Это были товарищи из семейства кошачьих, которые выжили в рюкзаке Марка Львовича, а потом, когда рюкзак отскочил от лица миллиардера, с трудом, но выбрались из своей тряпичной темницы. Кошки вольготно устроились в криогенной камере и, казалось, совершенно не замечали, что их обдает радиацией из пробитого клапана уранового питания.

Пушку не терпелось расквитаться с осквернителями святыни. Пара крадущихся маневров, и кот обрушился на четвероногих беспризорников. Спустя дюжину мохнатых тумаков незваные гости поняли, что обидчика им не одолеть. Но такая незаметная и такая действенная радиация уже вдохнула в котов зачатки разума и, что немаловажно, зёрна хитрости. Перемяукав между собой, они выскочили из криогенной камеры и впятером налегли на крышку, которая спустя мгновение сдалась и захлопнула опешившего Пушка. Впрочем, зверькам и этого оказалось мало. Упершись передними лапами в стенки «гроба на колесиках», они покатили серебристый ящик к панорамному окну во всю стену. Когда камера развила приличную скорость, зверьки отпрыгнули в стороны. Ящик пробил стекло и полетел вниз. Сто этажей для сверхпрочных японских сплавов оказались не летальными. Невредимый агрегат замер на асфальте, подняв бурю пыли. На стенке камеры криогенной заморозки таймер запульсировал цифрами «2000 лет».

Крышка издала душераздирающий скрип, но все-таки откинулась вверх. Лучи солнца принялись вылизывать Пушка тщательнее, чем это делал много-много лет назад его язык. Первым подал признаки жизни левый глаз. Через час его примеру последовал свалявшийся, но до сих пор производящий самое приятное впечатление хвост. Хвост с невероятной силой ударился в чечетку, всем своим видом показывая полнейшее неприятие сложившемуся параличу. Дальше от затянувшегося сна очнулся и правый глаз. Это произошло как раз вовремя, чтобы увидеть упитанного мамонта, сломя голову бегущего мимо криогенной камеры. Следом за обладателем хобота и бивней пронеслось стадо котов с камнями и дубинами в лапах. Пушок интуитивно решил последовать примеру сородичей, но на внутренний посыл откликнулась только задняя правая лапа. К вечеру организм Пушка приготовился умереть от обезвоживания, о чем красноречиво сообщал его высунутый бледно-розовый язык, больше похожий на опавший и пожухлый лист клена. Кот закрыл глаза и обреченно стал вспоминать хозяина: как тот поил его молоком с ложечки, как выводил гулять у себя на плече, как расчесывал шерсть на пузе, как приятно гладил.

Зверек настолько погрузился в свои воспоминания, что уже осязаемо чувствовал, как Леопольд Иванович гладит его. Только обычно тот делал это куда нежнее. Да и руки кормильца на ощупь были гораздо приятнее… Пушок приоткрыл глаза и нервно сглотнул: в его бока упиралось восемь дубинок. Криогенную камеру со всех сторон обступили коты. Они с любопытством изучали находку. Поодаль расположилось еще сорок сородичей. Все вместе они держали отесанный ствол дерева, на который были нанизаны филейные части еще недавно пробегавшего мимо мамонта.

– Р-рмя?! – грозно спросил у Пушка рыжий кот с рваным правым ухом.

– Мхя, – жалобно выдавил из себя зверек в криогенной камере.

– Мяу-мяу, – сочувственно покачала головой черная кошка с белой грудкой, стоящая за спиной рыжего.

– Мхях-мхях, – еще жалостливее пролепетал Пушок и закашлялся.

– Мяк-мяк, – сменил гнев на милость кот с рваным ухом. Его черная подруга сорвала ярко-желтый цветок и выдавила жидкость из стебля Пушку в рот. Затем проделала то же самое еще с двумя растениями. Житель криогенной камеры облизнулся и с благодарностью похлопал кошку по груди.

Соки цветов не на шутку взбодрили Пушка. Он напряг все свои мышцы и наконец выпрыгнул из камеры. Но далеко уйти ему не удалось. Точнее, ему вообще не удалось уйти. Увидев открывшуюся панораму, Пушок сел как вкопанный. За две тысячи лет заморозки любимец миллиардера забыл многое, но только не главную улицу города, по которой обожал прогуливаться хозяин вместе со своим питомцем. Пушок прекрасно помнил невероятно гладкий и чистый асфальт, широченные улицы и, конечно, монументальный небоскреб, способный поразить воображение не только кота, но и мамонта. Теперь же ничего этого не было. От улиц остались даже не развалины, а какая-то парочка камней. Асфальтом не пахло и вовсе. На земле самым буйным образом произрастала невиданная трава и цветы всех раскрасок и мастей.

Пушок, открыв рот, вертел головой из стороны в сторону. Когда шок прошел, он с удивлением обнаружил, что рядом с ним уже никого нет. Кошачье племя двинулось прочь с поляны. Причем передвигались звери на задних лапах! Чтобы нагнать своих новых знакомых, Пушок и сам встал на нижние конечности.

Он был готов рухнуть в ту же секунду. Но земля не ушла из-под подушечек, а передвигаться на двух лапах оказалось гораздо приятней и естественней. Не говоря уже про открывающийся с такой высоты шикарный обзор.

Через пару минут зверек уже поравнялся с рваным ухом рыжего кота. Тот снисходительно хмыкнул и предложил разделить с ними временную стоянку. Так Пушок был принят в племя.

Стоянка представляла собой скопище шалашей. Они располагались по всему периметру вместительной поляны. В центре поселения весьма кстати лежал гигантский плоский камень, который кошачье племя использовало в качестве общего стола. На него сородичи и побросали уже начавшую синеть мамонтятину. Пушка из всего малообразия интерьера в первую очередь привлекла клетка из прочных веток дуба в самом дальнем углу стоянки. Взаперти томился взъерошенный исхудавший кот. Он, не останавливаясь ни на секунду, метался из одного угла клетки в другой и постоянно что-то бормотал себе под нос.

Заинтригованный Пушок крадущейся походкой направился прямиком к пленнику. Уже на самых подступах к клетке путь ему перегородила новая знакомая. Черная лапа уперлась бывшему домоседу аккурат в лоб. Другая лапа энергично замахала перед носом Пушка. Без каких-либо объяснений черная кошка за шкварник развернула новопринятого и отправила к остальным соплеменникам разделывать мамонтятину к ужину.

Общение, определенно, не было сильной стороной мохнатого племени. И неудивительно, учитывая, что изъясняться приходилось на палеокошачьем. Впрочем, с развлечениями дела обстояли не лучше. Каждый день с первыми лучами солнца все племя разбирало примитивные орудия труда, как то деревянные дубины и первые подвернувшиеся под лапы камни, и, сбившись в тесное стадо, бежало охотиться на мамонта. Лидером племени в целом и заводилой на охоте в частности был рыжий кот с рваным ухом. Он мастерски умел вынюхивать след мамонта и с алмазной точностью делил поровну мамонтятину на всех соплеменников. Стоит ли удивляться, что главная красавица стоянки, которая с первой встречи не шла из усатой головы Пушка, с гордостью делила шалаш с рыжим. Остальные коты и кошки ночевали в тех жилищах, какие приглянутся в тот или иной вечер.

Так как Пушок не любил тесноту и густонаселенность, он выбрал себе самый непопулярный шалаш – почти впритык к клетке со взъерошенным пленником. Первую неделю в племени любимец Муркина с непривычки так адски уставал на охоте, что, едва переступив порог шалаша, падал без задних лап. И его совершенно не тревожило непрекращающееся бормотание заключенного. Но вот организм криогенного засони окреп, Пушок привык к суровому распорядку дня соплеменников, и сон уже не валил кота с лап. Мало того, из-за постоянных мыслей о Черной Красавице Пушок заработал бессонницу. Теперь по ночам до него все чаще стали доноситься непонятные тирады запертого кота:

– Говорить или не говорить – вот в чем вопрос… Я мыслю, следовательно, я – кот… И днем, и ночью кот ученый… М-м-м-мя-я-я-яу-у-у-у-М-м-мяу-у-у-у-МЯУ! – неожиданно срывался пленник с непонятной тарабарщины на привычный палеокошачий.