Скалл всего лишь хотелось поговорить с кем-то, кто не её подчинённый, и обитатели особняка Варии понимали и чувствовали её нужду. Но пока в доме присутствовал Занзас, лишь Скуало рисковал говорить с ней. Даже если дело кончалось пролитой кровью. От обвинений в свой адрес Супербиа отмахивался, как от назойливых мух, но стоило Занзасу назвать свою невесту шлюхой или кем-то подобным, Дождь свирепел по щелчку пальцев.

… Скалл было совестно раз за разом ставить в опалу капитана Варии, но он, поразительным образом, никогда не был против.

С отъездом же Занзаса её нужда в общении день за днём стала удовлетворять себя, как затягивающаяся рана.

Поздним вечером Бельфегор тихими шагами вплыл в зимний сад, где она читала, и опустил перед ней пузатый бокал, до краев наполненный чернильным вином.

Скалл послушно пригубила.

— Не могу определить сорт, — призналась. — Выдержано в деревянной бочке. Вино сухое, но не горчит; значит, подозреваю, урожай скорее поздний, чем ранний. Мне кажется, здесь нотки вишни? Или граната? По цвету вино южное. Мне кажется, оно молодое … Но легкий дубовый привкус сбивает с толку. Твоя винодельня?

Принц расплылся в улыбке:

— Наше Облако не плебей. — Длинные пальцы забрали у неё бокал; Бельфегор тоже сделал глоток. Наверное, чтобы показать, что оно не отравлено. Благородно с его стороны. — Винодельня в Провансе, урожай августовский. Нравится?

Аркобалено со знанием дела покивала головой.

— Оно довольно легкое, непринуждённое, но что-то как-то или хочется еще, или уже достаточно. В этом плюс; значит, на свиданиях самое то, или чтобы язык развязать, или расслабиться. Вкусное.

Бельфегор поставил бокал обратно на стол. Там оставалось примерно три четверти.

— Тогда допивай, — улыбнулся, но как-то мягче обычного. — И ложись спать.

И добавил почти в дверях, не оборачиваясь:

— Босс решил задержаться на своём острове.

У Скалл резко пересохло во рту:

— … На сколько?

Бельфегор пожал плечами. Полуобернулся. Она почувствовала его скрытый чёлкой взгляд, заметивший её бледность и пальцы, нервно вцепившиеся в бокал.

Голос Урагана ответил тихо и мягко:

— На сколько потребуется.

4. Мёртвый сад.

— Мефистофель.

— Будь здорова.

— Очень смешно, — прогнусавила Вайпер. Шмыгнула носом. Кто-то не любил ни простужаться, ни лечиться. Наколдовала себе носовой платок с радужными змейками, громко высморкалась. Платок послушно растаял в небытие.— Имя садовника. Мефистофель. Он у нас один на всю усадьбу.

Скалл оглядела ровные ряды роз, пионов, лилий, нарциссов. Зацепилась взглядом за тёмный плющ, ползущий по особняку, за аллеи, прикрытые широкими арками, на которых тоже что-то росло, создавая естественные зелёные крыши. Фонтаны. Старые деревья и кусты переплетались будто случайно, создавая впечатление одомашненного леса. Тёплый воздух пах сухими сосновыми иголками.

— Именно поэтому все растения в саду подозрительно готические?

— Ты думаешь, какой Вария использует компост?

— Оу …

— Именно.

— Мне почему-то всегда казалось, что трупный яд столько же вреден для почвы, сколько для человека.

Вайпер задумчиво сложила руки в замок и приподняла голову:

— Об этом можешь спросить Бельфегора. Если очень хочется. А вообще, всем нравится сад. Очень приятное место. Мефистофелю хорошо платят за его работу.

— А, — поняла Скалл. — Вария удобряет растения натуральным путём, или как это называется. Можно посыпать землю пеплом от сгоревшего мусора, а можно … прахом?

— В точку, — хмыкнула Вайпер. — Кладбище костей через пару сотен лет станет значительной археологической находкой. Призраки по розовым кустам не сидят, но, возможно, тот мальчишка из Вонголы, со странными представлениями о прическе, словит бэд трип.

— Ты о Рокудо Мукуро? — уточнила Скалл.

Вайпер многозначительно промолчала.

5. Тяжёлый свинец

Несмотря на такое важное событие, кабинет капитана Варии отдавал тишиной.

На самом деле, если бы до помолвки ей кто сказал, что Супербиа так хорошо умеет молчать или держать тон, она бы рассмеялась. Слишком хороший образ он себе создал. В конце концов, чем громче говоришь, тем меньше тебе уделяют внимания, тем реже приглядываются. Никто не ожидает броска кобры от быка, но ведь человек не зря был водружен Дарвином на пьедестал.

Скалл не сказала бы, что и её день проходил шумно — она ожидала куда больше разговоров и телефонных звонков.

В воздухе пахло свежим молотым кофе. Мерно тикали старинные часы. За окнами низко летали чайки, крича и гогоча, предрекая испорченную погоду. Облака висели низкой тёмно-серой пеленой и клубились от быстрого ветра. Душный запах роз путался в занавесках.

Капитан молча курил, глядя в окно стеклянным взглядом. Окурки уже не помещались в пепельнице. Скалл кашлянула.

— Цунаёши прислал официальное письмо с соболезнованиями, — сообщила собранно и нейтрально, — Почти без ошибок написал на итальянском, что ему очень жаль. Спрашивает, не нужна ли помощь в расследовании.

Протезные пальцы смяли недотлевшую сигарету.

— Не нужна ли помощь в расследовании, — раздражённо спародировал Скуало писклявый и ломкий голосок будущего Десятого. Съязвил, — много ли они понимают, шавки японские?!

Скалл продолжила на него моргать, не меняя выражения лица.

Скуало, глядя на неё, нахмурился.

— Это потеря Варии, — сухо сообщил он. — Если тебе не лень, напиши или скажи мелким устрицам, чтобы не совали свой нос, куда не следует. Или Луссурия этим займётся. У него талант писать всякие возвышенные письма. А вот дону Тимотео лучше позвони, как несостоявшаяся родня. Занзас, конечно, так и не разобрался со своим комплексом брошенного бедного и несчастного, но старика всё равно жаль. По-человечески жаль.

Супербиа отвернулся, взлохматив свои снова короткие волосы, пушистые от резко сменившейся гравитации.

У Скалл замер на языке вопрос, но она промолчала.

Она еще была не настолько Вария, чтобы спрашивать.

5. Запах пудры и мускуса

— Ты чувствуешь это, душечка? — тихо спросил Луссурия своим дымчатым голосом. Глаз не было видно из-под очков, но Скалл физически ощущала на себе его взгляд:

— Чувствуешь?

Тепло чужой кожи, блестящей от пота под пальцами; тело, затянутое шёлковыми шнурами туго-натуго в корсет не по фигуре, не по телу, не по профессии. Аромат крашеных перьев и очень дорогой помады. Тонкие нотки афродизиака в воздухе.

Его не было здесь, он отсутствовал. Интересно, чем он пользовался? Кокаином? Чем-то наверняка элегантным.

— Чувствуешь? — выдохнул Луссурия, наклонив голову так, что в ушах заблестел жёлтым перезвон серёжек.

Солнечный офицер Варии был тёплым; тёплым как старые ажурные лампы в дорогих борделях, как проститутка, которой сунули в бюст тысячу баксов за накладные ресницы или хороший минет.