Если прошлое и пыталось что-то показать, словно обладало разумом и целью, то Алданон едва ли понимал универсальный для любой эпохи язык насилия. На душе оставалось пусто, словно из неё изъяли что-то светлое, дарующее надежду, а тело продолжало движение, желая только выжить. Он давно перестал следить за логикой помещений и не восхищался работой древних дварфов-строителей. Зато Энна ещё рисовала, низко склонив голову к листу и едва не попадая в глаз сточенным концом карандаша.
Когда Алданон, пошатываясь, подошёл ближе, то увидел полностью чёрный лист, исполосованный вдоль и поперёк разными рисунками, надписями, рунами и просто жирными ломаными линиями. Грифель давно отломился от нажима, как и ноготь на указательном пальце, но Энна ничего не замечала и рисовала уже собственной кровью; взгляд опустел. Наплевав на риски и чьи-то дурацкие правила, Алданон мягко обхватил её за плечи и торопливо заговорил:
— Если ты слышишь меня… прекрати себя мучить. Освободись! Пожалуйста!
Её лицо так и осталось непроницаемым, но рука едва заметно дёрнулась, сбилась. Тем временем Форд, оклемавшись после удара о стену, стряхивал с одежды пыль и растерянно оглядывался по сторонам. На лунатика он уже точно не походил, и Алданон с облегчением выдохнул.
— Это… реальность? — робко поинтересовался Форд, будто уточнял, на тот ли берег сошёл, попытался встать и, пошатнувшись, схватился обеими руками за стену. — Ох, почему эти иллефарнцы так любили иллюзии? Нет бы устроить соревнование по бриджу…
— Всё хорошо, ты справился, — наперво Алданон решил поддержать его, а затем уже огорошить своей безумной догадкой. Возможно, услышав её, Энна тоже сможет найти путь назад. — Только, боюсь, нам не морочат голову, а лезут в неё напрямую — из прошлого. Также подозреваю, что наш наниматель — господин Джерро — знал о ловушке, но побоялся лезть в неё лично.
Так и не совладав с устойчивостью, Форд осел спиной к стене и устало уронил голову на ладони, подумал немного, а затем, прищурившись, взглянул на Салхану, который неподвижно стоял вдалеке ото всех у завала.
— Чтобы мы прошли испытания и добыли для него… нечто.
— Мастер Дюррант намекал, что в группе будет лояльный к Джерро сотрудник, который убедится в успехе миссии.
Высказав последнее, что висело на душе невысказанным грузом, Алданон даже почувствовал облегчение. Форд кивнул — серьёзность красила его, но одновременно и печалила: в нём уже с трудом узнавался тот студент, что жаждал приключений ради самоутверждения. Пыль оттеняла тёмные волосы будто ранняя седина.
— И вы подозреваете нашего руководителя. Хм… «Задача первостепенной важности»… — Алданону показалось, что Форд снова бредил, но тот внезапно грустно рассмеялся. — Я был рядом, когда лагерь окружили друиды. Эльфийка требовала нашего ухода, но Салхана ответил, что никак не может повернуть обратно в силу «задачи первостепенной важности», — отчеканил он, подражая деловому тону руководителя. — Он развязал тот бой, хотя нам позволили уйти! Этот жалкий чонда продал нас!
Алданон не знал, как поступить и что вообще думать: он не годился в лидеры и тем более не имел права принимать важные для группы решения, однако и не хотел подвергать её лишней опасности. Внезапно появившийся запах гари отложил самый важный — не прозвучавший — вопрос на будущее; они оба переглянулись с нехорошим предчувствием.
Карандаш в окровавленной руке Энны заволокло дымом; крошечный язычок пламени лизнул пальцы и перебрался выше, мгновенно пожрав кусок дерева. Алданон выпустил её из рук, отступил и, не отводя взгляд от тонких почерневших пальцев, стал ждать. Форд такого позволить себе не мог и от шока долго мешкал, ожидая его реакции, а когда метнулся к Энне, намереваясь выбить пламя, Алданон встал у него на пути.
— Не трогай её, подожди.
— Да вы спятили! Она же…
— Должна сама выйти! — закончил Алданон за него — громко и резко, как никогда не срывался. Форд заглянул ему в глаза, насупился, но руку убрал.
Чтобы не думать — смотреть, но не видеть, — Алданон вновь похвалил его за проницательность.
— Брехня всё это — что испытания учат. Знаете, как я поступил, когда надо было сразиться насмерть за своих родных? Сбежал.
К запаху горелого дерева примешивался ещё один — куда более тревожный, мерзкий…
— Ты понял, что смерть — слишком высокая цена для храбрости. Ни один родитель не должен пережить своего ребёнка — это противоречит логике и законам природы.
…Если Энна не сможет играть на лютне, пробуждение покажется ей куда большей пыткой, чем само испытание, и растянется на долгие годы сожалений.
Форд покосился на Алданона и нервно облизнул губы: без дара прорицания было очевидно, что он собирался применить силу.
— Серьёзно? Мы сейчас о выживании будем говорить? Хорошо, а где грань между здравым смыслом и предательством? Почему вы так уверены, что я не бросил их умирать, когда можно было спасти? Почему вы так уверены сейчас?
Он мотнул головой в сторону Энны, не отрывая взгляда от бывшего учителя, однако у того как обычно не находилось убедительного ответа — одни предчувствия, ощущения и видения, которые никогда не воспринимало всерьёз научное сообщество.
Разрисованная, пропитанная кровью бумага занималась долго, но когда вспыхнула, пламя быстро охватило рисунок. Энна дёргалась, словно освобождалась от пут, а когда взгляду вернулась осмысленность, Алданон сам сбил пламя, завернув кулак в рукав мантии. Второй был разорван там, где Фейн нанесла удар.
Энна вскрикнула, схватившись за обгоревшую правую руку, вытянула её перед собой, рассматривая ожоги и чёрные кончики пальцев. На глазах выступили слёзы боли. Алданон тут же полез за единственной аптечкой, однако для глубокого ожога требовалась куда более серьёзная помощь. Раны будут долго заживать, особенно на суставах, останутся шрамы, если не найти талантливого целителя.
Алданон помог перевязать и обработать ожоги — к счастью, серьёзно обгорело лишь три пальца, которые сжимали карандаш, — и пока Энна отходила от шока, он в утешение приобнял её за плечи.
— Спасибо… Это было… Я думала… Даже описать не могу, — она поникла, разглядывая руку, и поморщилась, когда попыталась согнуть пальцы. — Рэндал ещё может помочь — он немного понимает в целительстве. Рэндал!
На зов тот не обернулся, и Форд с наигранным сожалением произнёс:
— Нет, уже не может.
Алданон промолчал, посчитав глумление излишним, а Энна одарила их обоих изумлённым взглядом.
— Да что с вами такое? Он же наш руководитель! — Форд коротко рассказал о стычке с друидами, о предупреждении мастера Дюрранта и догадках об истинной цели их миссии, однако Энна лишь сокрушённо качала головой и лепетала: — Нет, он бы не стал…
— Когда я предложил ему поговорить начистоту, как велит Саврас, Салхана взбеленился, а теперь застрял на испытании — о чём это говорит? Его совесть нечиста, — подытожил Алданон с нажимом, хоть и понимал, как давил на растерянную Энну: её явная связь с Салханой создавала лишние препятствия, на преодоление которых не оставалось времени.
Желание найти потерянные знания перевесило личные мотивы; уверенно кивнув, Энна сказала:
— Нужно дойти до конца.
— Ну уж нет! — воскликнул Форд, сложив на груди руки. — Ты ранена, а мы не готовы идти дальше. Нужно восстановить силы, помочь мастеру и пойти всем вместе.
В его словах было зерно истины, однако Алданон не смог с ним согласиться.
— Здесь каждый спасает себя сам — ты ещё не понял? Рано или поздно он очнётся, нагонит нас и попытается забрать то, что ждёт в конце пути. Нам нужна фора, а значит, нужно идти немедленно. Разве мы мучились зря? — добавил он, заметив в глазах Форда тень сомнений.
— Тогда вы идите, а я останусь с Салханой, — он вздохнул и прикрыл глаза рукой, словно сам не верил в то, что говорил. — Да, я зол на него, но пусть уж лучше искупит вину, чем сгниёт здесь.
Такой вариант устраивал каждого. Они пожелали друг другу удачи, и Алданон направился к коридору, бросив прощальный взгляд на застывшего у завалов Салхану. Как все прочие испытуемые, он без единой мысли в глазах таращился в пустоту, но не паниковал и не кричал — только в его облике что-то показалось неправильным. Когда тот вдруг поднял руку к голове, сердце у Алданона подскочило к горлу, однако Салхана схватился за клок волос, резко дёрнул, вырвав их с корнями, и отправил себе в рот. Правая половина причёски, скрытая от взгляда, уже была ободрана до залысин.
