– Ты не обижайся, – примирительно улыбнулась Лола. – Я не стану говорить, что только о тебе забочусь, стараюсь ради твоего блага. Конечно, и ради своего. Я много чего о нем знаю, и мне все равно, какой он, плохой или хороший. А ведь тебе не все равно? – она пристально заглянула в глаза. – Господи! Ну, что тебе от него нужно? Неужели кого-то другого нельзя найти? Зачем он тебе?

– А тебе?

Лола сощурила холодные глаза.

– Ты хочешь услышать от меня, что я люблю его? И ты будешь довольна? А может, я вовсе и не люблю. Просто мне удобно быть с ним. Он многое может. И не только в постели.

Аня чуть не покраснела, а потом рассердилась.

Хватит этой девице копаться в ее чувствах и душе! Сама-то она отчего так трясется из-за своего ненаглядного Богданчика? И откуда у нее эта странная уверенность в том, что их совместная история еще не закончилась?

– А почему ты беспокоишься, если точно знаешь, что я для него мимолетное развлечение? Я уеду, и он твой, – Ане тяжело говорить подобные вещи, и только отчаянная наглость помогает ей держаться смело, вызывающе. – И разве я не имею права развлечься? Ради чего я должна искать что-то еще, когда рядом есть то, что нужно?

А, какая разница, что болтать, если с ним уже все кончено!

Лола не ожидала от нее таких бессовестных выступлений, она думала: обиженная девочка разноется и расплачется.

– Ты же не знаешь! Ничего не знаешь! – со злостью воскликнула Лола. – Думаешь, я просто так говорила, что он многое может? Так и есть! Многое! Даже убить, если надо!

– Убить? – Аня не понимала зачем, чтобы отвадить соперницу, нужно врать так безжалостно и нелепо. – О чем ты говоришь?

– О чем знаю, о том и говорю, – теперь голос Лолы был тверд и спокоен. – Думаешь, почему этот склад, эта странная компания?

Лола больше не злилась, она улыбалась насмешливо и уверенно. Она не врала.

Аня изумленно посмотрела на ее улыбку.

– До свидания.

Лола проводила ее взглядом.

– Дура! Девчонка! Побежала отмываться от недавних поцелуев.

И что в ней нашел Богдан? Она маленькая и глупая. Чуть не задохнулась от страха.

Хотя, кажется, она и сама порядочная дура! Угораздило же ее обо всем проболтаться! Странная история, до конца непонятая и необъясненная. Но если Богдан узнает…

Ну и пусть! Сам виноват. Переживет! Его ведь ни капельки не волнует то, что об этом знает она, Лола.

Аня вовсе не бежала, она по-прежнему еле-еле шла и думала.

Неужели ревность настолько сильна, что заставляет делать самые страшные вещи? Надо же такое придумать! Надо же так ужасно оговорить человека!

Но Лола так странно держала себя, будто была совершенно уверена в своей честности, будто говорила чистую правду? И хотя Аня совсем потеряла голову от любви, она прекрасно осознавала: вовсе не безупречен и не безгрешен Богдан, ох, далеко не безгрешен.

Ей хотелось безоговорочно верить в лживость ревнивых слов и в его невиновность, но она не могла. Не могла. И без Лолы нетрудно было заметить необычность окружающих Богдана вещей.

Почему он живет на заброшенном складе? Почему иногда встречаются там довольно странные личности, то не в меру веселые, то беспросветно мрачные? Почему Лесик сказал, что он в отключке, а не просто спит?

Нет, нет, нет! Полная ерунда! А вдруг?

Она непременно должна узнать правду. Тут Лола рассчитала точно: Аня не сможет быть с ним, если он…

Он стоял у калитки и разговаривал с Ольгой.

– Явился пропащий! – возмущалась Оля. – Вообще-то так с девушками не поступают! Полное свинство! – она заметила в конце улицы медленно приближающуюся подругу. – А вот, кстати, и Анька.

Оля удивленно смотрела на еле передвигающую ноги подругу. Можно было подумать, что она окончательно свихнулась с горя и уже не узнает никого вокруг. Ольга не выдержала, шагнула навстречу, потянула пакет с хлебом.

– Давай, отнесу!

Анька пакета не отпускала. Тогда Оля потянула сильнее, и Аня равнодушно разжала пальцы.

А он думал, она бросится ему навстречу, но она даже не улыбнулась.

– Привет.

– Извини, я не мог…

Она равнодушно промолчала, словно чужая, только кивнула головой.

– Что с тобой?

– Ничего. Настроение… просто…

– Ну, прости. Так вышло, – он не привык извиняться, но она и не слушала его извинений. – Если бы я сам знал заранее, я бы, конечно, предупредил.

– Я не обижаюсь.

Не обижается? А почему так мучительно молчалива и неприязненна?

Прошло всего лишь два дня. Всего два! Он, действительно, не мог придти. Он понимает: она ждала, переживала, она придумывала черт знает что, и он просит прощения. Он же пришел.

Подумаешь, два дня! А она слишком обиделась, и, похоже, эта обида легко перечеркнула все, что было раньше.

Больше нечего ждать, больше нет поводов оставаться. И он уже хотел уйти, когда вдруг увидел в ее глазах, нет, вовсе не обиду, совсем другое, необычное, горькое, вопрошающее. Он всегда понимал ее глаза.

– Почему ты так странно смотришь на меня?

Нет, она не сможет молча носить сомнения в себе, и этот странный взгляд никуда не денется, вечно будет создавать между ними непробиваемую преграду. Чтобы он исчез, надо…

– Мне сказали, будто бы ты кого-то убил.

Спасибо неласковой жизни: научила справляться с бурной реакцией в ответ на провокационные заявления, научила, как оттянуть время, чтобы разумно и толково выбрать правильный ответ на решающий вопрос.

– Кто сказал?

Она ждала от него других слов.

– Впрочем, я знаю, кто.

Дура ревнивая! Прекрасно знает о том, что случилось на самом деле, но выворачивает так, как выгодно именно ей. И, сколько не оправдывайся, невиновным все равно не окажешься, а недоговоренности только усилят Анины подозрения.

Но разве он должен все рассказывать ей?

Как хорошо было раньше! Пусть и тогда он предстал перед ней плохим, совсем немножко плохим, притягательно немножко плохим, ей нравилось сознавать, что именно она разглядела в нем скрытое сокровище, которое по слепоте не замечали другие, и он с удовольствием играл перед ней эту роль. А теперь?

Они сидели на траве возле бывшего склада.

Почему он должен ей все объяснять? В конце концов, у них всего лишь обычный, ни к чему не обязывающий летний роман. Но, видимо, так уж суждено, чтобы с первого взгляда, с первой встречи эта девочка слишком глубоко забралась в его темную душу. Пусть знает!

– Ну, подрались мы. Ничего особенного. Просто оба были не в себе, вот и решили разобраться. Ну, я ему башку пробил. Ну, он мне челюсть свернул. Расползлись по углам. Я вырубился. Прихожу в себя, гляжу: Малой все еще валяется. Такой синевато-зелененький. Пока я в отключке был он у меня «колеса» спер и, по дури, нажрался сверх меры. А дальше я не помню. Наверное, опять отрубился. Ребята нас нашли, ну, и подумали, что подумали.

Аня застыла неподвижно, уперлась подбородком в колени.

– А почему ты им ничего не объяснил?

– Они меня и не спрашивали. Да я и сам никогда ничего не объясняю.

А сейчас объяснял. Хотя надо было уйти, не говоря ни «да», ни «нет», уйти и больше не возвращаться.

Невероятно, но она слишком многое узнала о нем всего за несколько дней!

– А ты не боишься, как он?

Богдан усмехнулся: вот и начались душеспасительные беседы!

И тут он от них не сумел отвертеться! А ведь надеялся, считал, что Аня безоговорочно принимает его со всеми недостатками, с беспросветной мрачностью души и маленькими непростительными слабостями.

– Нет. Вряд ли так. Возможно, по-другому.

– По-другому? – она впервые за весь разговор посмотрела на него, пораженно и непонимающе.

– Конечно. Все мы смертны. Ты забыла?

Он опять усмехнулся. Довольно мрачных шуточек и насмешливых слов по поводу того, о чем надо плакать!

– Ты – домой? – Богдан не сомневался, что Аня сейчас уйдет, заранее встал, но она не двинулась с места, только подняла глаза.