– А, это Штрюмпель и Нонне?

– Да-да. Им под страхом смерти запрещено было говорить о диагнозе. Что при жизни вашей, что после…Засекретили диагноз ваш, господин Бланк. А недолеченный сифилис да переутомления от трудов утопических и привели к ранней смерти. Сифилитики, как и импотенты долго не живут.

– Да-а-а. Это летом 1895 года на Швейцахском кухохте, видимо, пани Зося нагхадила меня. Я тогда многонько пошлялся. А хватился поздно, толком не вылечился…Вот болезнь эта и убавила мне годков на Земле. А то бы я еще попхавил, повластвовал…

– Боже ж мой! Как вы все властвовать-то любите. А хозяйствовать – не умеете. Ваш путь на политический Олимп проложен по трупам, по морям крови людской. И утопические труды ваши – 55 томов заставляли изучать в школах, вузах, техникумах. К чему это привело? Сперва в стране был военный коммунизм, потом к колхозам перешли, где рабский труд за палочки, убогое нищенское беспаспортное существование – всё обернулось следующими миллионами жертв, деформацией людского сознания, атрофией всякого интереса к работе, а потом и вообще ко всему в жизни, кроме водки. Спились целые народы. Человек в социалистическом обществе унижен, оплёван, обезличен копеечным трудом и доведён до быдла. Это ради тех 10 процентов населения, которые жили хорошо. И ученик ваш Сталин продолжал мучить народ, истреблял, гноя в лагерях и войнах, оглуплял страхом смерти. Ради власти, ради политики. Вы ж говорили: «Политика начинается там, где счёт ведётся на миллионы, а террор – единственное средство удержания власти». Всё это с семнадцатого года вызывает только ненависть народов всей страны. Вот что такое ваша власть!

– Павлуша, ты тут как по писаному говохишь, откуда мысли-знания такие?

– А, – засмеялся Павел, – как раз я все эти мысли в книжке излагаю, что о тебе пишу.

– Ты шибко – то не стагайся. Ведь такие, как мы со Сталиным без власти не можем! На всё согласны были, на всё шли. Но ведь и ваш новый вождь, что после хазвала пахтии у гуля стал – он-то стхану на отдельные княжества хазвалил. А мы и цахи веками объединяли Хоссию, а ваш коммуняка ухальский с коньячным носом – всё в один день похушил, чтобы у власти ему быть! Иначе не попасть бы на Олимп, в СССХ был генсек, как тут пголезешь? А коли стхана огхомная хазвалилась, стала дгугая – вот он и стал её вождём!

– Господин Бланк, каждый за себя отвечать должен, смолы в аду хватит и на него. Я сейчас вам счёт предъявляю, с вас спрашиваю, – говорит Павел.

– А кто ты такой, что с меня спхос гонишь?

– Я? Я – то, чего никогда у тебя не было…

– Чего же это такое? А?

– Совесть нации…

– Совесть? М-да-а. Да ведь это – как и честь – химега, дхуг мой, химега. Это неосязаемое и никому не нужное. Пхидумал же ты, Пашенька! Чепуху какую, но пхидумал, – поостыв малость после смоляной купели снова заулыбался Ленин. Но про себя подумал: «Что-то изменилось на Земле. Раньше почти одни партработники в ад залетали, всё аллилуйя мне пели, политически подкованные были, в котлах барахтались. А этот уже не первый, кто иначе мыслит спорит, зараза, архивов там начитался, книжки исторические сочиняет про меня в негативном плане. И в купель смоляную чего-то его не сажают… Что-то на Земле, где я душеньку свою ублажал, изменилось… А как произошло сие? Коммунисты ж клялись мне в верности, учение моё вечным считали… Так ведь скоро и памятники мне посносят, труды мои уже перестали печатать и читать. Неужели без моих трудов жизнь там лучше становится? Хотя бородатые бандиты всё прут и прут из России сюда, раньше их не было. Бескультурные, поговорить не с кем. Да и в аду что-то, вроде бы, изменилось. Ха, совесть откуда-то просочилась! А где же ей быть? Не здесь же… Здесь-то уж ничего не надо, кроме смолы…Однако, этот Павлуша что-то разбередил во мне, раньше никто таких слов про меня не говорил. Карлушу надо позвать, пусть попарит его в смоле, если заслужил…»

– Кахлуша! – крикнул Ленин. – Где ты? Иди-ка сюда!

Но не услышал его Карл Маркс, занятый своим вечным делом. Он ловко шуровал кочергой под котлами, где кипели в гиене огненной Троцкий и Дзержинский, Гриневицкий и Юровский, Свердлов и Каганович, Халтурин и Желябов, Радуев и Вышинский, Сталин и Берия, Ягода и Ежов, и миллионы им подобных, посеявшие на века зло на земле российской.

А Ленин смотрит: силы какие-то обрядили Павлушу в белые одежды и понесли ввысь.

«Эх, не свидимся боле, не наших котлов этот московский писатель. А толковый какой, интересный мужик. На Земле много таких и раньше встречал, но некогда было слушать, революция все силы и время забирала, да Карлушин «Капитал» штудировал».

И только про «Капитал» подумал, как Карл Маркс уже и зовёт:

– Вован! В котёл тебе пора! Жду…

– Кто больше зла принёс России, – озлился Уриан на вопрос старшей вороны… – Вчера же повестку объявляли, чего вы там клюв разеваете?

– Упомнишь тут… – прощёлкала ворона и отлетела к своим пернатым сёстрам в ожидании жюри.

В ядовито-жёлтом гроте – коронном зале нечистой силы начали собираться почётные члены дьявольской канцелярии. Вокруг огромного котла, перевёрнутого вверх дном, Асмодей устанавливал котлы поменьше: готовил стол и сиденья для президиума.

Как только в ночной мгле заступила третья смена страж-вигилий, в гроте появился Мефистофель со своей преданной свитой. Стая ожидавших ворон тотчас устремилась на их костлявые плечи.

Высокий, худой, прихрамывающий на правую ногу козлобородый Мефистофель уселся в центре президиума, раскуривая такую же чёрную, как и он сам, трубку.

– Люцифер! – позвал одного из свиты. – Адвокатом будешь.

– Опять я? Пятнадцать лун подряд сижу, на негодяев всё гляжу… Сегодня ведь душ – миллионы. Такого нам видеть ещё не приходилось. На десятки лун разбору, – кивнул Люцифер на орды земных лентяев.

– Радуйся, что работёнка есть, – попыхивал трубкой главный дьявол, оглядывая длинный ряд друзей. – Разберём дело и перерывчик устроим, отдохнём для новых хлопот, – успокаивал вожак, почёсывая острый нос. – Все собрались? Тогда начинаем.

Он ещё раз посмотрел влево и вправо. Дюжины две дьяволов с воронами на плечах сидели в предвкушении радостных разборок. Тут были кроме Люцифера: Вельзевул и Уриан, Асмодей и Вишап, Араска и Шайтан и ещё с десяток других сподручных. – С кого начнём? – кивнул Мефистофель огненный взгляд на своего друга Вельзевула.

– Террористы из девятнадцатого века первые в очереди. Давно подачки нашей ждут…

– Ну давай, зови, – махнул трубкой Мефистофель.

Вельзевул хлопнул в ладоши и в коронный зал нечистой силы вошли молодые закопченные парни. На лице каждого – страдания и мольба. Привыкшие к адской жизни, горячей смоле и постоянным окрикам бесов и бесенят, шагнули они к холодным перевёрнутым котлам, надеясь на облегчение участи своей.

– Что, сынки, кипеть надоело? – задиристо спросил Мефистофель.

– Ох, тяжко, тяжко, – простонали парни.

– А за что кипим? – закинул ногу на ногу дьявол, попыхивая чёрной трубкой.

Толпа в один голос затянула было объяснение, но Вельзевул взмахом руки пресек её гул.

– Млодецкий, Зунделевич, Бух, Фридман, Балмашев, Гершуни, Файнберг, Гольц, Гулинский, Зильберберг, Сулятицкий, Руссак, Березовский, – представил он толпу. – Покушались на жизни чиновников самых высоких рангов. Вплоть до царей.

– Так? – весело спросил Мефистофель.

– А-а-а! – загудели претенденты на дьявольские награды.

– Мелочь! – вынес вердикт главный дьявол. – Ваши старания никак не отразились на судьбе России. Не принесли они вреда сильного. Плохо работали, голубчики. Кипению в смоле вас Бог наказал. Кипите вечно, ребятки, – махнул он трубкой. – Следующих давай!