— Да у тебя не достанет решимости убить меня! — задохнулась Эмма. — Я уверена, ты все еще меня любишь! Иначе твоя шпага пронзила бы мне не ладонь — сердце!

Ответа не последовало. Впрочем, последнюю фразу заглушил грохот канделябра, который Мери по неловкости задела и уронила на пол. Понимая, что отныне счет идет в лучшем случае на минуты, она поспешила к сейфу, чтобы изъять из него содержимое.

— Сдавайся, сопляк, ты проиграл! — насмешливо произнес голос Тобиаса, едва она успела взяться за ключ.

Мери обернулась и ощутила то самое холодное исступление, какое было уже знакомо ей по уроку фехтования, когда, стоя лицом к лицу с мэтром Дамлеем, она готова была убить его за насмешку. Но Мери находилась слишком далеко от «дядюшки», чтобы повторить тот жест, что несколько минут назад спас ее от выстрела Эммы, а пистолет Тобиаса был наготове, и палец лежал на спусковом крючке.

— Нет! — закричала Эмма, так же, как Мери, мгновенно осознав, что ее муж давно за ними наблюдал и готов на все.

А дальше они обе действовали не раздумывая. Одна ринулась к открытому окну, другая набросилась на вытянутую руку Рида. Мери прыгнула в пустоту как раз в тот миг, когда прозвучал выстрел, она сжалась в комок, как ее научили делать на «Жемчужине», и благополучно приземлилась посреди двора. Вне себя от бешенства, Тобиас наградил жену увесистой пощечиной, и та от удара, нанесенного с невероятной силой, отлетела к книжному шкафу. А как было не взбеситься, если тебя, оказывается, соединенными силами дурачат драгоценнейшая супруга и этот ублюдок-племянничек! Тобиас одним прыжком оказался у окна, но, свесившись из него, увидел только, как пресловутый племянничек, чуть прихрамывая, скрывается за воротами…

— Будьте вы прокляты! — выругался Тобиас, еще не зная и не понимая, что уже вставшую на ноги Эмму де Мортфонтен сжигает такое желание мести, какого она сроду не испытывала.

«Никогда, ни за что! — кипело в ней. — Никто не давал ему права меня бить! И он не должен был отнимать у меня Мери! И вообще — отныне ему слишком много известно. Слишком много, чтобы существовать на этом свете дальше».

Молниеносным движением Эмма выхватила из-за подвязки кинжал и, бросившись к Тобиасу, всадила ему клинок в самое сердце в тот самый момент, когда и он, обернувшись, как раз намеревался рассчитаться с ней за предательство. В висках у нее стучало, щека горела. Чуть отойдя в сторонку, она смотрела, как муж задыхается в конвульсиях, наслаждалась его агонией, которой одной только и было дано хоть сколько-нибудь успокоить жгучую боль у нее внутри. А Тобиас Рид продолжал корчиться на полу.

Когда, привлеченные звуком выстрела, в кабинет вбежали слуги, они увидели дрожащую женщину на коленях у тела умирающего мужа. Откуда им было знать, что дрожь была вызвана вовсе не созерцанием предсмертных мук Тобиаса, а дурной кровью, клокочущей в ее венах в то самое время, когда такая же дурная кровь вытекала из нанесенной ею Тобиасу раны…

— Мадам, все ли тут в порядке? — глупо спросил слуга.

— Вор! — еле слышно произнесла она. — Он только что убежал. Смотрите!

В качестве доказательства она предъявила зацепившийся за перильца клочок ткани от порванного Мери при бегстве жилета.

— Вы идите к себе, мадам! — посоветовал слуга, когда другой лакей удостоверился в том, что хозяин мертв. — А я сейчас пошлю за жандармами.

Эмма кивнула и с достоинством поднялась, думая о том, что теперь уже никому не встать между ней и Мери. Никому и никогда! Никогда!

Мери, поминутно оглядываясь, чтобы проверить, нет ли погони, и хромая все сильнее, кое-как добралась до своего особняка — лодыжка распухла и страшно болела. Пришлось утешать себя тем, что ведь, прыгая из окошка с такой высоты, можно было вовсе сломать ногу или даже шею… Ей здорово повезло, хотя она плохо соображала, что делала, — просто повиновалась инстинкту, а он ее не подвел! Но вернулась-то она несолоно хлебавши! Да, конечно, она теперь знает и о сокровище, и об Эмме побольше, чем раньше, кроме того, если бы не Эмма, лежать бы ей сейчас мертвой. Мери мысленно поблагодарила подругу, пообещав отплатить тем же, когда судьба или рок снова сведут их лицом к лицу.

Обдумывая дальнейшую линию поведения, она сначала немножко колебалась. То ли остаться здесь и попробовать еще раз, то ли отправиться в Англию на корабле друга Корнеля, капитана Корка.

В конце концов склонилась ко второму варианту.

Если остаться здесь, то Риды, которым известны ее намерения, скорее всего, усилят охрану особняка и куда более надежно защитят ворота, через которые она с такой легкостью перелезла сегодня ночью. Кроме того, ее саму, точно зная теперь, что она осталась в живых, они не задумываясь отдадут на волю Человека в Черном. А вот там, в Дувре или в Лондоне, куда они обязательно вернутся, чтобы уладить свои делишки, будет довольно просто устроить им какую ни на есть ловушку.

Она сложила вещи и приказала оседлать для себя лошадь.

Ничуть не сожалея о том, что бросает придворную жизнь с ее раздутой репутацией, ту жизнь, где все не такое, каким кажется, она прыгнула в седло, перед тем предупредив слуг, что уезжает на несколько дней, и оставив им записку для лорда Мильфорта. В записке значилось: «Тобиас Рид передал Человеку в Черном пергаментный свиток, в котором, как мне кажется, содержатся чрезвычайно важные сведения, и поручил отвезти свиток в Англию, сказав, что он предназначен для королевского двора. Я не стала ждать, пока вмешается ваша полиция и перехватит свиток. Мы с мужем бросились в погоню. Если от меня не поступит ничего в течение месяца, можете считать, что я погибла, до последнего вздоха сохранив честь и верность Вашему делу. Преданная Вам Мери Риджмонд».

Этим письмецом она обеспечивала себе на будущее, если понадобится, возможность возвращения. Никогда не нужно сжигать мосты окончательно. Покончив в Сен-Жермене со всеми делами, она натянула поводья, пришпорила лошадь и устремилась в начинающийся день, обещавший стать грозовым.

Несколько раз она оглядывалась через плечо, но ее явно никто не преследовал — ни близко, ни вдалеке. Тем не менее Мери заставила лошадку ускорить бег: следовало быстрее добраться до Дюнкерка. А на боль, которая уже и икру захватила, можно не обращать внимания!

22

Снова начались дожди — серые, бесконечные, тоскливые, и мощеные дороги стали немыслимо скользкими. Лошадь и вообще-то двигалась вперед с трудом, а уж о том, чтобы пустить ее галопом, подумать было невозможно. Порой ливень прямо-таки стеной стоял, отчего видимость превращалась в нулевую.

Однако Мери не раскисала физически и не падала духом. Она делала не больше остановок в пути, чем было предусмотрено. На «Жемчужине» она научилась противостоять разгулявшимся стихиям, и теперь ее было не испугать — что бы ни случилось. Единственное, за чем следует наблюдать, если хочешь вовремя попасть куда надо, — это за состоянием лошади, вот и приходилось ей вслушиваться в дыхание животного, в ритм его шагов: не кажется ли ему, что всадница чересчур подгоняет, не страшит ли его что-то на дороге. Похоже на то, как наблюдаешь за корпусом судна или мачтами, если ожидается килевая качка… В чрезвычайных обстоятельствах, выживет ли моряк, зависит иногда только от его собственной внимательности, но ведь и у всадника все обстоит в точности так же.

Дюнкерк десять дней спустя встретил ее роскошной радугой через все небо: Мери восприняла одно из красивейших явлений природы как ореол гордости, воссиявший над родным городом Жана Бара. Норд-вест гнал тучи к берегу, к земле, а над морем небо постепенно очищалось.

Мери подъехала к городским воротам и, склонив голову, попыталась стряхнуть капли с треуголки: на пробегавшую рядом бродячую собаку мгновенно обрушился такой поток воды, что та с диким визгом бросилась прочь. Мери стало смешно. Ей ужасно хотелось есть. Она потрепала лошадь по холке.