========== Целебные пирожки ==========

Серджо Советник вернулся не в лучшем расположении духа — даже дверь не запер, ворвался в кабинет и рухнул на кресло в тёмном углу.

«Кресло для сраных дум», — как любит говорить Лларен Тирано.

Уна волнуется за него — наверное, даже больше, чем все его друзья и родные, если те вообще были, — и пытается перенять его страдания всеми доступными силами. Кухня — единственное место, где она чувствует себя хозяйкой, но здесь Уна творит настоящую магию.

Тесто уже настоялось, осталась начинка — маленькой кухарке подвластны любые, самые невероятные решения. Пусть серджо Тирано сколь угодно шутит о босмерских вкусах и поминает какое-то театральное представление про цирюльника — Уна не видит в том оскорбления.

— Ци-рюль-ни-ка, — она вслух проговаривает малознакомое слово, как песню.

Пироги отправляются на поднос ещё горячими, прямо из печи. Ей не хватает терпения, чтобы ждать. Уна одёргивает платье и, тихо шипя под нос проклятия, стряхивает муку с рукавов.

«Ладно, — с грустью думает она, — он всё равно на меня не посмотрит».

Но хочет выглядеть достойно.

— Серджо, — тихо зовёт она слабым голосом и вздрагивает, когда тень в кресле резко поворачивается. Становится невыносимо душно, но жар от печи тут вовсе ни при чём. — Вот, возьмите, — наконец говорит она и краснеет, водружая поднос на маленький столик.

Советник что-то невнятно мычит и откидывает голову на мягкую спинку кресла — снова не голоден, видимо, но Уна ему не верит. Она останавливается неподалёку и говорит снова:

— Нельзя так убиваться, серджо. Вы сильнее, чем думаете сами. Я знаю.

Прежде, чем Уне удаётся сбежать от позора, Кериан Индри мягко касается её запястья. Его пальцы холодны, но она будто бы не замечает. Уна готова делиться теплом; даже если он высосет из неё всю жизнь — всё равно не отступит. От этой шальной мысли идёт голова кругом.

Оба молчат. Кажется, этот волшебный — и весьма неловкий — миг тянется вечность, но это далеко не так. Уне хочется, чтобы боги обратили их кожу в мрамор, скрывая расовые различия, хочется остаться на века статуей, о которых серджо любит рассказывать в излюбленной драматической манере.

Под звук открывающейся двери они оживают — почти одновременно. Уна стыдливо прячет руки в карман фартука, когда зажигается свет в кабинете.

— О, пирожочки! — Лларен устремляется к подносу и совершенно не замечает неловкости, застывшей в воздухе. — Уна, ты просто волшебница!

— Дай и мне один, — наконец сдаётся Кериан, и его друг, подумав немного, нехотя передаёт поднос.

— Только один. Я всё считаю.

— Не беспокойтесь, серджо, — звонко говорит Уна. Глаза светятся счастьем, когда Советник пробует её стряпню. — Я сделаю ещё, сколько захотите!

— О, ты даже не представляешь, сколько сэра Тирано может съесть, — ехидно замечает он, задумчиво глядя на надкусанный пирожок. — Боюсь, мы его не прокормим.

Лларен весьма комично оправдывается, а Уна всё громче смеётся — за двоих. Нет, в камень она превращаться уже не хочет. Живой быть намного лучше.

Когда она уходит, вслед доносится подозрительный голос Лларена:

— Ей, Индри, у тебя рука в муке. Ты что… готовил? Я точно не отравлюсь?

Уна спешит уйти и не оборачивается, чтобы посмотреть на выражение лица серджо Советника.

========== Муза ==========

Вновь темнота воцарилась в кабинете, однако Уну не испугал ни пристальный взгляд со стороны кресла, ни усталый, непривычно грубый голос серджо советника:

— Уходи.

— Сэра Тирано спрашивал вас, серджо, — конечно, тот «спрашивал» в выражениях, которые повторить она не посмела бы даже в мыслях, к тому же не слышал его только глухой — все-таки огромные комнаты и коридоры отличались отличной акустикой, хоть концерты закатывай. Сэра Тирано звездой был исключительной, голосистой, однако разнообразием в репертуаре не отличался.

— Я ему уже все сказал, — темнота зашевелилась, и Уна смогла рассмотреть знакомый профиль.

На приманку серджо советник не купился, не разговорился, поэтому вызнать ничего не удалось. Впрочем, его состояние уже донесло достаточно: работа с мертвой точки не сдвинулась. «Еще бы, — думала Уна, аккуратно лавируя между низким столиком и пуфиками, — в кромешной темноте разве можно хоть слово написать?»

Сроки поджимали, театру к новому сезону требовалась свежая пьеса — знал это и Кериан Индри, однако он лишь глубже погружался в пучину творческого кризиса, силясь нацарапать хотя бы строчку, и всё больше походил на «театрального вампира», коим его окрестил сэра Серетил.

— Обычно его пиздострадания, наоборот, помогают, а тут, видно, дамочка попалась так себе, не вдохновляющая, — поставил точный диагноз сэра Тирано. — Нет чтобы пустить свой настрой на пьесу!

— Это же социальная сатира…

— А ты видела добрую сатиру? Жизнь вообще хуе… — он осекся, видно, вспомнив, как недавно назвал Уну «ранимым жеребенком». — …В смысле, жестокая штука. Как темная пещера с испытаниями, как сказал бы Кер. Наверное. Это у имперцев все такое бело-золотое, что аж тошнит… хм, — он задумчиво поскреб подбородок, покряхтел, а затем вдруг со знанием дела выдал: — Мне нужна тога, как у имперских философов первой эры! Немедленно!

Сэра Тирано схватился за шторы кремового цвета с ниспадающей бахромой, придирчиво потеребил ткань, примерил на себе, выставив и чуть согнув правую ногу, но, манерно фыркнув, забраковал собственный выбор. Уна не стала спрашивать, откуда тот черпал знания — они оба, навострив острые уши, внимали единственной в доме ходячей энциклопедии; не факт, что правильно некоторые вещи понимали, но даты сэра Тирано запоминал с паранормальной точностью, что уже внушало доверие. Он точно заразился творческой лихорадкой вместо серджо советника, потирал руки, подозрительно широко улыбался, демонстрируя золотые коронки, и тянулся к каждой светлой тряпице, пока не добрался до бельевого шкафа.

Отвоевав шторы и разгладив их наспех руками, Уна побежала за ним, чтобы проконтролировать творческий пыл. Наконец сэра Тирано доходчиво объяснил свой замысел, и Уна без опаски выдала ему не самый любимый пододеяльник от комплекта, подаренного кем-то из родственников советника на Новую жизнь. Когда Лларен на том же месте разделся догола (исподнего не было изначально), она предпочла закрыть лицо ладонями. К счастью, ему требовался ещё и «реквизит» — букетик цветов, которые она нарвала за домом и заодно подышала свежим воздухом…

Сверкая едва прикрытой грудью и волосатыми ногами, сэра Лларен Тирано весьма неожиданно нарушил уединение серджо советника, выбив дверь и выкрикнув с порога:

— Теперь я буду твоей музой, ебаная ты плесень! С предыдущей случился несчастный случай!

Хлынувший из коридора свет застал хозяина кабинета врасплох. Дабы убедиться, что «театральный вампир» уловил посыл, Лларен приблизился к застывшей фигуре и обрушил кулак на стол, будто намеревался переломить цельный кусок дерева.

— Слушай сюда: если ты сию же секунду не сядешь за скампову пьеску, я применю секретное оружие! — от переизбытка впечатлений серджо советник скукожился в кресле, наверняка вообразив самое худшее, но и не предпринимал попыток защититься от музы. Та, в свою очередь, перешла в безжалостное наступление. — Уна, кидай цветочки!

Босмерка икнула — голос Лларена, вошедшего в роль «музы», гремел в тесном кабинете — и нерешительно перекинула пригоршню лепестков через спинку кресла, стараясь не смотреть на результат.

— Да так они не работают!

Лларен выхватил из ее рук букет, подскочил к советнику вплотную и от души отхлестал того по щекам — хватило ровно на два удара, прежде чем рука уверенно остановила очередной замах.

— Лларен Тирано! — заорал в ответ Кериан Индри, и Уна инстинктивно пригнулась, словно перед выстрелом из арбалета.

Муза знала, когда стоило явиться, а когда — сбежать, сверкая сандалиями. Серджо советник рванул следом, напрочь позабыв о самокопании и творческом кризисе. Еще долго их соседи вспоминали, как полуголый данмер встречал на пороге встревоженных стражников… Пьеса таки отгремела на подмостках, а серджо советник зарекся хоть на что-то жаловаться своему лучшему другу.