Расставшись с Пашей, Чук начала встречаться с фитнес-тренером Сергеем. Серега, которого Светка про себя окрестила «смазливое одноклеточное», был туповат, но обладал шикарной зализанной прической и внушительной мускулатурой и с обожанием смотрел на миниатюрную Катьку. «Только Серегиного мнения мне не хватало, – свирепо говорила Светка. – Он меня сразу в планку поставит и заставит отжиматься». Светка терпеть не могла спорт. «Если бы я могла быть ну, такой, бодипозитивной, – рассуждала она, сминая коробку из-под пиццы, – мне было бы плевать, какая у меня фигура. Казалось бы, чего проще: ходи себе нечесаная, ненакрашенная, жирная и радуйся жизни. Но я так не могу». «Я тоже не могу», – Чук гибко потягивалась. «Тебе легко говорить», – обрывала Светка. «Ничего, – застегивала она перед зеркалом тесные джинсы, привычно втягивая живот и уминая бока под плотную ткань. – Зато я нравлюсь Леве. Я могу быть красивой, могу быть сексуальной».

Она познакомила Леву с Чук. Они ходили вместе в кино, и Светкино напряжение достигало предела, когда она ревниво отслеживала взгляды, которые Лева бросал на Катькину фигуру (стерва Чук надела закрытое, скромное, но облегающее платье, которое мягко подчеркивало изгибы ее изящного тела), на ее завитые блестящие волосы и нежное ненакрашенное лицо. «Только посмей его клеить», – хотелось кричать ей, когда Лева и Чук непринужденно болтали о современной американской литературе. Катька читала книги и смотрела сериалы в оригинале, чем Лева очень восхищался.

«Любовь – это тяжелая работа, – пришло ей в голову тем вечером, – хватит ли у меня сил с ней справиться? Должно хватить, – твердила себе Светка, сжимая кулаки, – я сильная, я со всем справлюсь».

Шел мокрый снег, они гуляли по набережной под холодным апельсиновым светом вечерних фонарей. Светка держала Леву под руку, ее ноги давно замерзли, но она не решалась предложить ему зайти куда-нибудь погреться. Денег у Левы всегда было в обрез, но он был страшно самолюбив и очень расстраивался, когда Светка предлагала платить за него. Зазвонил телефон, мама рыдающим голосом кричала в трубку: «Доченька, приезжай, срочно, Александровская больница». Потребовалось несколько минут, чтобы понять, что говорила мать, и осознать – бабушке очень плохо, с бабушкой случился удар.

После выхода на пенсию бабушка устроилась билетершей в театр. Заядлая театралка, она обожала свою работу. Светка часто приходила на спектакли, протаскивала знакомых, а вот теперь и Леву. «Какой хорошенький мальчик», – умилилась бабушка, впервые увидев его – тщательно причесанного и в рубашке вместо обычной толстовки.

Тем вечером бабушка, как обычно, пришла на работу, повесила пальто – и вдруг стала оседать на пол. Перепуганные сотрудницы вызвали «скорую», и вот теперь бабушка лежала на койке, опутанная проводами капельниц, разом еще больше постаревшая. Ее истончившаяся кожа сливалась цветом с серым больничным бельем, узловатые руки лежали на покрывале. Светка потянулась погладить бабушкины пальцы и поразилась их безжизненности. В коридоре врач торопливо объяснял плачущей Светкиной маме: «Хорошо, что в довольно легкой форме. Восстановление произойдет, но займет время. Несколько месяцев точно, а, может, и год. Сейчас левая половина тела функционирует плохо, но разработать можно. Массажи, уколы, лечебные ванны. Мы вам все распишем. Пока понаблюдаем в стационаре».

Прошло три недели с момента выписки бабушки. Светка шла в институт. Она чувствовала полуобморочную слабость от недосыпания: бабушка стонала и просыпалась по ночам, Светка вставала, на ощупь проверяла простыни, осторожно ворочала тяжелое бабушкино тело, давала попить. Она лежала на маминой кровати и беззвучно плакала. Когда все это закончится? Мать совсем раскисла – приходя с работы, она валилась на кровать в Светкиной комнате и подолгу лежала, не зажигая света. Часто она засыпала в одежде, не смывая косметики, а по утрам сидела на кровати, тяжело уронив руки между колен, у локтя дымился принесенный Светкой кофе. После ее ухода на работу Светка заходила в комнату, меняла запачканную тушью наволочку, открывала окно и шла на кухню – варить жидкую кашу для бабушки. Нафиса, соседка, приносила бульон с рисом и сочувственно («Ты совсем вымоталась, девочка») угощала горячим, в рыжих блестках моркови, пловом.

«Лева, ты где, ты мне нужен», – думала Светка, тупо рассматривая жизнерадостно яркие коробки с витаминами в аптечной витрине. Он звонил и писал ей скупо и редко, ссылаясь то на занятость по учебе, то на нежелание беспокоить ее, пока она с бабушкой. Пригласить его домой не было никакой возможности, приехать в общагу – тоже: у Левы было трое соседей. Пару раз, упросив Нафису присмотреть за бабушкой, она уходила гулять с Левой. Они сидели в сквере у института, и Светка вздрагивала от каждого звука, ожидая, что Нафиса позвонит и попросит срочно бежать домой.

– Да, что уж тут скажешь, – тянул Лева, ежась под курткой. – А что твоя мать?

– Да у нее, по ходу, депрессия», – Светка старалась, чтобы это прозвучало максимально небрежно.

– А отец?

– Понятия не имею, мы с ним не общаемся.

– Как так? – вытаращился Лева, домашний мальчик с полным комплектом родителей, двумя сестрами и собакой. Светка молча прижималась к Леве.

На третью неделю из Калининграда приехала тетя Женя, двоюродная мамина сестра. Женя с порога:

– Девочки, я всего на пару дней, не могу надолго оставить своих балбесов, и с работы не отпускают, – оценила ситуацию, и вечером сквозь неплотно закрытую дверь Светка слышала ее шипение:

– Надя, милая, я понимаю, тебе тяжело, но нельзя же так, посмотри на дочь, она совсем зеленая от усталости. Вам нужна сиделка, давай я позвоню знакомой, она работает хирургом в Педиатрической, что-нибудь подскажет.

– У тебя много денег? – иронически осведомилась мать.

– Надо попробовать восточную медицину, они там знаешь, какие чудеса творят, – Надя завела длинную историю про подругу, которую буквально на ноги поставил китайский целитель. – Да, сама видела, лежал человек, а теперь аж помолодела на десять лет…

Но мать оборвала:

– Женя, и слушать не хочу, все это – выкачивание денег. Мама, скорее всего, уже не встанет, не знаю, что делать, – мать зашмыгала носом.

– А Олегу звонила? – спросила тетя Женя.

– Чем мне может помочь Олег? От своей бабы денег оторвет и мне переведет?

– Ну, не знаю, – с сомнением протянула тетя Женя, – все-таки, теща его.

– Бывшая теща. С которой они регулярно собачились, – мать засмеялась сквозь слезы.

Тем не менее энергичная Женя принялась хлопотать, и через день в квартире появился щуплый круглолицый человечек, которого тетя почтительно именовала доктором Ли. «Посоветовали, говорят, отличный врач, – прошептала Женя на ухо Светке. – Сделает бабушке десять сеансов пока, а там посмотрите». Доктор Ли поднимал руки и ноги бабушке, втыкал в нее длинные, почти невидимые иголки, нажимал с разной силой на точки на теле и водил над ними огромной пахучей сигарой. «Ваша бабушка будет в порядке», – церемонно, с сильным акцентом сказал он Светке на прощание. Уезжая, Женя сунула Светке стопочку купюр: «Светочка, это от всей нашей родни. Прошу тебя, договорись с кем-то, чтобы присматривали за бабушкой, тебе надо ходить в институт, учиться. Бабушка поправится, но не скоро, ты же понимаешь». Вечером на коммунальной кухне Светка подошла к Нафисе и, запинаясь, начала разговор. Нафиса оборвала ее на полуслове: «Деточка, что ты, конечно, твоя бабушка – такой золотой человек, я и кушать вам буду готовить». Светка неловко поблагодарила и вышла, не замечая, как Нафиса смотрит ей вслед, утирая глаза уголком головного платка.

Светка пришла в институт. После полуторамесячного отсутствия все: и стены в тонких трещинах на краске, и потертая ковровая дорожка на лестнице, и неестественно яркий после утреннего зимнего полумрака свет ламп – казалось непривычным, режущим глаза. Она зашла в аудиторию, одногруппники удивленно и обрадованно здоровались с ней. Светка даже немного растрогалась, когда высокая, прыщеватая Кристина Курмис на негнущихся от ботфорт на шпильках ногах подбежала к ней и крепко обняла.