Два месяца спустя они встали на якорь во Фландрии: весна проявляла себя бурными ливнями, и корабль не был готов к такому бесчинству природы. Шоувел разрешил привести на борт девиц, за ними на берег отправилась большая шлюпка. Как обычно в таких случаях, вскоре добрых три десятка шлюх расползлись по батарее. И началось…

Мери отправилась на ют, чтобы побыть в тишине и покое. Сразу нахлынули воспоминания. Однако двор, король Яков, Форбен, Эмма, Тобиас, даже Корнель с их кладом — все это показалось ей сейчас таким далеким… На корабле Шоувела она в конце концов покорилась судьбе — уж слишком много времени утекло, чтобы жить прошлым, пусть даже иногда память и желание дают о себе знать. Нет, лучше уж не думать…

Она устроилась с трубкой у шеренги палубных орудий и стала пускать дым колечками: голова пустая, тело усталое… Подошли, хихикая, трое пьяных беззубых матросов. Мери не любила эту троицу: матросня уже не в первый раз преследовала ее, подглядывала за ней, — и инстинктивно приготовилась к обороне. Для начала потихоньку, сделав вид, будто почесывает лодыжку, вытянула подвязанный к ноге кинжал, — с ним она по-прежнему не расставалась, — затем, все так же незаметно, просунула оружие в левый рукав бушлата, зажала рукоятку в кулаке. Решив, что занимает достаточно удобную для отпора в случае нападения позицию, она полуопустила веки, давая понять, что не склонна к разговорам.

— Эй, Рид, ты что недотрогу-то из себя корчишь? — издевательским тоном спросил первый матрос. — Или не нашел себе щелки по вкусу?

Мери не шевельнулась. Интуиция ее не подвела — эти парни искали в лучшем случае перебранки.

— А может, у мадам кое-где болит? — подхватил другой, явно принимая Мери за педераста. — Не смущайте ее! Лучше…

Мери приоткрыла один глаз и буркнула:

— Лучше шли бы вы трахаться, чем языками-то чесать!

Ответом стал свист, поддержанный сальными смешками.

— Ой, глядите, да он по-мужски лопотать пыжится! Ай да малыш!

— Сейчас я вам покажу малыша! — не выдержала Мери, вскочила на ноги и приняла угрожающую позу, правда, не вынимая пока кинжала из своего тайника.

Но прежде чем она успела достать оружие, матросы, перемигнувшись, набросились на нее, и стало понятно, что нападение готовилось долго и тщательно. В несколько секунд, пользуясь своим численным преимуществом, силой и решимостью, они повалили жертву на палубу, перевернули на живот и принялись стаскивать с нее штаны. Кричать и звать на помощь Мери не могла: грубой ладонью ей зажали рот, — она отчаянно сопротивлялась, извиваясь ужом, но все усилия оказались напрасны. Зато стоило нападавшим добиться своего, они на мгновение оцепенели.

— Боже праведный! — пролепетал наконец первый. — Это ж баба!

Перевернули на спину, убедились окончательно в том, что не ошиблись, и опять замерли, пораженные открытием. Мери, с губ которой руку убрали, поняла, что ее спасение — в хитрости.

— Ну и на что, по-вашему, мне сдались эти шлюхи? — задыхаясь, спросила она. — На кой они мне? Если я только и мечтаю полакомиться вашими шишками?

— О! — восхитился тот, первый, явно главный в этой троице. — Кто бы ты ни была, сейчас ты это получишь!

И, не теряя времени, стал расстегивать штаны. Даже почти двухлетний пост не мог вызвать у Мери никакого аппетита по отношению к этим гнусным рожам. Однако она проворковала, обращаясь к сообщнику главаря, что держал ее:

— Отпусти мне руки, матросик, чтоб я могла распробовать все как следует! А потом, может, лучше уж я вас оседлаю?

Наживка была проглочена и, пока главарь пристраивался, чтобы улечься на нее, Мери вытащила-таки кинжал и одним быстрым, точным взмахом рассекла сонную артерию тому, кто только что освободил ее, но еще не поднялся с колен. Затем, в полной ярости, молниеносно проткнула второго — того самого главаря, уже успевшего залезть куда ему не следовало своим паршивым концом, — и мощным броском стряхнула с себя насильника. Третий, с трудом приходивший в себя от увиденного, хотел было отомстить за друзей, но Мери, несмотря на то что ноги ее были еще связаны спущенными штанами, подпрыгнула на заднице и сбила его сильным ударом в нос, угодив уроду пятками прямо под ноздри. Кровь хлынула ручьем.

Гибкая, точно кошка, Мери выгнулась дугой, натягивая штаны и вскакивая на ноги, но в этот самый момент прозвучал голос офицера, очевидно, привлеченного хрипами раненых, и по выражению его лица она поняла, что ему хватило времени заметить, какого «малыш» пола.

— Что, собственно, здесь происходит? — спросил офицер, разглядывая следы бойни, окровавленный кинжал в ее руке и доставая из кобуры пистолет. — Отвечай!

Мери не стала раздумывать.

Уцепившись за вант, перемахнула через одно орудие, другое, промчалась по узкому проходу, подпрыгнула, взлетела в воздух и — десяти секунд не прошло — бухнулась в отбегавшую от судна волну, которая словно только того и ждала. Вслед ей прогремел выстрел, но, не найдя цели, пуля затерялась в тяжелых низких облаках. На корабле между тем к месту происшествия сбегались люди. Мери поняла, что в порту ее сразу схватят и накажут так сурово, что ей этого не вынести. «Лучше уж потонуть, чем мучиться!» — сказала себе она и пустилась в свободное плавание.

Упрямо и мерно взмахивая руками, она следовала течению, быстро удаляясь от звуков выстрелов, которые стали вдесятеро чаще: похоже, и другие служащие флота его величества короля Вильгельма тоже включились в охоту за беглянкой. Оказавшись, по ее мнению, вне досягаемости, Мери перевернулась на спину и позволила волнам самим унести ее подальше от корабля. Впрочем, довольно скоро замерзнув в ледяной воде, она почувствовала, что лишилась всякого желания продолжать какую бы то ни было борьбу. Но все-таки, увидев, что течением ее неуклонно несет к берегу, снова перевернулась и, силком заставляя себя вытаскивать из воды то правую, то левую руку, поплыла.

Закоченевшие, онемевшие конечности двигались с трудом, но воля ее была сильнее. А когда пустынный берег уже стало возможно разглядеть, ей даже почудилось, что мышцы чуть-чуть разогрелись…

В конце концов волна выбросила Мери на песок, и — обессиленная, измученная — она сразу же заснула. Над ней собирались облака, потом на нее обрушился проливной дождь, но она ничего не чувствовала.

Открыла глаза продрогшая, разбитая, валяющаяся в полосе прибоя — щекой в пене. Дождь все еще лил как из ведра, море все еще бушевало.

Стуча зубами, она приподнялась на локтях и попыталась подтянуть к себе по песку непослушные ноги. Если сию минуту она не найдет хоть какое-нибудь укрытие, наверняка заболеет. Как бы в подтверждение этой мысли, она чихнула раз двадцать подряд. Ага, вон там лежит вверх дном какая-то лодка, вполне можно укрыться от ветра — не вся продырявлена. Сказано — сделано, но, оказавшись под защитой, Мери все равно закашлялась. Поискала на поясе кожаную фляжку с ромом — им всем выдали такие перед встречей с девками. Вот она, милая. Опустошила. И, крепко обняв руками колени, привалившись спиной к борту посудины, закрыла глаза. Забылась сном.

Когда Мери проснулась, чайки летали над темной водой, падали камнем в угомонившиеся наконец волны. Тучи рассеялись, в чистом синем небе сияло солнце. Девушка смыла с себя песок, подставила, зажмурившись, замерзшее тело лучам, чтобы солнечное тепло могло обнять ее всю целиком. Норд-ост хлестал ее. Мери пошмыгала носом, и с радостью убедилась, что он не заложен, — никакого тебе насморка, никакого бронхита! Ром и на этот раз оказался спасителем!

Мери охватила ребяческая радость, когда она осознала, наконец, что произошло. Свободна. Она на свободе. После двух лет, проведенных в открытом море. Она снова может жить, как хочет, и вернет себе то, что у нее было отнято в силу неудачно сложившихся обстоятельств. Жадная до впечатлений, впрочем и до еды, она двинулась вдоль береговой линии. Ничего не попишешь, придется пройти на своих двоих не одну милю…