— Что… — я слегка кашляю, чтобы убрать появившуюся хрипотцу в голосе, которая раскрывала весь трепет в моем сердце. Мне все равно, что я выгляжу обеспокоенной и измученной, потому что он причинил мне больше боли, чем кто-либо другой, — Что ты тут делаешь?
— Спросил у ЧонСока, где ты, — говорит он и проводит пятерней по волосам. У меня от этого жеста что-то срывается и падает внутри, настолько красиво он всегда это делал. Его рука снова безвольно опускается, и он так же, как и я, не предпринимает попыток двинуться навстречу, лишь стоит и испепеляет меня взглядом, о котором я мечтала весь этот вечер, — И пришёл.
— Я не об этом, — неуверенно возразила я и как можно менее явно сглотнула, — Что ты делаешь здесь? На выпускном, который для тебя ничего не значит.
Он снова молчит. Снова не знает, что ему сказать. Только теперь я не позволю оставить свой вопрос без ответа, как это было раньше, только чтобы ему было комфортно, когда я не нарушала его личные границы и не лезла с лишними расспросами.
— Может ты хочешь сказать мне что-нибудь ещё из слов моего отца, которые я не услышала?
Мне кажется, что вопрос сбивает его с толку, и он мотнул головой, почти побеждённый, задумываясь над чем-то, пока я напряжённо жду его ответа.
— Нет, — наконец говорит он и засовывает руку в карман, в очередной раз облизывая губы, — Я здесь не из-за этого.
— А тогда из-за чего?
— Из-за тебя, — коротко отвечает Чонгук, и снова я чувствую этот сильный удар сердца по грудной клетке, от чего у меня ещё больше дыхание сбивается и руки трясутся вместе с этим несчастным фоном. Мне было страшно стянуть с себя маску безразличия, потому что знала, что если подпущу его к себе сейчас, то не смогу противостоять ему дальше. Вся моя обида улетучится, как только он коснётся меня или скажет что-то такое, от чего у меня бабочки в животе проснутся и начнут царапаться внутри.
Но черт возьми, как же это сложно. Как же сложно стоять так близко, и в одно и то же время чувствовать, что между нами огромная стена, которую я пока не в силах разбить.
— И что же это значит?
Чонгук растеряно смотрел мне в глаза, явно чувствуя себя некомфортно от того, что теперь ему приходится находиться в ситуации, где уже в качестве пиздецки провинившегося был он сам. Мне были родственны его чувства, потому что сама ощущала себя так же, когда не знала, как к нему подступиться после того, как жестко облажалась. Но это нисколько не утихомиривало мое желание услышать что-то, что может хотя бы немного оправдать его поступок и успокоить меня.
— Я считал, что не имею права удерживать тебя, когда ты хочешь двигаться вперёд. Поэтому, если бы я отпустил сейчас, то всё, что ты задумала, без сомнений исполнилось, потому что это ты, Лиён, и ты знаешь, ради чего живёшь, — он делает несколько шагов ко мне навстречу, а мне непроизвольно хочется отстраниться назад, но все ещё от ступора не могу сдвинуться с места, — Но я не могу этого сделать. И не хочу.
Он должно быть знал, что пока мы находимся в этой кладовке, я не смогу сопротивляться ему. Я пытаюсь, но не могу. Ни черта не могу. Ни пройти мимо, ни оставить его. Потому что мне хотелось быть рядом, даже за этой невидимой стеной, видеть и чувствовать это сожаление во взгляде, который приковывал меня к себе невидимыми нитями. Хочу быть уверенной в том, что я ощущаю с его стороны любовь, но остерегаюсь снова обжечься о новое разочарование. Боюсь даже думать, что он не любит меня настолько сильно, как люблю его я. Мне в принципе страшно думать о чём-то, что может снова приуменьшить мою значимость в его жизни.
— Ты такой придурок, — наконец тихо проговариваю я, коря себя за подрагивающий голос, — Я ненавижу то, что ты так подумал. Мне ненавистна каждая мысль о том, что ты повелся на эти пустые слова. Мне противно даже то, что ты говоришь мне эти вещи, что ты правда считал, что можешь быть моей преградой для достижения какой-то херни, которую навязал тебе мой отец.
Это было похоже на извержение вулкана. Совершенно непредвиденное, ведь ярость возникла в моей груди, словно стихия, за считанные секунды, которую я не в состоянии была обуздать. Я была живым шаром, переполненным самыми разными эмоциями, которые стремились вырваться за пределы тела и обжечь всей этой горечью Чонгука. Чтобы передать ему хотя бы часть того, что я чувствовала. Чтобы он понимал не только величину своей боли, но и разделил мою, силы которой ему были неведомы.
— Как ты мог так подумать? Неужели ты до сих пор ничего не понял, Чонгук?
Ну зачем он смотрит на меня так виновато, почему я не могу довольствоваться тем, что теперь ему так же больно, как и мне? Его глаза выглядят печальными, и мне хочется прильнуть к нему, заключить в объятиях и зарыться пальцами в волосах. Я мечусь между двумя состояниями сразу, сгорая от переполняющих злости и любви. Я должна проявить хотя бы долю своего характера, дожать до конца то, что съедало меня, окончательно убедить его в своей правоте.
— Прости меня, — говорит Чонгук и снова делает шаги навстречу, теперь стоя от меня на расстоянии вытянутой руки. Я тяжело сглатываю и пару раз моргаю, не имея сил отступить назад, будто невидимые лианы все ещё держали меня за ноги. Я слишком слаба перед Чонгуком, и даже не вижу смысла отрицать это, ведь с каждой секундой я теряла всю свою шаткую решимость.
— Ты поступил так, словно я для тебя ничего не значу, — говорю я, не сводя взгляда с его выразительных глаз, которые, кажется, видели меня насквозь и считывали лишь слова моего разума, обделяя вниманием то, что вырывается из моего рта, — Одного гребаного «прости» недостаточно, — в голову закрадывается мысль обойти его стороной и отправиться в зал, чтобы отдать фотофон и сбежать отсюда, но боюсь оттолкнуть его. Боюсь снова потерять.
— Ты полностью права в том, что я придурок. Только я и виноват в том, что произошло, — Чонгук снова делает шаг навстречу и теперь я вынуждена отступить назад, чтобы встретиться лопатками со стеллажом. Я была заключена в клетку, из которой не было искреннего желания выбраться, — Я очень виноват перед тобой, Лиён, слышишь? — его глазах, в которых всегда жила лишь одна сплошная уверенность, теперь поселилась тревога и легко читаемая вина. Мне даже не нужно было слушать то, что он говорит, потому что эти глаза передавали правду в тысячи раз точнее, — Может когда-то я и думал, что после окончания школы наши пути разойдутся, что все равно в моей и твоей жизни останется так же, и никто из нас ничего не потеряет. Возможно я и правда так думал, но теперь это звучит так отстойно, что мне противно даже произносить это. Мне противно думать, что ты не будешь со мной, Лиён, противно, что я буду лишь убеждать себя, что поступил правильно, когда меня будет ломать, как будто я наркоман, бросивший наркотики. И я наконец понял, что никуда не могу от тебя деться. Даже если бы это и было правильно, я не могу, потому что, — он прерывается и облизывает губы, опуская взгляд вниз. Аккуратно забирает фон, чтобы поставить его рядом у стены, отводя глаза лишь на секунду. Мои руки опускаются вниз, пальцами комкают край платья, чтобы убить их порыв потянуться к телу Чонгука, — Блять, это так тяжело сказать, — он опускает руку на одну из полок стеллажа рядом с моим плечом. Мне кажется, что если Чонгук придвинется чуть ближе, то он сможет уловить бешеный стук моего сердца, которое сходит с ума от всех его слов, в честности которых оно не сомневалось ни на секунду. Чонгук никогда ни перед кем не оправдывался, никогда не раскрывал свои истинные мысли, чтобы остаться понятым. И, чёрт возьми, он делал это сейчас и делал ради меня, и это заставляло меня чувствовать себя ахиреть, какой значимой.
— Что сказать? — типо переспрашиваю я, нервно цепляясь пальцами теперь уже за нижние полки. Я всем сердцем желала, чтобы он перестал. Я знаю, что так тяжело сказать, в чем нелегко признаться любимому человеку, даже если это давно известная ему правда.
— Я никогда не знал, какого это — чувствовать подобное, и от этого мне казалось, что такого просто не бывает. А если и бывает, то только не в моем случае, — он нервно хмыкает и тянется ладонью к моей напряжённой руке, затем касаясь кожи пальцами. Её обжигает одним безобидным прикосновением. Все мое тело в ту же секунду становится покорным, словно пёс, который виляет хвостом при виде своего хозяина. Чонгук действительно может сейчас делать со мной то, что ему вздумается, и я даже не почувствую себя неправильно.