Поскорее бы выпал снег. Зима как свежий лист бумаги, ещё не испорченный каракулями и кляксами. Он просто блестяще белый и манящий. А осень как уже изрисованный кем-то обрывок — там и разноцветные листья, и унылые голые деревья, и отвратительная грязь — смесь только что выпавшего и тут же растаявшего снега, сотни луж и испачканных ботинок.

И так каждый день. Каждый мой день — прогулка по этому никчёмному городу.

Увидела Майкла впереди — разве это не эстетика? Оазис красоты на фоне полной угрюмости пейзажа. Он выдохнул сигаретный дым, и тот полетел куда-то в сторону, медленно растворяясь в воздухе. Заметила его понурый взгляд, и в сердце закололо. Как бы мне хотелось подойти, уткнуться ему в грудь и просто ни о чем не думать — ни о завтрашнем дне, ни о нашей с ним судьбе. Если бы не существовало столько условностей, как же было бы мне дышать легче. А сейчас вдохнула этот сырой, затхлый воздух, и голова закружилась. Майкл быстро докурил сигарету и потушил её. Отсюда почувствовала горький запах, который чуть меньше раздражал мои рецепторы, чем раньше. Теперь нет больше надежды на этой постапокалиптической земле: Майкл ушёл в здание школы, а мне осталось созерцать его спину в чёрной кожанке.

Уныние пробило меня на попытку абстрагироваться от скопившегося отчаяния, а в итоге я дошла до своего школьного шкафчика с комом в горле. Раньше вся была сфокусирована на собственном внутреннем мире, попыталась немного вылезти из своей раковины, наткнулась на Сентфор, который словно сошёл с киноленты о земле после нашествия зомби. Лучше бы и дальше продолжала не видеть окружающее пространство.

Меня раздражал каждый, и я не испытывала за это вину. Одноклассники — противные. Громко ржущие, невоспитанные, мальчики в грязной одежде, девочки все как под копирку.

Почерк у меня стал более чем отвратный, сама еле понимала его, когда выводила буквы. У меня то и дело слеза хотела соскользнуть со щеки на тетрадь. Я плакала на уроках совершенно тихо, вовремя подхватывая слезинки.

Чернота, которая копилась во мне целые месяцы, не могла просто так оставить душу, въедаясь в каждую клетку.

Если бы кто-нибудь мог поделиться со мной тем, как справиться с этим как можно быстрее. Я погрузилась в пучину страданий, как меня и просили. Попав на дно, теперь я не могу выплыть. Потеряна, без осознания, когда наконец буду свободна.

Каждый день — запись в дневник. Каждый день всё сложнее что-то писать, хочется отбросить ручку и просто уснуть навсегда. Каждый день проработка воспоминаний.

Терапия — это всегда боль, но иначе уже никак.

Помню, как мне делали больно, и теперь этой боли я боюсь, как незнамо чего. При терапии она не всегда жгучая, чаще царапающая и ноющая.

Мне было тяжело скрывать от мамы своё состояние, но она была поглощена новой работой и мистером Никсоном. Мне удавалось рыдать в одиночестве.

Нравилось заниматься математикой. В математике всё так точно, определённо, выверено. В жизни — хаос. Эмоции мало поддавались контролю. Уроки меня отвлекали, но временно.

Когда выпал первый снег, я ненадолго почувствовала себя почти счастливой. Белые хлопья, кружащие в воздухе. Я в тёплом пуховике сливового цвета. Детская, непосредственная радость новому сезону. Ночью были заморозки, и лужи затянулись прозрачной плёнкой. Какое удовольствие ботинком наступить на них и услышать характерный хруст ломающегося стекла. Еле оторвала себя от этого ребяческого занятия.

Каждый человек хочет счастья в жизни — простая истина, стара как мир. Я тоже хотела. Пыталась найти хоть какое-то счастье в окружающем меня пространстве.

Кэнди светилась, у них с Люком всё налаживалось. Он пригласил её к себе, когда родителей и Адель не будет дома. Кэнди не могла усидеть на месте и заговорила тихо со мной в столовой, пока я в очередной раз сверлила взглядом полную тарелку с едой. С питанием стало совсем плохо. Я много сбросила. Тазовые кости теперь было видно слишком хорошо… Мне не хотелось смотреться в зеркало. Уже боялась отражения. Надевала большие свитера, чтобы скрывать потерю веса.

Я должна была радоваться за Кэнди, ведь я сама столько трудилась, чтобы они с Люком сошлись. Но не могла испытывать радость, и это было поистине пугающе. Мне вдруг показалось, что я больше никогда ничего радостного не смогу почувствовать. И так погано на душе, что я сидела перед Кэнди с кислой миной, в то время как она распиналась.

— Ты знаешь, а вдруг у нас будет… ну то самое, — нагнулась она ко мне через стол и заговорщически проговорила.

— Не быстро ли? — совершенно сухо ответила я, отложив вилку. Наконец у меня появилась отмазка не есть — разговариваю с Кэнди. Притворялась каждый раз, что ем, а потом сплёвывала всё в школьный унитаз. Кто виноват, что меня часто выворачивало.

— Ну… не знаю. Это ведь случается. — Она пожала плечами и посмотрела на свои пальчики с недавно сделанным маникюром. После того, как сошлась с Люком, конкретно собой занялась — одежда поярче, разнообразные причёски, более тщательный макияж. Она преобразилась. — Может, мне депиляцию воском сделать? И там тоже?

Я скривилась, как представила.

— Дело твоё. Но я тебе тут не советчик.

— Ах да. — Она щёлкнула пальцами, наверное, вспомнив моё признание на вечеринке. Я ведь почти примерная девственница. — Но всё равно.

— А ты сама этого хочешь? — Я облокотилась на спинку стула. Вокруг происходило всё как обычно — ученики сновали туда-сюда с подносами, то и дело слышался девичий смех, грубый мальчишеский бас, отрывки сплетен, чьих-то малознакомых имён и фамилий, обсуждение учителей и мейнстримных сериалов.

Кэнди отвела взгляд и заломила руки.

— Что ты чувствуешь, когда, например, вы… — Я поднесла сложенные пальцы к друг другу, имитируя поцелуй, что вызвало у Кэнди лёгкую улыбку. Не хотелось лишний раз оперировать теми словами, которые привлекли бы к нашему разговору лишние уши. К слову о них — быстро огляделась и увидела прислужниц Адель за столиком на другом конце столовой. Я стала помнить их чуть лучше. Сама Адель сидела за другим столиком рядом с Майклом. Он её слушал, иногда улыбаясь, но как будто через силу. Улыбка натянутая и фальшивая, глаза — грустные. Он вдруг перевёл на меня взгляд, понял, что на него смотрю, я тут же напугалась и опустила глаза в стол. Кэнди продолжала что-то говорить мне.

— Да знаешь, когда мы… ну сама знаешь, — осторожно произнесла она, поняв мою тактику общения в столовой, — то мне спокойно. В фильмах как-то люди друг с друга одежду срывают практически сразу, жадно всё, а у нас… не так. Это даже немного расстраивает, но в то же время мне очень нравится. Он… не слишком хочет, что ли, — пожала плечами Кэнди, сохраняя голос тихим. — А ты чувствовала себя, как в фильме?

Вспомнила, как обхватывала Майкла ногами на вечеринке, и ноющую, горящую боль в животе, и неосознанные движения бёдрами, и как после этого при мыслях о Майкле почему-то сжимала ноги. Ураган чувств в груди при этом. Даже стыдно.

Но Кэнди о таком лучше не рассказывать. Ещё расстроится, мол, с Люком у них что-то не то. Тем более в школе болтать. И уж тем более — это слишком личное.

— Нет. Знаешь, люди ведь разные и друг друга находят, например, по темпераменту, — решила я сгладить углы, — по предпочтениям, по желаниям. Вы наверняка просто подходите друг другу, и некуда вам торопиться. Будь спокойна, — мягко произнесла напоследок. Кэнди, похоже, и правда поверила. — Вот рыжая девочка же нашла себе пару по потребностям, — вдруг добавила я, при этом стараясь совсем не называть имён.

Кэнди рассмеялась и кивнула.

Я вдруг задумалась, вроде смешно — Адель с типа повышенным либидо, а я чем-то от неё отличаюсь? Внезапно поняла, что совсем себя в этом плане не знаю. Какая я? Может, лучше продолжать оставаться в неведении как можно дольше? Так ли ведут себя девственницы, как я повела себя с Майклом?

Подруга доела свой бутерброд, который прихватила из дома, мечтательно посматривая по сторонам. Люк задержался поле урока, и всё не приходил в столовую. Я доела невкусный салат, только его я и была способна проглотить, а затем запила соком. В горле временами жутко пересыхало.