========== 1. Опустевший трон ==========
1. Раскат (колокола)
Леви прятался от неё долго.
Несмотря на массивную фигуру немаленького веса, цепочки, кожаные сапоги и зонтики, его шаг был лёгок, а дыхание — тихо. Даже когда Скалл искала его, то не могла найти; горничные и дворецкие лишь разводили руками. Однако, на прикроватном столике её спальни время от времени появлялись записки с вензелями — женским почерком — о том, чем интересовалась невеста мёртвого шефа Варии.
И однажды она его всё-таки застала.
Скалл была уверена на сто процентов, что Леви сам позволил ей его найти — совершенно случайно и мимоходом.
На территории Варии располагалась совсем крохотная католическая часовня, того же камня и стиля, что и особняк. Скалл и сама не знала, зачем решила однажды зайти туда; ей иногда мерещились свои мёртвые, она старалась их лишний раз не будить.
Леви смотрел на статую Девы Марии. Огни свечей делали его фигуру темнее обычного.
— Как расследование? — спросил он глухо, не здороваясь и не оборачиваясь.
— Медленно, — не без вздоха ответила Скалл. Ей больше нечего было сказать. Она не хотела политического брака с Занзасом, но альянс был ей (и Каркассе) очень нужен. Жених вёл себя со своей невестой ожидаемо: как победитель и мизогинист. Нельзя требовать большего от ребёнка, которого вскормила улица и воспитала смерть. Скалл блестела клычками и терпела. А потом он умер на полуслове, и весь мир мафии уставился на её одинокую фигуру. Надо было встать во главе расследования, попытаться отмыть запятнанную честь.
Она никогда особо не любила задания личного характера. Слишком много всего за ними стояло.
После долгой паузы Леви заговорил снова, медленно и будто через силу.
— … у нас было ещё одно Облако. До тебя. Занзас взял его сам, никого не спросив. Он едва иммигрировал из Ирана. Скуало злился. Говорил, от таких мусульман одни проблемы. Они не знают чужой культуры и не хотят знать. Занзас не послушал. Они долго спорили … а потом араб изнасиловал и зарезал нашу Эвелин. Она англичанка … была. Смотрела за особняком.
Леви медленно обернулся и встретился с ней чёрным, тяжелым, уставшим взглядом.
— Я убил его, — признался, не мигая. И уточнил, — араба. Бельфегор заставил его покаяться. Луссурия не давал ему сдохнуть до признания каждого греха. Вайпер стёрла его имя с лица земли … Когда Занзас узнал, что араба больше нет, он был в ярости. Скуало сказал ему пойти к чёрту, потому что Эвелин была в особняке всегда. Она следила, чтобы мы ели самую лучшую еду, чтобы были деньги на ремонт. Она, — его голос дрогнул, — научила меня писать, а Бельфегора — говорить по-английски. Вайпер нравилось, как Эвелин подавала чай. Они собирались втроём с Луссурией на кухне и общались, — Леви отвернулся. — Занзас сказал, что ему плевать; что она могла быть шпионкой дона Тимотео; что он её не выбирал, а араба, убившего, выбирал. Они с капитаном подрались.
У Скалл почему-то пересохло в горле. Она сглотнула.
— Я … расследую немного другое убийство, Леви.
— Знаю, — тихо отозвался он, не отрывая взгляда от Девы Марии. Больше Гроза ничего не сказал.
2. Мечты о Солярисе
— Есть одна притча, — сказал Скуало, глядя с балкона на простирающийся понизу сад.
В воздухе стоял аромат роз, припорошенных вечерней влагой; их жемчужные, багряно-бархатные и абрикосовые головки сонно качались на легком южном ветру. У Скуало чуть дёргались пальцы на руке из живой плоти, как будто ему хотелось закурить, но он себя одёргивал. Возможно и его лёгкие задыхались от свежего и сладкого аромата варийских сумерек.
— Один чудак пошёл снежной зимой в лес; то ли за мясом, то ли за пушниной, чёрт его знает. И попал в настоящий буран. Не видно ни зги, холодно, все следы замело, а жить страшно хотелось. Ну и он решил переждать. Построил наспех себе вигвам, или хатку, или как это называется. А метель всё шла и шла. И он понял, что мёрзнет, и что силы кончаются ждать. Чудак был Туманом. Его Пламя создавало, но не грело. Тогда он выдумал себе дрова, и огонь, и тёплую одежду. И еду себе выдумал. Казалось бы, выдумками сыт не будешь, но он обманул самого себя и выжил. Буран кончился, он выбрался и дошёл до дома, где ему уже начали крест колотить.
Скалл глубоко вдохнула и выдохнула. Носоглотку приятно щекотали розы.
— Значит, ты думаешь, то же самое и с любовью?
— Не со всякой, — поморщился Скуало, как будто Скалл ну очень сильно утрировала. Она и не собиралась, честно, просто слова звучали как-то … — Вот сама скажи: зачем ты любила Реборна?
— Не знаю, — опустила она взгляд. Мраморный балкон, ярко-синий от вечера. — Хотелось быть с ним. Всегда. Не физически, а так, знаешь, по-женски. И дружить хотелось. Хотелось … пойти с ним рука об руку. Я понимаю теперь, что дело было не во мне. Просто некоторые люди не умеют любить, вот и всё. Не умеют и не хотят научиться. Нет, я отпустила его, правда. Не думаю о нём, не пишу, не звоню, не ищу поводов встретиться. Другое дело, что, как сказал один режиссёр, невыраженное никогда не забывается.
— А Занзаса? — Скуало пристально посмотрел на неё. Ореол укороченных серебряных волос контрастировал с сумерками словно бледное привидение. — Занзаса ты любила?
Скалл вспомнила свою первую ночь в Варии после заключения помолвки. Как жених, вломившись без спроса, сорвал с неё ночное бельё, блестя хищным взглядом. Вспомнила своё сопротивление, отчаянное, но без намерения убить, (иначе бы всё пропало), как её всё же пересилили и вжали в постель.
Вспомнила неистовый секс, без прелюдий и смазки, когда нутро сжималось от боли, а не от желания, как тихо плакала, пока он тянул её за волосы, вбиваясь глубоко и быстро. Вспомнила его удаляющуюся нагую спину, пока он шёл прочь, не закрыв дверь, не извинившись, бросив её одну, грязную, униженную на рваной простыни. Утром она похрамывала на обе ноги и прятала следы грубых укусов и засосов под шарфом.
Вечером он сорвал шарф и велел ходить так.
Занзас был пьян, поэтому Скалл сломала ему нос и скрылась до того, как стихла ругань из его кабинета. А ночь провела, дремля в шкафу какой-то всеми забытой комнаты, сжавшись в комочек, стараясь дышать как можно тише.
— Нет, — на выдохе прошептала она. Взглянула с опаской на Скуало. — Пойми, чтобы любить такое, надо быть мазохисткой или не иметь собственного характера. Я не могла … Не могла, понимаешь?
Капитан Варии положил тёплую ладонь на её плечо. Сказал, глядя в сторону:
— Не парься. — И добавил, — никто тебя не винит.
В конце концов, все всё видели.
3. Игра на бокалах
Накануне свой гибели Занзас отсутствовал. Как и во время неё. Старинный особняк пустовал, и Скалл с упоением гуляла по нему, наступая на подолы собственных платьев и юбок. Ей нравилось чувствовать себя принцессой (даже при таком принце). Ещё больше ей нравилось общаться с офицерами Варии. Жених ревновал и срывал агрессию, если видел Скалл за разговором с другим мужчиной. Он не мог не бояться, что она изменит ему, ведь это было бы проще простого. Раз Занзас не смог пересилить себя и дать ей нужное, логично, что ей хотелось бы получить это от кого-нибудь другого.
