Чувство к Леве было почти лишено плотского желания, она лелеяла в сердце романтический восторг, безумную нежность, которая охватывала ее каждый раз, когда она смотрела на Леву с задней парты в аудитории: на его глянцевый темный затылок, смуглую шею с родинкой сразу под линией волос, склоненную спину. Ей хотелось зацеловать, затискать его, но в то же время у нее проскальзывали робкие мысли: «Неужели это он, он разбудит мое бесчувственное тело?»
Через день после разговора в аудитории Светка, на правах старой знакомой, решительно подсела к Леве и Малинину в столовой. Она бойко завела разговор, начав с вопроса, не может ли Лева достать ей «Дерьмо» Уэлша – книгу, которую в России давно перестали печатать. Лева явно удивился, но охотно включился в разговор, и уже через минуту они болтали о «Кошмарах Аиста Марабу», старой экранизации «Трейнспоттинга» и грядущем продолжении, Уильяме Берроузе. Лева упомянул Хьюберта Селби и его «Реквием», Светка мысленно сделала зарубку немедленно прочитать. Лева был хорошо эрудирован, и к концу разговора у нее скопилось уже несколько зарубок. Малинин вертел головой, пытаясь уследить за их беседой, как за игрой в пинг-понг, не переставая при этом жевать. Логичным было, что Светка добавила их обоих в друзья и тем же вечером написала Леве: «Привет, как дела? Я нашла Уэлша) Так что просьба отпадает». Лева ответил, что круто, а он зашивается над домашним заданием – сочинением по английскому. Светка охотно согласилась помочь, в отличие от нижневартовской средней школы номер 9, в которой учился Лева, в ее гимназии английский преподавали с первого класса, поэтому, даже не особенно напрягаясь, Светка была одной из лучших по языку в своей группе в институте. «Преподша просто описается от восторга», – самодовольно сказала Чук, к которой Светка обратилась за поддержкой. Она немного поправила текст, ввернула парочку изящных идиом и вернула Светке: «Моя учеба – это какой-то факинг шит». Еще в девятом классе Чук нацелилась на английское отделение филфака, поступление на бюджет которого было сродни чуду. Весь последний год в школе Катька не вылезала от репетиторов (деньги родителей позволяли!) и триумфально сдала экзамены. Светка суеверно не сказала Чук, для кого предназначено сочинение, ей хотелось в одиночестве наслаждаться своей тайной, боясь, что непрошеные комментарии и советы испортят ее тщательно взращиваемое чувство.
Лева рассыпался в благодарностях за сочинение, и теперь на переменах они периодически разговаривали. В пятницу Светка написала Леве и предложила сходить в Дом Кино на ретроспективу Джима Джармуша. Написав сообщение, она глубоко вздохнула и, зажмурившись, нажала кнопку «отправить». Лева ответил практически сразу же: «В субботу не могу. Давай в воскресенье». Светка запрыгала от радости по комнате. Вечером в воскресенье она стояла у Дома Кино, наплевав на правило, что девушка должна приходить позже. Зубы отстукивали барабанную дробь от холода и волнения. Она надела одолженный у Чук джемпер с соблазнительным кружевным верхом, отутюжила волосы. Лева пришел в своей обычной толстовке и пуховике, но с длинной бордовой розой. «Он понял, что это свидание!» – Светкино бедное сердце выделывало кульбиты от радости. В темноте кинозала Лева обнял ее за плечи и притиснул к себе. Светка испуганно и счастливо молчала, вдыхая чудесный пряный запах его одеколона.
Потом они гуляли по Невскому, и Светка расспрашивала Леву о жизни в Нижневартовске. Он отделывался скупыми фразами: «Серый некрасивый город, панельные многоэтажки», но потом разговорился: «Молодежи там делать нечего. Почти все уезжают. Я сам дни считал до отъезда».
«В Питере ты можешь быть, кем хочешь, – сказал Лева, когда они спустились на набережную. – Можешь быть собой. Необязательно общаться с кучей придурков, чтобы тебя считали своим, гулять с ними, бухать. Ты можешь выбрать любое занятие, любое увлечение, и никому до тебя нет дела. Я твердо решил: когда перееду в Питер, буду делать только то, что хочу». Светка с обожанием смотрела на Леву, ей и в голову не приходило, что для того, чтобы чувствовать себя свободным, нужно уезжать.
Они стали близки после месяца изнурительных для Светки встреч. Каждый день она вставала на час раньше – причесывалась, красилась, пытаясь выглядеть соблазнительно, но в то же время ненарочито, выбирала одежду. Перед институтом она выкуривала две сигареты подряд – Лева не курил и не одобрял курящих девушек – и бежала на пары. Если их расписание совпадало, они сидели вместе на лекциях, болтали в перерывах. Она даже подружилась с Малининым и терпеливо изображала интерес, выслушивая его бесконечные рассказы о видеоиграх. Однокурсницы поначалу с удивлением косились на их с Левой пару, но поскольку Светка ни с кем близко так и не сошлась в институте, ее никто ни о чем не расспрашивал. Они ходили в музеи, ездили на электричке в пригороды – Лева обожал отыскивать развалины неизвестных усадеб, а по пути с увлечением рассказывал ей истории дворянских семей в царской России. Светка пила чай из термоса и коченела от холода. Ей все равно было, куда идти или ехать, лишь бы видеть Леву, его непроницаемые темно-карие глаза, твердый подбородок в точечках щетины, тонкие пальцы, обхватывающие ее запястье. Они проводили вечера на фуд-корте торгового центра, и рядом были Малинин с Гошей Саликовым, угрюмым ботаником в массивных очках, с которым Лева почему-то дружил. Светка старалась держаться мило и скромно, периодически напоминая себе, что все вокруг: и заброшенный замок в Гатчине, и скучные пыльные аудитории, и Малинин с Саликовым – лишь декорация к их с Левой яркой пронзительной любви. Иногда после учебы они шли к ней и подолгу лежали в темной комнате, целуясь. На экране отброшенного в сторону ноутбука крутился очередной недосмотренный фильм, на подоконнике уютно урчал Мася.
В один из вечеров они валялись на Светкиной тахте, вокруг привычно сгустился зимний полумрак. Лева обнимал Светку за плечи, она гладила его грудь и живот под футболкой, спустила руку ниже, под ремень брюк. Левины пальцы крепче сжали Светкино плечо, она почувствовала невероятное возбуждение. «Вот оно, то самое», – со страхом и восторгом подумала Светка, а вслух нерешительно спросила:
– Мы пойдем… дальше?
– Решай сама, – ответил Лева и легко погладил Светку по волосам.
– А ты хочешь?
– Слово женщины – закон.
Прозвучало странно, но Светку это не смутило, – она потянулась расстегивать молнию на его брюках. Лева отстранил ее руки и разделся сам.
Чуда не случилось, но Светка была счастлива. Она думала, что настоящее наслаждение в сексе получаешь от занятий им с любимым человеком, самого факта обладания его телом, а не от каких-то механических движений и манипуляций. Все они врут, думала Светка, имея в виду прочитанные ей книги, статьи, просмотренные фильмы и блоги. Настоящее удовольствие от секса в том, что все тело трепещет от малейшего прикосновения любимого мужчины, сердце бьется в горле и в голове разливается сладким тягучим медом счастье, а не от взрывов и разрядок.
«Обними меня крепко-крепко, сильно-сильно», – просила она Леву и утыкалась носом в его грудь, чувствуя себя пятилетней: декабрь, в теплой с мороза комнате темно, они с родителями припозднились из гостей, и папа осторожно несет ее, отяжелевшую, сонную в кровать. В постели Лева был достаточно опытен, и Светка со страхом приготовилась ревновать к его прошлому.
– С кем у тебя был первый раз? – теребила она Леву.
– Так, девочка в лагере, – отвечал он неохотно.
– А потом?
– А потом суп с котом, тебе разве в детстве не объяснили? – смеялся Лева и шлепал ее по голой попе. Светка стыдливо заворачивалась в одеяло: под мешковатой одеждой тело Левы оказалось совершенным – стройное, гладкое, с маленькими родинками на груди и предплечьях – и она стеснялась своих широких плоских бедер, увесистой попы, аллергических расчесов на груди и спине. Светка не любила свое тело и, по ее мнению, даже достоинства: небольшая, но хорошей формы грудь, стройные лодыжки, длинная шея и маленькие ступни – не перевешивали явных недостатков. Она всю жизнь боролась с десятью килограммами лишнего веса, с этой противной выпуклой складкой на талии, которая даже после недель лихорадочного голодания никак не желала превращаться во впалый живот. «Как ты можешь столько жрать и не толстеть?» – ворчала Светка, завистливо провожая взглядом очередной кусок пиццы с пепперони, которую с аппетитом уминала Чук. «Зато у тебя сиськи есть, – с набитым ртом возражала Катька. – И жопа». «Ага, только это все вранье, что мужики любят женщин с фигурой», – мрачно возражала Светка. Она продолжала впадать в самоуничижение, пока Чук не начинала возражать плачущим голосом: «Свет, ну прекрати, нормальная у тебя фигура. Ну, кого хочешь, спроси, хоть моего Серегу».
