Романдина развязала шнуровку у горла и скинула с себя длинную рубаху. Взгляду оцепеневшего Вольги открылись прекрасные очертания обнажённого тела, изукрашенного удивительными небесно-голубыми узорами. Один из них извивался, словно змей и доходил от левой ключицы до локтя левой руки, обвиваясь вокруг неё, словно лоза; другой же узор спиралью струился от пупка и осторожно подхватывал юную грудь, уподобляясь витому трезубцу; третий же сплетался в целый лабиринт на спине, охватывая собою ягодицы и бёдра девушки, дотягиваясь до самых колен; четвёртый же состоял из непонятных юноше знаков и символов и простирался от правого колена до щиколотки правой ноги. Хладом воинственной бури тянуло от таинственных символов, завораживали они взгляд Вольги, переливались лазурные узоры в дрожащем пламени факела.

– Нравится ли тебе, что ты видишь? – Спросила лукаво дева. – Ибо видишь ты истинную силу, что одна правит миром этим – божественную силу, льющуюся потоками чрез человечью плоть! Скажи… сколько тайных узоров носит твой учитель?

– П… пять… – процедил сквозь стиснутые зубы Вольга. Он старался молчать изо всех сил, но руны всё ещё были сильны.

– Пять… – повторила дева, – нелегко будет с ним совладать. Не уверена, что смогу взять его живым.

– Т… ты… проиграешь… – прохрипел Вольга.

– Нет, это вы проиграли! – Рассмеялась Романдина. – Взгляни на себя! Ты полностью в моей власти! Если пожелаю, я прикажу тебе броситься на меч! Что ты сможешь изменить? Оглянись вокруг! Твой Бог не нуждается в тебе! Он бросил тебя! Лучше отрекись от него прямо сейчас! Поклянись в верности моему небожителю – Одину! Отринь Перуново царствие, и тогда вместе пойдём мы к князю! Я научу тебя тайному знанию, и обретешь ты силу такую же, как у меня! Отрекись, Вольга! Отрекись от Перунова идола!

– Нет…

– Хорошо же. Тогда продолжим игру! – Сказав это, Романдина извлекла из-под кровати кожаный хлыст и с размаху ударила Вольгу по животу. Тот согнулся от боли, но не вскрикнул, только зарычал сквозь стиснутые зубы.

– Перун… – прорычал он сквозь обжигающую боль, – Перуну верен был и буду!

– Отрекись, говорю! Отрекись!!! – Закричала Романдина и снова ударила юношу хлыстом. Рубашка на нём лопнула от ударов, но он лишь рычал в ответ. Сила колдовских рун на шее давила непосильной ношей, склоняя его волю к отречению, но он стоял на своём и, получая удар за ударом, не говорил заветных слов. Дева не на шутку разошлась и стегала парня, пока сама не выбилась из сил. Тогда она села на кровать и накинула на вспотевшую от усилий кожу свой длинный стёганый дублет. Вольга чувствовал, что близок к тому, чтобы потерять сознание, но из последних сил каким-то чудом ему удавалось держать себя в руках. Пусть Перун никогда не дарил ему силы, но отречься от него означало бы отречься от единственного родного для Вольги человека, что у него был! Отречься от старика Итильбера, готового умереть за свою деревню, проклинавшую его за глаза за то, что он принял иноземного пасынка. Свершить такое предательство Вольга себе позволить не мог. Он лучше бы умер, чем предал старика. Но зачем? Зачем Итильбер остался в деревне? Почему не догнал названного сына на ночной дороге? Разве не чужим прожил он в деревне все эти годы? Разве не был Вольга единственной отрадой его?

– Я с тобой, мой малыш… не страшись… – Прозвучал внезапно голос в голове. Вольга закрыл глаза и на миг ощутил, как валится на пол без чувств, но в следующее мгновение оказался он на мягкой облачной перине. Рядом стоял в божественное сияние облачённый старик Итильбер. Улыбнулся он юноше и, руку подав, помог ему подняться.

– Почему ты остался, старик? – Спросил Вольга. – Они ненавидели тебя давно и ненавидеть будут даже после всего, что ты для них сделаешь… Также, как и меня… почему… почему ты остался?

– Я в ответе за них, ведь они мои братья и сёстры. А то, что они ненавидят меня, разве же это повод к тому, чтоб оставить их на растерзание этим волкам?

– Я не понимаю… – покачал головой парень.

– Я предан родному селению. И даже, если буду предан его жителями, сам я останусь им верен. Почему? Потому, как не ведают они, что творят. Зато я знаю точно, что делаю. Если уйду я сейчас, без меня здесь прольют больше крови. Я силён и моя кровь стоит больше. А потому постараюсь продать её врагу так дорого, чтобы большего им не потребовалось.

– Я подвёл тебя, Итильбер… прости меня. – Пал на колени Вольга. Грозовые тучи под ногами его почернели. – Меня схватили. Твой посох у тех, кому ты так боялся оставить его…

– Я знаю. Это ничего. – Улыбнулся старик. – Встань, Вольга. Твоя выдержка отмечена Перуном, и он призывает тебя. Призывает так громко, что даже я услыхал его глас. А это значит, что твоё дело ещё не проиграно.

– Меня? – Удивился Вольга и обнаружил пред собою грозовой терем резной и высокое крыльцо. Ступил он на первую ступень и устоял. Ступил на вторую, и устоял. Взошёл он по лестнице под раскаты грома летучего и широко распахнул он врата дубовые. Ослепил его свет. Зажмурил он глаза, как вдруг очнулся.

В тот же миг озарился шатёр золотыми искрами, и пронзили пространство льющиеся из глаз его громовые молнии. Воззрился он на Романдину, отступившую в ужасе в сторону и тот част же взвился молниевый хлыст и ударил её с грохотом, оставив ветвистый дымящийся след от левой щеки до её левого бедра. Загорелся дублет, и она сбросила его с себя, после чего сразу упала с криком на кровать, корчась от боли. Тут в палатку ворвался воин в воронёных латах, но и его отшвырнула назад громовая ветвь. Сила переполняла Вольгу. И вскричал он от переполняющего его могущества, испустив необузданные искристые грозы в разные стороны, что сожгли дотла красный шатёр и разметали ошеломлённых воинов бряжских. Пробегали по телу юноши быстрые молнии, но ни одна не обожгла его кожи, только расплавились кандалы и отбросил он раскалённый металл прочь от себя. Воззрился Вольга на руки, но ни одного следа от ожога не увидел на ладонях и запястиях: его плоть искрилась так, будто бы сам раскалился он до золотого сияния.

Бряги подняли оружие. С ужасом взирали они на извивающуюся от боли в алых простынях жрицу свою. Ни следа теперь не осталось от её былого могущества. Лежал на земле её верный защитник, поражённый громом. Вольга, опьянённый могуществом, смело перешагнул через догоравшую на земле алую стену шатра. Приблизились в ответ на это к нему бряжские топорники. Замерла пред ним стена их щитов, посверкивали между пальцев Вольги золотые искры, и все были готовы на смерть драться друг с другом, да только никто не решался начать этот бой.

Вдруг донёсся откуда-то грохот копыт. Обернулся Вольга и едва успел пригнуться, увернувшись от лихого взмаха нужской сабли. Отряд всадников ворвался на территорию лагеря, и началась страшная сеча. С боевыми кличами бросались бряги на одетых в меховые куртки и шапки всадников, но один за другим падали суровые северные воины, ибо бесчётное множество кочевников наскакивало на их порядки.

Воспользовавшись моментом, Вольга схватил свой посох и походный узелок и, пригнувшись, пробежал до ближайшего шатра. Воины не обращали на него никакого внимания. Бряги бились отважно, и скоро под их ногами образовалась целая гора из мёртвых воинов и коней, но всадники всё прибывали. Вольга заметил в шатре аккуратно сложенную хозяином рубаху и взял её с собой. Вдруг сражённый быстрым ударом пал недалеко от шатра бряжский рубака. Вольга пошевелил босыми пальцами, да заметил на воине хорошие кожаные сапоги, почти не стоптанные. Стащил он с мертвеца кожаные сапоги и поспешил к лесу. Ни один из сражавшихся не заметил его дерзкого побега.

Вольга остановился отдышаться только, когда перестали доноситься до него из-за деревьев звуки беспощадного боя. Он устало прислонился спиной к берёзе и сполз по ней на землю, опустив тяжёлые веки. Слишком много всего произошло за последнее время, слишком близко к нему была смерть, слишком большая сила пропитала вдруг его душу, отчего сердце до сих пор не могло успокоиться в груди.