Ночной Хогвартс – очень мирное место, ровно до тех пор, пока тебя не поймали за пределами факультетской гостиной. Тут спят призраки, просто зависнув в самых неожиданных местах, раздается храп спящих портретов и даже лестницы не меняют свое расположение: они тоже устали. И хотя я надела ботинки, бетонные полы все равно кажутся слишком холодными. Я брожу до трех часов, размышляя. За это время я не думала о важных вещах: ребенок, Скорпиус или же мои родители. Я думала о Пушках Педдл и о том, станут ли они лучшей командой в следующем году, когда к ним присоединится Йоханссон. Я вспоминала то время, когда папа взял нас с Хью на игру Пушек против Торнадо, и как мы выиграли тогда, опередив соперников на 70 очков. Тогда мне было девять. Мамы с нами не было. Она никогда не любила квиддич. Хью тоже не сильно любит квиддич, но такую игру он бы ни за что не пропустил. Потом мы вернулись домой, и папа отправился укладывать Хью, а мама решила прочитать мне сказку (хотя я и сама была в состоянии ее прочесть), и как из спальни Хью раздался страшный визг, и как они с папой выскочили в коридор.

Мы с мамой выбежали в коридор, чтобы посмотреть на причину переполоха. Я никогда до этого не видела, чтобы папа с Хью были настолько бледными. Хью рыдал, а папа и сам был на грани истерики.

— П-п-п… — заикался папа, стараясь сглотнуть.

— Что, Рон? – в панике спрашивала мама, сжимая руку отца, пока я пыталась успокоить Хью.

— Ге… Гермиона… там п-п-пау…

— Паук! – крикнул Хью, заливаясь слезами с новой силой.

Мама посмотрела на меня, я на нее, и мы обе покатились со смеху. Оказывается в нашей семье, только мы с мамой были по-настоящему храбрыми. И это было самой настоящей правдой. Хью и папа были во власти арахнофобии*, так что нам с мамой отводилась роль рыцарей в сияющих доспехах. Я скучаю по тем временам. Интересно, что папа делает сейчас, когда видит паука. Вероятно, он зовет Гарри или еще кого-то… слабак.

В конце концов, я добралась до холла, миновав остальные этажи. Я не была уверена в том, куда мне следует идти дальше, поэтому я направилась к лестнице, которая ведет к подземельям Слизерина. Их я тоже знаю прекрасно, все-таки скитания по замку приносят ощутимую выгоду. Когда я завершаю спуск, я долго иду по длинному и очень темному коридору, который едва освещается двумя или тремя факелами. В подземелье и правда жутко. Я прохожу мимо класса Зельеварения и устремляюсь в самый конец коридора, где точно знаю, висит портрет, скрывающий за собой вход в гостиную факультета Слизерин. Я знаю их пароль, ведь именно на него мы и выменяли пароль от нашей гостиной у Ала и Скорпиуса. Я скидываю мантию-невидимку и портрет мгновенно просыпается.

– Парселтанг, – произношу я.

Портрету совершенно все равно, что я не принадлежу к факультету Слизерин, и он равнодушно распахивается, пропуская меня внутрь. Я бывала в гостиной зеленого факультета и раньше. Она располагается под озером из-за чего, как мне кажется, здесь ужасно скучно и холодно. Мне всегда было уютнее в Гриффиндорской башне, но опять же, это сугубо субъективное мнение. Мои ноги, кажется, сами знают, куда им идти, поэтому я даже не останавливаюсь, чтобы осмотреть гостиную. Я направляюсь вверх по лестнице очень похожей на ту, что находится в нашей башне, пока не добираюсь до комнаты с надписью «Шестой курс». Я тихо надавливаю на дверь и осторожно ее приоткрываю.

Кровать Паркинсона стоит справа от меня самой первой, а его самого почти не видно под одеялом. Бриггс спит на стоящей рядом кровати, но он настолько мал, что я с трудом могу сказать есть он там или же нет. Ал спит с другой стороны комнаты. Спящим он становится очень похожим на Джеймса, ведь они очень похожи ровно до тех пор, пока Ал не надевает очки… и, о Мерлин, он носит точно такие же боксеры. Тетя Джинни, должно быть, купила их целую упаковку. Честно говоря, очень сложно различить спящих Поттеров. Это различие становится видным, стоит Алу открыть глаза: они у него потрясающего зеленого оттенка.

Полог на кровати Скорпиуса задвинут. И я чуть оттягиваю ткань, чтобы заглянуть внутрь. Ох, блин, я все больше и больше превращаюсь в маньячку, но сомневаюсь, что он сильно станет возражать. В конце концов, никто не проводил четкой границы между тем, что разрешено и запрещено делать друзьям? Спящий Скорпиус выглядит очень серьезным. Он хмурится, а его светлые волосы скрывают один глаз. Я протягиваю руку и нежно убираю мешающие ему волосы, но Скорпиус спит очень чутко и сразу же начинает шевелиться. Я даже не стала отскакивать назад или же натягивать мантию-невидимку. Я просто осталась стоять там, где и была. Его глаза сонно приоткрываются, но затем снова закрываются. Он явно пребывает в полудреме.

– Что ты здесь делаешь? – сонно бормочет он. И я не могу удержаться от улыбки.

– Мне было скучно, – шепотом признаюсь я.

Он приподнимает бровь и на его губах появляется улыбка:

– Посреди ночи?

– Не без твоей помощи, – насмешливо шепчу я.

Он откатывается в сторону, и берет меня за руку, показывая, чтобы я легла рядом с ним. Я укладываюсь рядом: отчасти потому, что мне холодно, отчасти потому, что я устала. Он натягивает на меня покрывало, а я задергиваю полог вокруг кровати. Когда я поворачиваюсь к нему лицом, его глаза закрыты, но мне совсем не кажется, что он уснул.

– Скорпиус? – шепчу я.

– М-м-м? – тихо тянет он.

Я замечаю, что он так и не отпустил мою руку… и это так прекрасно.

– Я тоже думаю, что мы должны оставить ребенка.

Он очень нежно обнимает меня свободной рукой за талию в каком-то неловком объятии, да так и оставляет ее там. Я прижимаюсь к нему крепче, наверное, потому что очень замерзла, и закрываю глаза.

– Спокойной ночи, Роза.

– Спокойной ночи.

*

Я просыпаюсь рано утром до того, как просыпаются остальные. На самом деле прошло не более двух часов с того момента, как я заснула. Скорпиус спит в той же позе, в которой я его помню. Он по-прежнему слегка нахмурен и все так же держит меня за руку. Он выглядит таким невинным когда спит. Как маленький мальчик-хорист. Я мягко вытягиваю руку из его пальцев и медленно вылезаю из постели. Сейчас было бы просто ужасно, если Алу вдруг надумалось бы проснуться… Это было бы чертовски не вовремя. Кстати, сейчас он крепко спит, так что я накидываю мантию-невидимку и проскальзываю в дверь. Последний взгляд, брошенный на Скорпиуса, говорит мне, что он еще не заметил моего ухода.

Я наконец-то достигаю башни Гриффиндора, и пытаюсь разбудить Полную Даму, чтобы войти внутрь. Поверьте мне, распространенное убеждение, что все толстые люди добрые и веселые априори – это не всегда верно, особенно, если их рано разбудить.

– Ты хоть знаешь, который сейчас час? – сердито ворчит она. – Разбудила меня посреди такого прекрасного сна!

– В мире не хватит снов, чтобы сделать вас красивой, – возражаю я, не в силах с собой справиться.

– Как ты только смеешь! У современных детей нет никакой морали, если они позволяют себе оскорблять старших…

– Ты портрет!

– …и состоять во внебрачных отношениях со слизеринским мальчишкой! Позор!

– Подросток, – бормочу я.

– Подростков много! – кричит она, но все же открывает проход, когда осознает, что я ей назвала пароль.

Я бросаюсь в мальчишескую спальню, чтобы вернуть мантию Джеймсу. Он, слава Мерлину, все еще спит, и я небрежно бросаю плащ обратно в сундук Джеймса. Сомневаюсь, что он что-либо вообще в состоянии заметить. И прежде, чем я начинаю красться к двери, я замечаю, что кто-то поступает точно так же.

– Дом? – отчаянно шепчу я. Она подскакивает и оборачивается прежде, чем успевает открыть дверь.

– Роза, ты чертовски меня напугала, – шепчет она. – Что ты здесь делаешь?

– Я…

О черт, как все плохо. Что же мне ей сказать?

– Я вот на прогулку собралась, – глупо отвечаю я.

– В комнате семикурсников? – удивленно спрашивает Дом.

– А ты что здесь делаешь? – сердито шепчу я.