Нахимов оглядел комнату. Относительный порядок здесь присутствовал. Он-то знал, какой бардак могут устроить молодые парни в отсутствие женского пригляда. В некоторые комнаты было невозможно войти из-за разбросанных вещей, разорванных листингов от программ, порванных перфокарт, валяющихся там и сям книжек и тетрадей. Самое большое бедствие представлял обычно стол, где смирились со своей антисанитарной участью немытые тарелки и остатки пиршества. Некоторые готовили прямо в комнате, но для этого необходимо было тщательно прятать плитку, поскольку комендантша общежития, резкая, голосистая Ольга Петровна лично делала обход и реквизировала запрещенный к использованию электроприбор.

Неистребимый запах клопов особенно чувствовался после свежего воздуха улицы. Нахимов открыл форточку, и явственно стал слышен шум, доносящийся с улицы. Слова тети Нади не выходили из головы. Она стопроцентно уверена, что Семен убит. На милицию у нее надежды нет. Что же это получается? Какой-то неопытный первокурсник сможет найти тех, кто, по ее мнению, убил сына?

Александр подошел к книжной полке и насторожился. Он вдруг увидел, что порядок книг изменился. Вчера утром, еще в мирной жизни, до смерти Семена, Нахимов читал Беклемишева, и именно эта книга должна была смотреть на него своей лицевой стороной. Теперь на него взирала «Термодинамика и молекулярная физика» Сивухина. Что там тетя Надя говорила про беспорядок в комнате сына? А здесь у него никакого беспорядка не наблюдалось, но то, что книги переставлены местами, в этом Нахимов мог поклясться. Что понадобилось неведомым ворам? Связано ли все это с убийством Весника? Нахимова пронзила мысль, что неизвестные охотились именно за общей тетрадью с мыслями и идеями Весника.

Нахимов извлек ее из пакета, который забрал после смерти Весника из больницы. Обычная, в девяносто шесть страниц, толстая тетрадь в коричневом переплете, исписанная почти до середины. Там имелись и формулы, и схемы. Заходя к Семену, он видел, что тот при первой же возможности записывал туда приходящие к нему идеи. А думал Весник постоянно, даже когда играл в футбол или на гитаре, или даже когда делился впечатлениями о прочитанной книге и просмотренном фильме. Мозг его работал двадцать четыре часа в сутки.

Семен рассказывал, что нашел кое-что новое в области квантовых вычислений, собирался для ускорения применять бозоны, говорил, что через совсем недолгое время человечество ожидает прорыв как в области телефонов, так и в области компьютерной техники. В лабораторном корпусе физтеха располагался зал с чудовищно огромной БЭСМ-6, где студенты прогоняли задачи по программированию на Алголе, Фортране да Ассемблере. Вводили данные с перфокарт, поэтому то, что иногда говорил Семен, вызывало у Нахимова изумление, но привыкший доверять другу во всем, он верил и в это, только не представлял себе маленький портативный компьютер на столе, который заменит огромную БЭСМ. Но и этого казалось мало Веснику, он смотрел еще дальше. Вычисления на транзисторах он предполагал заменить квантовыми. Проблема только в том, что понадобятся сверхнизкие температуры, кроме того, гелий, а где его взять в таких количествах, – необходимо другое. Похоже, это другое и отыскал Весник, в той тетради и были вещи, отмеченные восклицательными знаками и обведенные в кружок. Однако интересы Весника отнюдь не ограничивались лишь проблемами квантовых ЭВМ. Занимался он и теорией черных дыр…

Нахимову стало не по себе. Если раньше он лишь сомневался в случайности смерти Весника, то теперь почувствовал, что за этим кроется нечто смертельно опасное. В жизни его никогда не происходило таких странных событий. Все текло размеренным чередом, сплошные стабильность и спокойствие. Он жил в самой могучей и справедливой стране мира, что бы там не говорили голоса вражеских радиостанций. Конечно, у власти здесь бывали разные люди: и тиран Сталин, и кукурузный деятель Хрущев, и впавший в маразм в последние годы жизни Брежнев, теперь пришел молодой Горбачев, но в целом лично ему жилось нормально. Если отлично учиться, можно пойти по научной стезе, стать кандидатом, доктором и вполне себе преуспевать. Да и много ли надо? Рублей триста, а повезет, четыреста, за глаза хватит. Он как-то услышал, что декан их факультета получает столько, то ли четыреста, то ли пятьсот. Конечно, сто с небольшим рублей зарплаты, оставшиеся после вычета налогов и холостяцких (жениться сразу после института Нахимов не собирался), не слишком много, но это только начало. Да и не в деньгах дело. В этом он брал пример с Весника. Тот вообще являл собой пример типичного бессребреника. Мать иногда присылала из дома одежду, обувь. Он собирал все и отправлял обратно, отнеси, мол, обратно в магазин, не хотел сидеть у нее на шее. И людей, что случайным образом оказались рядом с ним на жизненном пути, невольно настраивал на такую же волну. Нахимову повезло, что рядом оказался такой человек. Благодаря Семену он поступил в лучший вуз страны, его окружают талантливые и даже гениальные люди, обучают светила физики и математики. И вот такое. Стоп, стоп, рано впадать в панику. В первый раз такая мистика приключилась, вот и поплыл. Что бы сделал Семен, окажись на его месте? Уж он бы не стал паниковать, а сел, подумал и мгновенно разложил все по полочкам…

Нахимов еще раз взглянул на общую тетрадь и решил с ней уже не расставаться. О ворах он подумает потом. Сейчас надо разобраться с вещами Семена.

Он достал из коробки и выложил на стол другие тетради. Но здесь ничего особенно ценного не было. Обычные тонкие ученические тетрадки с решенными заданиями по теории поля, почему-то не выкинутые Семеном. Весник всегда делал задания сам, сколько бы их ни было, никогда принципиально не списывал. Еще у него имелась отличительная особенность – вообще не заглядывал в ответ, не сверялся с ним. Говорил, если ход решения правильный, то зачем туда смотреть, время терять. Вообще, у Нахимова создавалось впечатление, что сама учеба для него лишнее, только занимала время, он и так все знал и умел. И умел то, что никто из обучающих его академиков и профессоров не сумел бы сделать. Когда Семен учился на втором курсе, профессор Синев, ведший математический анализ, дал всем, как бы в насмешку, дополнительную задачу, предварив словами, что вряд ли кто решит, поскольку само решение тянет на кандидатскую диссертацию. Семен за один вечер решил и принес ему на следующую лекцию, хотя специализировался вовсе не по математике. У Нахимова сложилось впечатление, что Весник сумел бы преуспеть в любом деле и в любой науке, какую бы ни выбрал. Хотелось зарыдать в голос от слепой несправедливости жизни. Как же так?!

***

…Воровство, как и клопы, имело место быть на физтехе. Отнюдь не только высокоинтеллектуальные и высокоморальные люди учились в флагмане советской науки. Нахимов припоминал, как в первом семестре, постирав спортивный костюм, трико да футболку, повесил их ничтоже сумняшесе в ванном отсеке, где наличествовали пара душевых кабинок и веревки, протянутые для сушки белья, в предбанной секции. На следующий день, полагая, что процесс испарения влаги полностью завершен, поспешил к своему отстиранному от футбольного пота инвентарю и… ничего не обнаружил. Как корова языком слизала. Да где ж их теперь искать? Не пойдешь же по всем четырем этажам и не будешь проводить обыск. С тех пор зарекся вешать белье в людном месте. В комнате протянул веревку, закрепив один ее конец на вертикальной трубе горячего отопления, а другой пришпандорив за ушко крепления книжной полки. Зимой еще проще – кинул на пышущую жаром гармошку батареи, и через каких-то два часа получай с пылу жару сухую одежду.

Но воры – это одно, а убийство человека – совсем другое…

Нахимов взглянул на вещи, оставшиеся после Семена: брюки, костюм, рубашки, футболки, туфли. Тетя Надя просила раздать все студентам, но Александр, поразмыслив, не решился. Мало ли как воспримут те такое подношение. У Нахимова отсутствовал подобный опыт, поэтому он уложил вещи в пустые коробки от печенья, купленные за двадцать копеек у продавщицы в кондитерской в Институтском переулке, и задвинул под кровать. Еще оставались библиотечные книги. Их надо вернуть в абонентский отдел. Гитару «Кремона», изготовленную чешскими мастерами, он отдаст Олегу Романову. Та всегда была предметом его восхищения. Нахимов вздохнул, вспомнив, как порой собирались они в комнате Семена за чашкой чая с тортиком и, обсудив дела насущные, пели песни. Паша Рябов любил исполнять «Корчит тело России от ударов тяжелых подков, непутевой мессии офицерских полков…», интеллигентный Языков – «Давайте восклицать, друг другом восхищаться, высокопарных слов не надо опасаться».