– Привет, Толстяк. Будет готова через двадцать минут. – Он прикинул расстояние между сварочным аппаратом и трактором. – Мне нужно было взять сорокафутовый кабель, – заявил он, глядя на концы проводов, свисающие с крюков на задней стороне аппарата. – Не хочу гонять машину, только ради того, чтобы сдвинуть этот агрегат, а еще больше не хочу двигать с места Семерку.

Он отсоединил верхний кабель, отбросил его и пошел к бульдозеру, разматывая кабель с руки. Полностью размотав бухту в восьми футах от машины, левой рукой он взялся за зажим, а правой потянулся к верхнему краю ножа, одновременно натягивая кабель, собираясь приподнять его над землей и закрепить зажим на ноже.

Толстяк наблюдал за действиями Пиблза, пожевывая сигару и рассеянно поигрывая кнопками на пульте электросварки. Толком не осознавая этого, он нажал на кнопку включения и шестицилиндровый мотор ответил урчанием. Затем лениво подвигал переключатели режима сварки и щелкнул тумблером генератора…

Тонкий, нестерпимо яркий, голубовато-белый луч энергии сорвался со стержня верхнего кабеля, лежавшего у ног Толстяка, и, мгновенно преодолел пятьдесят футов, отделявших его от Пиблза, который как раз дотянулся пальцами до ножа бульдозера. Голову и плечи Пиблза целую секунду окружал фиолетовый нимб, потом механик сложился пополам и упал. За спиной Толстяка раздался щелчок и вспыхнуло короткое замыкание – сработала защита и сварочный аппарат отключился, но было поздно. Семерка молча, на неработающем моторе, откатилась назад и остановилась, столкнувшись с катком.

Толстяк выронил сигару, но не заметил этого. Он запихал себе в рот правый кулак и впился в него зубами, прокусив кожу едва ли не до кости. Глаза выкатились из орбит, он весь сжался и его мелко трясло. Он был напуган до бесчувствия. Потому что старина Пиблз был мертв. Его почти разорвало надвое.

ЕГО ПОХОРОНИЛИ РЯДОМ с Риверой. После похорон не возникло особенно много разговоров – старик, оказалось, был гораздо ближе им всем, чем они думали. Гаррис был необычно спокоен и серьезен, чуть ли не впервые в жизни, а походка Келли утратила легкость. Час за часом Деннис пытался заговорить, но закусывал нижнюю губу, пока она не распухла. Меньше всего задело Эла Ноуэлза, но что можно ожидать от человека, имеющего мозгов меньше, чем у цыпленка. Толстяк Гортон пришел в себя через несколько часов и снова почти стал самим собой. А в Томе Джагере бурлил черный яростный гнев на непонятное проклятие, поразившее лагерь.

И все продолжали работать. Ничего другого не оставалось. Экскаватор выдерживал нескончаемый ритм – вынул, вывалил, а самосвалы грохотали, носясь взад и вперед между ним и тем немногим, что еще оставалось от болота. Верхний конец взлетной полосы был очищен от камней и дерна. Толстяк с Томом установили вехи, а Деннис начал кропотливо выравнивать землю. Гаррис на втором катке доводил поверхность до идеала. Контуры взлетной полосы стали выделяться на общем фоне. Потом наметилась стоянка для такси. Прошло три дня. Ужас от смерти Пиблза понемногу смягчился, они могли уже говорить о ней, но эти разговоры мало кому помогали. Том осуществлял общее руководство и занимался всем понемногу, по мере необходимости. Сменял Келли на экскаваторе, работал на катке, а иногда водил самосвал. Рука у него заживала медленно, но без осложнений, и он упорно работал, несмотря на боль, получая от этого даже какое-то извращенное удовольствие. Каждый оператор следил за своей машиной с озабоченностью матери, выкармливающей первенца – серьезная поломка была бы теперь катастрофой, когда они потеряли опытного механика.

Единственное, что Том позволил себе сделать по поводу гибели Пиблза, было то, что однажды после обеда он отозвал в уголок Келли и расспросил его о сварочном аппарате. Часть своего пестрого прошлого Келли провел в техническом колледже, где изучал электрические машины и женщин. Он налегал в основном на второй предмет, и сильно преуспел в этом, но, к сожалению, с первым дело обстояло гораздо хуже, поэтому колледж вынужден был с ним расстаться. Том надеялся, что Келли все же мог что-то знать об электричестве и поведении вольтовой дуги, и задал ему вопрос.

Келли стянул рабочие перчатки с большими раструбами и прихлопнул муху.

– Что это была за дуга? А я откуда знаю? Ты когда-нибудь слышал, чтобы сварочный аппарат выделывал такие штуки?

– Никогда. Сварочному аппарату просто не хватит напряжения. Видел я однажды, как человек отскочил от четырехсот ампер при сварке, но ничего серьезного с ним не случилось.

– Людей убивают не амперы, – пояснил Келли, – вольты. Вольт – это напряжение электрического тока. Возьми несколько литров воды и назови литры – амперами. Сколько бы ампер я не выплеснул тебе в лицо, тебе особенно не повредит. Но если я пущу ее из шланга, ты уже почувствуешь. А если я выпущу ее из маленького отверстия под давлением в тысячу двести фунтов, потечет кровь. Но генератор сварочного аппарата сам по себе не может выдать достаточно высокое напряжение. Не представляю, как короткое замыкание могло такое устроить.

– Из того, что рассказал Толстяк, ясно, что находился рядом и развлекался с переключателями. Не думаю, что кто-нибудь трогал панель аппарата после того, как все случилось. Я посмотрел: переключатель выставлен на низкое напряжение, стрелка указывает едва половину мощности. Этого недостаточно, чтобы причинить человеку вред, тем более – убить, и уж никак не хватит, чтобы оттолкнуть на тридцать футов неработающий бульдозер.

– Или разом преодолеть пятьдесят футов, – подхватил Келли. – Потребовались бы тысячи вольт, чтобы сгенерировать такую дугу.

– Слушай, а может быть тут замешана Семерка? Ну, то есть, предположим, что-то в ней усилило дугу, повысило напряжение во много раз. Скажу тебе, она после этого была горячей еще четыре часа.

Келли покачал головой.

– В жизни о таком не слышал. Знаешь, ведь эти обозначения – плюс и минус, подогнаны как раз под теорию, что ток течет от минуса к плюсу. В одном электроде не может быть больше положительного напряжения, чем есть отрицательного в другом, понятно?

– Ну а может ли возникнуть такая ситуация, при которой положительное поле соберется как бы в игольное ушко и за раз высосет всю отрицательную энергию, создав огромное давление, как в том примере с водой, что ты приводил?

– Нет, Том. Насколько я знаю, это невероятно. Хотя в статическом электричестве есть кое-какие штуки, которых не понимает никто. И это все, что я могу сказать. То, что случилось, никак не могло случиться, и уж, во всяком случае, не должно было убить Пиблза. Но это тебе и без меня известно.

Том посмотрел на берег за пределы строительной площадки, туда, где возвышались два могильных холмика. Горечь и гнев вспыхнули в нем, он повернулся и зашагал прочь, не произнеся больше ни слова.

И когда подошел к сварочному аппарату, чтобы снова взглянуть на него, увидел, что Дейзи Этта исчезла.

ЭЛ НОУЭЛЗ И ГАРРИС стояли возле охладителя.

– Скверно, – сказал Гаррис.

– Никогда не видел его в таком состоянии, – откликнулся Эл. – Он пришел из мастерской весь черный от злости. «Где Семерка?» «Кто ее взял?» Я и не знал, что можно таким быть.

– Деннис ее увел, да?

– Да, конечно.

Гаррис сказал:

– Он тут со мной говорил недавно. Толстяк ему передал, что Том велел всем от Семерки подальше держаться. Ну ясно, Деннис взбесился, как мокрая курица. Сказал, что Том уже совсем перегнул палку. Что, наверное, в Семерке есть нечто такое, что доказывает его вину в смерти пуэрториканца. Деннис-то ведь готов поклясться, что это Том мальчишку прикончил.

– А ты думаешь, он не убивал?

Гаррис помотал головой.

– Слишком хорошо я Тома знаю, чтобы поверить в это. Если он не хочет рассказывать, что там на холме произошло, так значит у него имеются веские причины. А зачем Деннису понадобился бульдозер?

– Да шина у него прокололась. Вот Деннис и пришел за каким-нибудь другим трактором. Смотрит, Семерка в полной готовности. Постоял, глядя на нее и проклиная Тома. Все говорил, что надоело ему трястись на всяких развалюхах, когда тут в бездействии стоит такая отличная машина. Я предупредил его, что Том на стенку полезет от злости, если увидит, что Семерку кто-то взял. Ну, так он снова про Тома стал говорить.