… голод!

Хукато поставил ноги на спину, зверя и рассмеялся. Впрочем, ленай’га тут же резко дернул шеей, напоминая, кто тут главный. Проводник покачнулся, но удержал равновесие. Ему нужно было накормить зверя, но кажется, тот не желал вновь оставаться один. По крайней мере, пока не утолит голода.

Сверток с обедом стремительно исчез в пасти, но этого было слишком мало. Пожалуй, выбор у На’ви был не велик… Посчитав, что терять дарованного Эйвой друга не стоит, Хукато направил зверя в сторону деревни Оматикайя, параллельно придумывая, подходящие слова для описания произошедшего.

***

За’о гнал икрана вперед уже четвертый день подряд. Поручение Лин странник выполнил. Таунрэ’сьюланг уже собирались на подмогу Оматикайя. Но За’о понимал, как этого было мало. Он решился на отчаянный шаг: вернуться без птенца. И более того: просить помощи для Оматикайя и Лин!

Икран с легкостью нашел родные скалы. Они не сильно сместились с последнего визита За’о. Дом Слелетауми, ведомый волей Эйвы, медленно плыл в Небесах…

Защитники дома не были рады появлению своего соплеменника, ведь он вернулся один, без птенца. За’о не сопротивлялся, позволив стащить себя со спины икрана. Со связанными за спиной руками и собственным цвином, обвитым вокруг шеи, странник предстал перед лицом правителя.

— Ветер завершил свой круговорот, Леза’оуэ, — приветствовала его пожилая женщина. На нее Эйва пролила краску, сделанную из света звезд. Все: волосы, широкие линии на лице и теле, расшитый нитями лонатайи балахон, кости икрана в высокой прическе — сверкало белизной. Исполненная мудрости предводительница Слелетауми всегда давала ощущение покоя и безопасности своему народу.

— Да, Тейрэ, завершил, — упал на колени странник. — Он звал далеко и показал много. Но не отдал ничего.

Старуха разразилась каркающим смехом. Подчеркнутые белым морщины собрались в углах глаз:

— Ты давно вылетел из гнезда, Леза’оуэ! Но так и не научился простым истинам. Ветер ВСЕГДА приносит что-то.