– Это ты, русская, говоришь мне? – его голос стал холодным и колючим. –  Кто выиграл холодную войну? Кто в реале придумал компьютер? А интернет, эту виртуальную вселенную? А фривей?

– Фривей придумали римляне, причём древние, – не сдавалась я. – Это не я говорю. Это факты. И нобелевцев трогать не будем: американское гражданство получают люди самого разного происхождения. А вот почему, к примеру, на ежегодных Международных школьных олимпиадах первые места традиционно занимаем мы? А вы только за нами. Почему?

– Это неправда, – отчеканил он голосом, в котором уже глухо бултыхались кусочки льда…

– Как же неправда, Джим? Возьмём вот результаты 2008 года. Первое место у Китая, второе – у России. Шесть золотых медалей. Шесть! Все Иваны в золоте! А США на третьем месте. В 2009-м первое место – по-прежнему у Китая, второе – у Японии, а за ней – Россия: пять золотых и одна серебряная – наши только на чуточку отстали в командном первенстве. А США опять – в хвосте, причём среди участников – ни одного белого!

– Правильно. Мы самая гуманная нация в мире. Иначе бы нас обвинили в расизме.

– Я разве об этом? Я об интеллектуальном ресурсе. Ваш – в Китае и Корее!

– Я не понял, дорогая. Ты провозглашаешь апартеид?

– При чём тут апартеид! – ещё больше изумилась я неожиданному повороту.

– Ты же сказала, что белый этнос уже сам себя замещает.

– Не говорила я такого!

– Как же не говорила, дорогая? Вот дословно: среди победителей – ни одного белого.

– Ну? Так оно и есть, ни одного. Это факт, а не апартеид.

– Это апартеид. Только с обратным знаком. Не советую флудить такими выкладками.

Джим бросил на меня испепеляющий взгляд и молча направился к двери. Он как никто умел создавать вокруг себя  зоны пустоты…

– Пожалуйста, хан, – приостановился он на выходе, – подбери что-нибудь поприличнее из одежды, вечером я заеду за тобой в колледж – мы приглашены на парти в честь Дня независимости.

И уже перешагнув порог, прежде чем закрыть дверь, мстительно добавил:

– Да не забудь сначала принять душ. Там будут мои коллеги. Хоть ты и похожа на белую, я не хочу, чтобы из-за тебя надо мной смеялись за спиной.

***

Часы показывали десять утра – до уроков ещё два часа. Я решила пока «заняться хозяйством». Если продолжать экскурсию по цокольному этажу, то, протиснувшись между кипами картона с беспорядочно набросанными красками, упрёшься в одну из кладовок, где стоит новенький сверкающий «Шанель» – не флакон духов, а велосипед – да-да! Для меня тоже стало откровением, что дом Коко производит не только духи и маленькие чёрные платья. Дизайнерский велосипед также был выдержан в классическом чёрном цвете. С седла и багажника свисали элегантные стёганые сумочки, которые больше пристало бы носить через плечо, а на раме красовались две скрещённые подковки – эмблема, знакомая каждой уважающей себя женщине. Я, затаив дыханье, вожделенно ходила вокруг этого чуда и, наверное, напоминала кота, ронявшего слюнки на жирную мышь. Пользоваться им мне не дозволяли категорически. Без всяких объяснений, вопросов и тем более ответов!

«Chanel» всегда стоял одиноко, иногда чуть припорошенный пылью, на которую мне строго указывал белый конусообразный палец хазбенда. Сам же хазбенд ездил на чёрном спортивном «Pontiac-Firebird», который был так неприлично-шикарен, что вызвал бы обморок у всех моих приятельниц на родине.

Остальное пространство, кроме шкафов, занимали Джимовы эскизы разных лет. Их было так много, что не хватило стен на первом этаже. Они грудились, закрыв собой даже крохотные, с носовой платок клочки проёмов между дверями; спускались в цоколь, чтобы не тесниться и не соперничать за право быть замеченными, ведь уровнем выше всё было занято более успешными и более скорыми на подъём. Назвать эти эскизы картинами на мой неискушённый в гейм-арт-течениях вкус было трудно. Трёхмерные яркие, цветные разводы, среди которых угадывались птицы, цветы, и даже чёрные коты, яростно выгнувшие спины или, наоборот, застывшие в созерцании луны. Лица каких-то женщин, выписанных с явным чувством, но почему-то, как большие чёрные мухи, увязшие в паутине собственных волос, или черепа и кости возле склонённых в молитве монахов, а то вдруг снова солнца, острые лучи которых упирались в подпись: Джеймс Смит. Подпись была каллиграфична, готична и чем-то похожа на того чопорного Джима, которого я знала, и совсем не вязалась с яркими, даже сумасбродными мотивами.

«Странный какой-то», – думала я, в сердцах смахивая пыль с очередного «шедевра»: долларовая купюра, а в центре неё – языки пламени над привязанной к столбу человеческой фигуркой. Над пламенем в лучах  традиционного для Джима солнца угадывалось Всевидящее Око! Уж не свихнулся ли мой Джим на таксах? Я повертела картинку, прикидывая, с какой стороны для неё будет выгоднее освещение и, так и не остановившись ни на чём, сунула её в угол. Покажу это Власте. Она специализируется на психологии, пусть посмотрит и даст своё заключение. Может Джим вообще с клиникой? Странностей-то у него хоть отбавляй. Тем более что заскочить к Власте всё равно нужно. Вчера она пыталась нанести мне визит. Джим долго разглядывал её смуглое лицо в экран домофона, но открывать дверь категорически запретил. Во-первых, он был вообще против дружбы с так называемыми «цветными»: хотя Власта была коренной пражанкой и прилетела в США из Праги, папа её был самым настоящим сомалийцем, мы подозревали даже, что самым настоящим сомалийским пиратом. Когда-то будущий пират учился в ЧССР вместе с Властиной мамой. От него и остался у их дочери смуглый цвет кожи и крутые кудри. Когда коммунистическая платформа наших стран раскололась в пользу соседней с Сомали Эфиопии, папа отплыл на этой платформе на родину, где его политехническое образование мало пригодилось. Он занялся каким-то бананово-кокосовым бизнесом, прогорел, угодил, благодаря кланово-племенным связям, в новый бизнес и вдруг… стал миллионером. Сам он, вроде, по морям не плавал и суда не захватывал, но, сидя на роскошной вилле на берегу Аденского залива, вроде как руководил процессом. Хотя, возможно, это был просто стереотип мышления: раз сомалиец – то непременно пират. Точно я знала лишь то, что время от времени он присылал дочке почти неприличные суммы в твёрдой валюте, и она всегда меня поддерживала, не скупясь, считая, что мы почти сёстры.

Короче, экспромт-визиты друг к другу были у нас в порядке вещей. У нас – но не здесь, в этой каменной цитадели!