Почему это не мог быть любой другой день?!

Люси хотела винить и ненавидеть своего соулмейта, из-за которого этот день повторялся больше месяца, но не могла. Будучи блондинкой, Хартфилия была все же отнюдь не глупой и понимала, что его вины в этом нет. Она боялась пойти на похороны матери и наконец осознать, что ее мама — самый близкий человек, научивший ее улыбаться и находить в себе силы, несмотря ни на что, — умерла. Люси не хотела принимать тот факт, что больше никогда не услышит любимый голос, не увидит родную улыбку и карие глаза, такие же, как у нее. Люси уже взрослый человек, однако она не хотела прощаться со своей мамой, как и любой другой ребенок.

К сожалению, нельзя было вечно избегать неизбежного — она вынуждена смириться с потерей. По случайности это выпало на сороковины похорон, хотя на самом деле для остальных не прошло ни дня.

Как же она ненавидит этот день.

— Ты очень похожа на мать, — произнес мистер Хартфилия, войдя в комнату дочери. Приобняв девушку за плечи, он посмотрел на нее в зеркало и с трудом приподнял уголки губ. Люси была полной копией своей матери, а сейчас можно было увидеть нечто схожее и с отцом: опущенные плечи, осунувшееся лицо, уныние и большие мешки под глазами. Смирение приходило к ним медленно; вопросы о том, как они будут жить дальше, не покидали их головы на протяжении трех (настоящих) дней. — Такая же красивая. И этот цвет не подходит вам обеим.

***

Все прошло как в тумане. Люси помнила, как они вышли из дома, как ехали в машине к кладбищу, как началась церемония. Она, словно робот, слушающий чужие команды, шла, стояла, следила за происходящим. С равнодушным лицом и пустыми глазами смотрела на гроб, где лежала мама. Было ощущение, что она просто спит, а вскоре встанет — и все снова будет как прежде. Вот только ничего из их прошедших вместе дней никогда больше не повторится.

Многие косо смотрели и шептались, потому что Люси не плакала, не билась в истерике, не показывала эмоций. Ни один из них не понимал, каково ей было, только отец, однако и он был погружен в себя, снедаемый тоской. Джуду было сейчас не до нее, а Люси, даже не осознавая этого, все же хотела получить поддержку хоть от кого-нибудь. И когда погребение закончилось, а белая роза была на прощание брошена в землю, Люси ушла.

Она не знала, куда идет, просто бродила по лесу, петляя по тропинкам. Ноги болели от каблуков, а те застревали во влажной земле и путались в корнях, одежда неприятно липла к коже, потемневшие волосы свисали сосульками. Дождь начался уже давно, но Люси, казалось, не замечала этого. Слезы застилали ей глаза, безнадежный крик терялся в шуме капель.

Люси тонула в своей скорби так же, как каблуки тонули в грязи. Колени подгибались, не за горами была возможность подвернуть лодыжку, но Люси было все равно и на это, и на то, что она могла заболеть или заблудиться в лесу. Не обращая внимания ни на что, она лишь без конца выплескивала свою грусть под дождем, а потому даже не заметила, как земля под ногами вдруг стала тверже, а кочки исчезли.

Громкий звук сигнала вернул ее в реальность, как будильник с утра заставляет тебя проснуться. Два горящих огня фар приближались с каждой секундой, и ее тело инстинктивно дернулось назад. Но даже это бы не помогло, не отъедь машина в сторону, развернувшись посреди дороги.

Словно очнувшись от транса, ошеломленная Хартфилия смотрела по сторонам. Как она здесь оказалась? Нигде не было мрачного кладбища с кучей старых и новых надгробий, которые не заканчивались до самых ворот. Люси стояла под дождем посреди шоссе, окруженная лесом, с машиной неподалеку. Пытаясь ответить на поставленный самой себе вопрос, Люси все еще не осознавала, что ее чуть не сбила эта самая машина, вставшая поперек дороги, водитель которой, кажется, собирался сейчас все ей объяснить.

— Ты что, ненормальная?! Головой думаешь хоть немного, перед тем как выходить на эту чертову дорогу! — яростно захлопнув дверь, вышел под дождь мужчина. Его крики едва различались в шуме дождя. Он быстро промокал под ливнем: белая рубашка начинала просвечивать, розовые волосы липли ко лбу.

— Извините, я не заметила… — прошептала девушка, опустив глаза. Ей было стыдно за то, что она едва не доставила незнакомцу проблем; из-за шока на собственную жизнь ей было на тот момент совершенно наплевать.

Ее вряд ли услышали, но мужчина замолчал, и Хартфилия почувствовала на себе его внимательный взгляд. Когда она подняла голову, он неожиданно оказался рядом с ней, намного ближе, чем она ожидала. Прищурившись, он не отрываясь смотрел на нее серо-зелеными глазами, и только сейчас Люси задумалась, как ужасно, должно быть, выглядит ее макияж. Мужчина был симпатичен: с прямыми чертами лица, низкими скулами, разгоряченный, мокрая рубашка облегала его атлетическое тело — он выглядел сексуально. В другой день и в другой ситуации Люси бы засмотрелась на него и, возможно, даже осмелилась бы пофлиртовать, но момент был откровенно неподходящий.

— Ты ведь Хартфилия? Люси? — неуверенно спросил мужчина. Она кивнула. Незнакомец окончательно остыл и еще раз окинул ее взглядом, сочувствующим и обеспокоенным. Он посмотрел в сторону, где, вероятно, должно было быть кладбище, и произнес: — Да, далековато ты ушла. Твой отец наверняка волнуется за тебя. Идем, надо тебя вернуть.

Поджав губы, он развернулся и пошел к машине, а Люси, все еще не отойдя от случившегося, доверчиво последовала за ним, ведомая магией имени. Этот совершенно незнакомый ей мужчина мог бы оказаться маньяком или кем похуже, но Хартфилии, что странно, он внушал доверие, настолько сильное, что она слепо села на пассажирское сиденье.

Они ехали по практически пустому шоссе под тихие звуки радио. В один момент Люси заметила, что дорога эта не вела на кладбище, как ей казалось сначала, но не стала задавать вопросы. Она настолько вымоталась, что решила просто довериться случаю, ведь даже если произойдет что-то плохое, она все равно проснется в пасмурное утро 28 июня.

Нацу — так представился мужчина — включил печку в машине, но Люси все равно было холодно. Ноги гудели, холодное сырое платье по-прежнему липло к коже. Девушке хотелось поскорее его снять, но чувство стыда все еще оставалось при ней, и Люси терпеливо сидела, обняв себя за плечи. Она пыталась вспомнить, понять, как она смогла уйти на каблуках настолько далеко, но подсознание запирало эти воспоминания, вновь и вновь возвращая ее к похоронам. Когда слезы вновь подступили к глазам, а чувство утраты неимоверно взросло, Люси вдруг по-настоящему осознала, что мамы больше нет. Она давно перестала быть храброй, как учила Лейла, ей было намного легче убегать от правды. Ах, лучше бы она отправилась в клуб и напилась, как никогда до этого, чем пошла на эти чертовы похороны.

— Ты в первый раз там была? — Нацу выключил радио. Баритон прозвучал в тишине так резко и громко, что Хартфилия вздрогнула. Она так устала, что смысл фраз доходил до нее крайне медленно. Говорить ей не хотелось, но она повернула голову к мужчине, решив отплатить ему за помощь хотя бы ответом.

— На кладбище?

— Нет. То есть, да. Я имею в виду… — растерянно бормотал Нацу, качая головой. Он метнул взгляд на девушку, надеясь, что она понимает, что именно он пытается сказать, но на ее лице читалась лишь озадаченность. Прикрыв на мгновение глаза и крепко сжав руль, Драгнил нахмурился и издал тяжелое мычание, собираясь с мыслями. Сделав глубокий вдох, он нашел правильные слова: — Ты в первый раз на похоронах за двадцать восьмое июня?

Глаза девушки распахнулись. Несмотря на усталость, она вдруг почувствовала прилив энергии. Не веря, Люси смотрела на Нацу. Он понимал ее, по-настоящему понимал, как никто другой. Она видела это, слышала в его голосе. Она понимала его, понимала, что это все значит. У нее вырвался легкий смешок. В иной ситуации она вряд ли бы поверила ему, вот только все было так, как есть.

Нацу с облегчением вздохнул: он не ошибся, ему не придется придумывать отговорки. На протяжении сорока дней он ездил на кладбище. Каждый день нормальные люди не изменяли своему вчерашнему — а значит сегодняшнему — поведению и проводили похороны Лейлы Хартфилии. Вечно стоять в стороне Драгнил не мог, поэтому иногда подходил к скорбящим, общался с людьми, число которых никогда не менялось, и все больше узнавал об умершей. Именно так он и узнал, что на похороны не приходила дочь Лейлы, как трусливо она убегала. Однако сегодня он увидел главное отличие в повторяющейся процессии: вместе с мистером Хартфилия приехала молодая блондинка, слишком похожая на Лейлу. Уже тогда он догадался, что означает эта перемена, но не стал делать поспешных выводов. Но вот эта блондинка сидела с ним в машине, и он понимал, что иначе быть не может — это впервые за все дни двадцать восьмого июня.