Энна остолбенела, поэтому Алданону пришлось мягко подтолкнуть её за плечи. Сам он думал об Эрне, сколько испытаний тому ещё предстояло пройти. Юнец без цели, которому и тайны никакие не сдались, уже мог завладеть мудростью архитекторов. Энна же о дварфах будто не вспоминала, а, шипя, попыталась развернуть к себе лютню. Тубус с рисунками она выкинула — теперь Алданон понимал, откуда столько разбросанных личных вещей в залах.

— Ты поступила очень храбро, — заметил он, когда они зашли в освещённый коридор. — Мне жаль, что так вышло.

Алданон и сам не понимал, что именно хотел сказать, и покраснел от смущения.

— Что я сожгла себя? — Кривая усмешка исчезла, едва Энна заметила отметины на его шее. Она остановилась на повороте к следующему испытанию, где ни одного зала не видно, и потянулась к Алданону здоровой рукой, легонько провела кончиками пальцев по линии мнимого пореза и заглянула в глаза с такой теплотой, что сжалось сердце. — Твой голос придал мне сил пойти на это — звучит странно, но так и есть. Ты хороший человек, Алданон… наверное, даже слишком.

От касаний по коже пробежали мурашки. Сглотнув подступивший ком, Алданон решительно перехватил её руку. Ему всё ещё хотелось подарить ей потерянные песни, но и дураком он тоже не был.

— К чему ты ведёшь?

Собственный голос показался чужим — сиплым и равнодушным, — что не укрылось от Энны. В ответ она чуть сжала пальцы.

— Отступи сейчас. Да, я прошу о многом, но Форд прав: ты не готов… и не обязан мучиться ради чужих корыстных целей.

Алданон разочарованно опустил взгляд и обернулся в сторону третьего, последнего этапа — до заветной вершины всего пара ступеней осталась. Нужно быть дураком, чтобы бросить всё сейчас. Он осторожно высвободился, подчёркивая своё решение и не желая обидеть Энну.

— Пока у Путей Испытаний хранится наша кровь, мы все находимся в ловушке. Думаешь, я хочу тебя туда одну отпускать? Нет, вместе пойдём до конца.

Несколько мгновений они напряжённо смотрели друг на друга. Энна улыбалась, морщась от боли, пока Алданон гадал о её роли в планах Джерро и успокаивал себя мыслью, что с изувеченной рукой она почти не представляла опасности.

— Хорошо, — наконец произнесла она. — Вместе так вместе.

— Наперво я загляну в прошлое. Не делай глупостей, — предупредил Алданон, и Энна с готовностью кивнула.

От него не скрылось странное совпадение, что на место загадочной эльфийки из прошлого уже претендовала другая — из настоящего. Ещё утром Алданон бы клюнул на её уловки: одинокому человеку не нужно многого — лишь одно доброе слово. Если прошлое действительно хотело предупредить об опасности, оно добилось успеха.

Из страха сделать неверный шаг и проиграть он больше прислушивался к ощущениям; давно перестал и обращать внимание на однообразную унылую архитектуру, статуи со смиренно сложенными на груди руками и тёмно-серые стены. Строителям было всё равно, как выглядело их творение, а угнетающая атмосфера лучше всего передавала ощущения при взгляде на давно погибшую цивилизацию. Алданон не видел других уцелевших построек времён Второго Иллефарна, но почему-то знал, что все они будут выполнены в похожем траурном стиле.

Зал, в который предстояло зайти, заволокло непроницаемой тьмой, словно кто-то завесил арку чёрным холстом. Тайна в данном случае не вызывала восторга, а лишь холодила внутренности нехорошим предчувствием. На пороге тёмной бездны Энна расцепила их руки и попыталась вглядеться, однако даже эльфийский взор не помогал. Алданон с сожалением уставился на ладонь, ещё тёплую от прикосновения, и устыдился своих недавних мыслей, а также небывалой для него жадности: чего бы ни добивались остальные, ему самому не следовало идти на поводу разрушительных, совершенно чуждых мыслей, от которых бешено колотилось сердце. Магия же поощряла собранность и хладнокровие — вряд ли древние иллефарнцы считали иначе, когда создавали хитрые механизмы и ловушки. Даже в их архитектуре не встречалось ни намёка на экспрессивность.

Алданон так глубоко погрузился в свои мысли, что проморгал момент, когда Энна потянулась к карману. Покалеченная рука покоилась на лютне, но другой она выудила небольшую свирель с четырьмя отверстиями и сыграла быстрый, бодрый мотив, от которого сама душа в унисон встрепенулась. В ногах тут же появилась небывалая лёгкость; к своему стыду и ужасу Алданон внезапно подпрыгнул, отбил чечётку и спел детскую песенку:

— …Никто не скажет, будто я тиран и сумасброд, за то, что к чаю я люблю хороший бутерброд! [1]

— Прости. Так будет лучше, — бросила Энна и, быстро взглянув на него, рванула в темноту. Алданон остался один — с закольцованной музыкой в голове.

Он не знал, сколько потерял времени — по крайней мере, соразмерно двум повторам песни, — и плясал, пока не закружилась голова. На поворотах взгляд цеплялся за выкинутый тубус, а по щекам текли непрошенные слёзы. Как только наваждение исчезло, Алданон, не отдышавшись, практически вывалился из коридора.

Свет разлился внезапно и ослепил непривычной яркостью. Когда же Алданон открыл слезящиеся глаза, то с удивлением обнаружил себя в зале собраний: за узкими окнами светило самое настоящее солнце, а члены совета за полукруглым столом одновременно подняли на него сонные взгляды. В воздухе летала пыль, пахло старыми невыбитыми коврами и прогоревшим воском. Мастер Дюррант добродушно улыбнулся и указал на пустующий стул в центре.

— Мастер Алданон, прошу прощения за то, что отвлекли вас от рабочего процесса. Совет вынужден провести небольшую проверку.

Комментарий к 6.

[1] «Баллада о королевском бутерброде», С.Я. Маршак.

========== 7. ==========

Глаз Денейра наблюдал с нарисованного на стене символа, однако Алданон сомневался, что бог мог действительно видеть его сейчас. Вряд ли и до Савраса долетело хоть одно слово из молитв. Момент времени, вытянутый из воспоминаний, мог ввести в заблуждение чувством дежа вю, но не одурачить: такое он уже прошёл с Фейн. Зал, совещание на отбор в экспедицию, знакомые лица — лишь идеально воссозданные декорации. Алданон чувствовал себя внутри них марионеткой, которой лишь предстояло сыграть свою роль.

— Что именно вам интересно? — спросил он, всматриваясь в глаза каждому мастеру за столом. После холода заваленного грунтом зала здесь было намного теплее, как в тот день перед сборами. С края стола, в тенях, Алданон заметил пристальный взгляд Аммона Джерро и поёжился.

— Ваши способности, естественно, — пояснил мастер Дюррант с улыбкой. — Только испытав знание, можно постичь его — поэтому мы приступим прямо сейчас.

Пока поддельный старик рассказывал о следующем испытании, Алданон сделал шаг к стене и, протянув за спиной руку, коснулся её. Образ маленькой, но отважной Миэль — в пыли, с луком в руке и едва сдерживаемой яростью во взгляде — возник посреди его воспоминания, словно она была его частью.

«Я, Миэль Фейн, отказываюсь от дара!»

Не успел Алданон даже обдумать её слова, как видение быстро оборвалось, образ рассеялся, и взгляды членов совета, точно на громкий звук, одновременно обратились к нему — так поворачивает несколько нанизанных на нитку марионеток одинокий кукловод.

— Прошу занять своё место, — напомнил Аммон Джерро куда более настойчиво, чем поддельный мастер Дюррант, однако его голос изменился, будто кто-то другой проникал сквозь морок. Трескалось, как старая краска, привычное окружение, призванное усыпить внимание.

Алданон понял, что пришёл к тому, кого искал, и сделал неуверенный шаг вперёд. Колени и руки тряслись, зубы стучали, мешая что-либо сказать; его трясло от ужаса и восхищения перед чем-то неведомым, невозможным по меркам Прорицания — более того, воздействие на материю затрагивало также все остальные школы и бросало вызов фундаментальной науке. Как послушный сотрудник, Алданон скромно уселся на стул и сцепил пальцы, чтобы унять дрожь.

Ему снова пояснили, что придётся пройти испытание на владение техниками Прорицания; рядом тут же появился ассистент, однако в этот раз на подносе лежала целая груда небольших камней. Алданон вздрогнул, когда услышал скрип отодвигаемого стула, и перевёл взгляд на внезапно выбившегося из роли Аммона Джерро. Тот неторопливо встал, обошёл стол, не удостоив мастеров вниманием, и остановился напротив Алданона, спрятав за спиной руки. Мурашки высыпали от одного его грозного вида и вязи переливающейся, словно живой, золотистой татуировки на лице.