Маргарита Тюрсан, нахмурив брови, вытирала руки о фартук. Когда приезжие подошли ближе, она наконец узнала племянника и воскликнула:
— Господи ты боже мой! Филипп, неужели это ты?
Минуту спустя они уже пылко обнимались, Мери же никак не могла отойти от изумления: надо же, у Корнеля, оказывается, есть имя, а она-то никогда его не слышала! Она подошла, когда тетушка с племянником оторвались друг от друга.
— Тетя Маргарита, это Мери!
— Мери? — Тетушка наморщила лоб, с подозрением всматриваясь в матроса.
— Это долгая история, — улыбнулся Корнель. — Скажи, у тебя осталась хоть одна меблирашка, которую мы могли бы снять?
— Увы…
— Так-таки ни одной? И даже комнаты нет?
— Ах, если бы я знала раньше!.. — Она призадумалась, затем лицо ее просияло: — А ведь есть одна квартирка, только там еще не закончен ремонт. Она будет готова дней через десять, не раньше, ну разве что ты поможешь… А до тех пор я поселю вас в бывшей комнате Дени. Там сейчас кладовая, но в последнее время запасов так мало, что два матраса легко в ней поместятся. Я хотела бы предложить вам что-нибудь получше, дети мои, но… Но пока — все равно добро пожаловать! Вы ужинали? — спросила она, обнимая Мери за плечи, ее задорный, смеющийся взгляд и улыбка были точь-в-точь, как у Корнеля.
Хозяйка пригласила гостей следовать за ней, и Мери услышала, как она шепчет на ухо племяннику:
— Твоя матушка могла бы написать мне, что ты женился. Ну и как я выгляжу в глазах твоей жены?
К величайшему удивлению девушки, Корнель всего лишь засмеялся и поцеловал тетку:
— Не волнуйся ни о чем — Мери не придает никакого значения таким пустякам!
Ужин оказался скудным: жиденький супчик с капустой и репой, в котором плавало чуть-чуть отварного мяса. За столом Корнель рассказал хозяйке дома, что Мери — англичанка и католичка, что она сильно привязана к своему изгнанному с родины королю и собирается предложить тому свои услуги, чтобы вернуть Якову Стюарту английский престол, который отнял у него Вильгельм Оранский. Маргарита одобрительно кивала, глаза ее блестели — наверное, ей пришелся по вкусу горячий патриотизм гостьи. А когда племянник закончил рассказ, она засыпала Мери множеством вопросов, на которые та с удовольствием ответила.
— Боже мой! Значит, вы бились со своими? — воскликнула потрясенная женщина, прижав руки к груди, когда Корнель сообщил, что его подруга наравне со всеми принимала участие в абордаже.
— Увы, мадам, эта война несправедлива, — вполне искренне вздохнула Мери. — Друг перед тобой или враг, у тебя один закон: выжить во время боя.
Маргарита согласилась, истово крестясь, и Мери заметила, какие красивые и белые у нее руки.
Так они беседовали еще примерно час.
Хозяйка поведала им, насколько ей трудно содержать дом и насколько она одинока с тех пор, как муж сломал себе шею, упав с крыши, куда забрался, чтобы заменить разбитую черепицу. К счастью, перед смертью он успел найти этого молодого англичанина, Томаса, который за комнату с пансионом помогает ей вести хозяйство. Продолжая осуществлять планы мужа, продавшего свое дело, чтобы приобрести этот особняк, они закончили сейчас ремонт в шести меблированных квартирах и трех комнатах, отвечая на просьбу якобитов — приверженцев английского изгнанника, короля Якова II, которых уже не вмещает Сен-Жермен-ан-Лэ, и теперь она может поддерживать вполне приличное существование на плату за эти помещения, да еще очень довольна тем, что они здесь ведут себя тихо.
Маргарита попросила рассказать, как живет сестра, мать Корнеля, с которой они не виделись десять долгих лет, и рассказала сама, что ее сын Дени сейчас во Фландрии с армией короля Людовика XIV и участвует в сражениях. Потом Мери с Корнелем отправились устраиваться в новом жилье, заранее радуясь тому, что скоро встретятся с Томасом — он должен был вернуться назавтра из поездки в Кале. Стоило им остаться одним, и Мери — как и в прошлые ночи — охотно позволила Корнелю заключить себя в объятия.
— Филипп… — с улыбкой шепнула она, пока он ласкал ее грудь.
Корнель приподнялся, опершись на культю.
— Не тебе смеяться над моим именем, мадам-с-тысячей-лиц!
— А мне оно не нравится! — просто так, без всякой причины, выпалила Мери.
— И мне не больше. Потому я его и сменил, — заявил он, возвращаясь к своим шалостям.
Но ей хотелось подольше подразнить его, и потому она решила еще поразвлекаться:
— Почему же на Корнеля?
Он вздохнул и закрыл ей рот поцелуем. Однако, переведя после этого дыхание, Мери тут же попросила:
— Ну скажи мне!
— После скажу, — пообещал он. — Если будешь хорошо себя вести.
— Вот уж чего никогда не получится! — в свою очередь вздохнула она, обвиваясь вокруг любовника плющом.
16
Так шли дни, и настроение у всех было прекрасное.
Корнель в конце концов рассказал Мери о птице, которая всегда сидела у него на плече и которой он был обязан своим прозвищем[3]. Оказалось, что, будучи совсем юным корсаром, он подобрал птенца и приручил его, и после, во время любого боя, ворона кружила над противниками, мало того — садилась им на головы и долбила клювом. Мери, представив себе эту картину, хохотала от души. А продолжение истории оказалось грустным: птицу однажды прикончили выстрелом из мушкета, только прозвище от нее и осталось, — но Мери, покачав головой, сказала на это, что смерть смелой вороны была достойна бравого моряка, и они выпили за упокой птичьей души, как выпили бы в память о боевом товарище.
О Форбене они не говорили: какой смысл?.. Корнель не жаждал признаний со стороны Мери, рассудив, что, оставив капитана в прошлом, любить ее легче.
И сам он тоже не распространялся о собственных чувствах: физического влечения к Мери ему было вполне достаточно, чтобы оправдать их связь, да и она казалась довольной тем, что происходит. Впрочем, так было и на самом деле — с одной стороны, ей не хотелось никаких осложнений, а с другой — Корнель давно ей нравился, но он был не из тех мужчин, за кого она могла бы выйти замуж.
Еще во время путешествия они все свободное время тратили на совместные раздумья над выбором лучшего средства приблизиться ко двору Якова II Стюарта в Сен-Жермен-ан-Лэ, и теперь то, что по соседству живут якобиты, представилось им редкостной удачей. Если бы не присутствие говорившей по-французски Маргариты, Мери легко бы вообразила, что находится на одной из лондонских улиц.
Когда король Яков вынужден был в 1688 году бежать из Англии, изгнанный зятем-протестантом Вильгельмом Оранским, он нашел приют в Сен-Жермен-ан-Лэ. Его верные и законопослушные подданные стали постепенно присоединяться к своему монарху. Сначала они заполнили его дворец, а затем, когда французский двор перебрался в Версаль, несмотря на то что строительство там еще шло полным ходом, заняли и весь городок Сен-Жермен, где пока места хватало.
Но мало-помалу и здесь стало тесновато, тогда якобиты начали селиться в Париже, занимая целые кварталы и сея сомнения в умах парижан. Народ никак не мог взять в толк, почему в то время как Франция в составе Аугсбургской лиги ведет войну с Англией, надо доверять этим чужеземцам больше, чем каким-то другим. Напрасно полиция господина Рейни держала ухо востро: стражам порядка все равно не удавалось гасить то и дело вспыхивавшие, иногда из-за совершенных пустяков, перепалки между французами и англичанами. Кроме того, в столь трудные времена многие парижане справедливо отказывались делить свой хлеб насущный, которого и так не хватало, с теми, кого они презрительно называли английскими собаками.
Теперь Корнелю приходилось повсюду сопровождать Мери, старавшуюся освоить правила этикета, которые ей предстоит соблюдать, если она хочет приблизиться к Якову II или его премьер-министру лорду Мильфорту.
Желая порадовать Маргариту, считавшую мужское одеяние неуместным для женщины в ее доме и перед ее постояльцами, Мери приучила себя краситься и носить платья, сшитые по последней дворцовой моде. Корнель же, предпочитавший видеть на подруге морскую форму и полагавший, что такой наряд к лицу ей гораздо больше, чем эти румяна и пудра, которыми она себя украшает, все-таки помалкивал и старался только, по примеру собственной тетки и Томаса, делать все от него зависящее, чтобы получше удовлетворять честолюбие девушки.
