Литмир - Электронная Библиотека

— Однажды он открылся нам, наш мальчик, — вздохнула мадам Дюма. — «Знайте, как бы я ни назывался сам и как бы ни называли меня другие, для вас, дорогие мои, я отныне и навсегда останусь вашим сыном, Матье Дюма, графом де Сен-Жермен», — написал он нам…

— Но почему же тогда «графом де Сен-Жермен»? — позволила себе удивиться Эмма.

— Из-за любовных писем Франциска I к Анне де Писсле. Мы нашли связку этих писем в одном из сундуков. Король подписывался в них так: «Я, Франсуа, граф де Сен-Жермен», видимо, из любви к городку Сен-Жермен-ан-Лэ, где обосновался. Замок там был перестроен его стараниями в соответствии со вкусами Анны де Писсле и часто служил приютом для влюбленных, прежде чем стать излюбленной резиденцией короля… Их гнездышком…

Эмма поднялась. Теперь она знала достаточно. Познакомиться с маркизом де Балетти в Венеции будет легче легкого.

— Благодарю вас, — поклонилась она хозяевам дома. — Я пришла сюда, движимая любопытством, ухожу — получив в подарок увлекательнейшую историю.

— Вы намерены теперь отправиться в Венецию? — спросил проницательный старик.

— И впрямь очень хочется посмотреть на этот череп. А на что он похож?

— На человеческий череп и похож, только прозрачный. Размеры те же. У него подвижная челюсть, и механизм ее действия столь же непостижим, сколь и структура напоминающего хрусталь материала, из которого череп изготовлен. Достаточно направить на него обычный луч света, и «хрусталь» начинает светиться. Из глубины. Признаюсь, ничего красивее я за свою жизнь не наблюдал…

— Надеюсь, ваш приемный сын удостоит меня знакомством, — сказала Эмма.

Мэтр Дюма, в свою очередь, встал, чтобы проводить гостью до двери.

У порога Эмма остановилась и задала еще один вопрос:

— А что позволяет вам думать, будто ваш Матье действительно нашел философский камень?

Взгляд старика заискрился лукавством:

— Мне было семьдесят три года, когда все это произошло, сударыня, а моей супруге пятьдесят. Сочтите сами, сколько нам теперь. Сочтите — и вы поймете, какие тут чудеса произошли.

Эмма разинула рот.

А старик, раскланиваясь, так подмигнул ей, так глянул, так сумел выразить в одном взгляде на нее и незаурядную мужскую силу, и неукротимое желание, и несокрушимое здоровье, что Эмме ничего больше не оставалось, кроме как ретироваться, пораженной очевидностью…

— Ну и лицо у вас сейчас, миледи, — удивился Джордж, дождавшись хозяйку и двинувшись ей навстречу. — Что это вас так потрясло там? И почему так долго? Я уже начал тревожиться…

Все, что Эмма смогла вымолвить ему в ответ, было число. Число — невозможное, невероятное. Число, которое опрокидывало все бытовавшие до сих пор представления о человеческой природе.

— Девяносто три! Мэтру Дюма девяносто три года! — ошеломленно твердила она.

Джордж не позволил себе никаких комментариев, хотя во взгляде его читалось полное непонимание происходящего. Но он знал, что постепенно хозяйка введет его в курс дела и расскажет все подробности, которых пока так недоставало. Она ускорила шаг, вместе они подошли к карете, и там Эмма добавила вдруг, тихонечко, с горящими глазами:

— Черт побери, Джордж, если все, что мне рассказал старик, правда, значит, Тобиас был на верном пути. И мы напали на след чего-то куда более ценного, чем клад, за которым охотились… По следу и пойдем!

30

Мери двигалась медленным шагом по центральному проходу, не обращая внимания на устремленные на нее любопытные взгляды, словно бы не слыша шепотков, возникавших, когда она проходила мимо. В день венчания с Никлаусом Ольгерсеном она нервничала куда больше, чем перед любым сражением.

Отец жениха вел ее под руку, держа со спокойной силой человека, искушенного в церемониях. Ему были хорошо известны все семейные тайны окружающих — родственников, друзей или просто зевак, толпившихся сейчас в маленькой городской церкви. Но такого в Бреде еще не видывали! И Ольгерсен-старший, коего уже само его ремесло делало важной персоной, пусть даже ему и не слишком приятно было пускать под свой кров невестку не только без роду без племени, но еще и без приданого, тем не менее не мог не признать: девица эта достаточно хороша, чтобы считаться достойной чести, оказанной ей его сыном. И действительно — вопреки обыкновению, жители Бреды, сроду не упустившие случая позлословить в адрес знати со свойственным обывателям благопристойным лицемерием, искренне восхищались Мери Рид, прямой и горделивой в подвенечном платье цвета граната.

Два месяца назад она вместе с Никлаусом и его кузеном-врачом по прозвищу Таскай-Дробь оставила воинскую службу. Дело было так: не прошло и недели после того, как Никлаус предложил Мери руку и сердце, Толстяк Рейнхарт, владевший трактиром, скончался от апоплексического удара, оставив свое заведение «Три подковы» сыну и наследнику. Таскай-Дробь отлично знал, что двоюродного брата тянет к занятиям такого рода, вот и предложил Никлаусу участвовать в деле на равных. Тот немедленно согласился, несмотря на протесты Мери.

— Да неужто ты думаешь, что мне лучше подставлять себя под пули? Или тебе куда больше хочется стать вдовой, чем женой? — поддразнивал он ее.

— Не валяй дурака, Никлаус, — отвечала на поддразнивания Мери. — Единственное, о чем я мечтаю, — чтобы все это не помешало нам отправиться за моими сокровищами!

Никлаус разражался громовым хохотом, а она так любила, когда он смеется…

— Господи, — отхохотавшись, восклицал он, — как будто есть на свете стена, которая закроет перед Мери Рид дорогу к тому, к чему она стремится! Уж моя-то женушка не преминет сделать то и только то, чего пожелает!

Мери уступила.

А когда в части удивились, с чего бы это вдруг сержант и солдат Рид решили так поспешно демобилизоваться, Никлаус, зная, что, снова став гражданским лицом, Мери окажется неподсудна, с гордостью отвечал:

— Я намерен вступить в брак!

— Да ну? А Рид, он-то что? — хмуро поинтересовался непосредственный начальник, озабоченный и недовольный тем, что теряет лучших из лучших.

— И Рид тоже, — сдерживая улыбку, отвечал Никлаус.

— Забавное совпадение!

— Никакого тут совпадения, мой лейтенант! Именно на солдате Рид я и собираюсь жениться.

— Вы что — идиотом меня считаете, Ольгерсен? Полно издеваться, опомнитесь, сержант! — рассердился офицер.

Пропустив мимо ушей эту просьбу, Никлаус попросту объявил о дне бракосочетания и добавил, выкладывая на место, предназначенное для этой цели, оружие:

— Приходите на свадьбу, мой лейтенант, там и получите ответ…

Еще день назад за подобную, да какое там — за куда меньшую дерзость он всенепременно был бы закован в кандалы. Едва лошади, на которых парочка устремилась к Бреде, тронулись с места, по всему полку с той же скоростью расползлись слухи…

Прибыв в родительский дом вместе с невестой и двоюродным братом, Никлаус представил Мери отцу и матери, рассказал о ее героическом поведении в боях и необычайной судьбе, попросил дать ей приют до свадьбы, сам же объявил о намерении переждать это время в таверне «Три подковы» у кузена.

Родители приняли известие еще более холодно, чем Никлаус рассчитывал, и потому он ничуть не удивился, когда после завтрака отец, хмурый и явно недовольный, решительно увел его из столовой — объясниться. Никлаус знал, что мать достаточно мила и приветлива, чтобы занять гостью, и без малейших опасений оставил Мери на ее попечение.

— Значит, это лучшее, что тебе удалось найти? Все, что ты способен оказался предъявить семье? Помесь авантюристки со шлюхой! — обрушился на сына Лукас Ольгерсен, едва за ними захлопнулась дверь его кабинета.

— Как бы я ни уважал вас, батюшка, — в бешенстве отвечал Никлаус, — если вы позволите себе еще раз таким вот образом оскорбить Мери, мы больше никогда в жизни не увидимся! Постарайтесь-ка узнать ее как следует, моя невеста сможет научить вас мно-о-огому, и ничуть не менее ценному, чем преподанное мне когда-то вами во время уроков, которыми вы так гордились!

68
{"b":"736612","o":1}