— У меня нет любовника, Джеймс Бонни, но если ты и дальше станешь меня преследовать своими обвинениями — заведу, можешь не сомневаться!

Она выбежала, хлопнув дверью. Весь день бродила по городу, по улицам с деревянными домами, сплошь увитыми зеленью и пестрыми цветами, наугад сворачивала в переулки и наконец укрыла свою обиду в тени скал на песчаном берегу, у края пирса. Энн часто приходила сюда, чтобы вдоволь наглядеться на корабли. Ей хотелось только одного — попасть на борт и наняться в матросы, она проклинала глупые предрассудки, запрещавшие женщинам выходить в море. Она, конечно, могла бы переодеться в мужское платье и обмануть чью угодно бдительность, и она сделала бы это, если б ее так хорошо здесь не знали, и еще — если б Джеймс Бонни в свое время был моряком по призванию, а не по необходимости. Она сделала бы это, если б не вышла за него замуж. Снова тяжко вздохнув, мечтательница принялась пускать камешки, и камешки подпрыгивали на волнах, тихо угасавших у ее ног…

Получается, Энн выбралась из одной тюрьмы только для того, чтобы угодить в другую? Конечно, эта новая тюрьма приятнее, но жизнь в ней далеко не так увлекательна, как ей представлялось. Джеймс Бонни не смеет препятствовать ей встречаться с пиратами, пусть он не врет: она имеет право. Она хочет и будет упиваться сомнительной атмосферой таверн, вдыхать смесь запахов табака, вина и морской соли, смотреть, как мозолистые руки лезут под юбки девкам!

Теперь, когда муж прикасался к ней своими слишком белыми и слишком ухоженными руками, на нее это нисколько не действовало. Слишком благоразумны были его руки, как бы они ее ни ласкали. Слишком они были мягкие. Энн мечтала о яростном натиске людей, привыкших к океану.

И все из-за одного-единственного из них, который вышел из комнаты как раз тогда, когда она несла лекарства одной портовой проститутке. Благотворительность оказалась хорошим предлогом для того, чтобы бывать в этих трактирах, пользующихся дурной славой, встречаться с шлюхами, о которых Джеймс Бонни теперь и слышать не хотел — а ведь так любил их в Чарльстоне!

Энн замерла посреди трактирного коридора лицом к лицу с человеком, который затворил дверь, продолжая застегивать жилет. Их взгляды скрестились и вспыхнули.

— Здравствуй, миссис Бонни! — Поклонившись ей, он ускорил шаг.

Она не смогла ответить, горло перехватило и сердце колотилось отчаянно. Он знал ее имя. Ничего удивительного, ее все знали. Но она-то была уверена в том, что никогда с ним не встречалась. Из комнаты, которую только что покинул пират, вышла полураздетая Изабелла, бросилась его догонять.

— Спасибо тебе, Джон! — крикнула она ему вслед с лестничной площадки, послав несколько воздушных поцелуев.

Энн так и осталась стоять посреди коридора, завидуя их близости. До чего глупо…

Изабелла вернулась. Глаза у нее искрились, в руке была зажата золотая монета.

— Этот Рекхем не только отличный любовник, он еще к тому же знает, как надо разговаривать с женщинами, — сказала шлюха и затем испустила душераздирающий вздох.

Энн почувствовала, что краснеет с головы до пят, но Изабелла, поглощенная своим счастьем, казалось, ничего не заметила. Шлюха, напевая, вернулась в комнату, а Энн отправилась навещать ее соседку, не столько для того, чтобы облегчить страдания больной, сколько ради того, чтобы ее поподробнее расспросить.

С тех пор она томилась, мечтая изменить мужу с Рекхемом и обещая себе бросить Джеймса Бонни, если удалой пират поддастся ее чарам.

Но сколько она ни всматривалась в линию горизонта — все глаза проглядела! — а «Реванш», корабль капитана Вейна, где Рекхем был старшим помощником, все никак не показывался.

* * *

Вот уже целый месяц как Мери и Балетти на борту «Реванша». И вот уже месяц как у них на глазах нарастает ярость Джона Рекхема.

Несомненно, отношения между Чарльзом Вейном и его помощником обострились. Несомненно, команда встала на сторону Рекхема. Вейн был осторожным человеком. Этот бывший корсар боялся потерять свое судно в неравном бою. Если не считать нескольких баркасов, с которых и взять-то было нечего, разве что пополнить запасы еды, они почти ничем не поживились. Да к тому же Вейн ставил столько условий для захвата, что окончательно портил все удовольствие.

За два дня до того они повстречались с невольничьим судном, и все заранее радовались добыче: рабов легко продать, а рабыни еще и послужат утехой матросам. Но Вейн воспротивился этому. Чрезмерно благоразумный, он наложил запрет и помешал им получить удовольствие.

К вечеру перешептывания на батарее приобрели оттенок горечи и злобы, недовольство все время нарастало. Мери поняла, что ее присутствие на борту не улучшило отношений между капитаном и его старшим помощником. Несмотря на то что она отделилась от прочих матросов, заставив себя уважать, она отчетливо сознавала, что эти парни испытывают к ней далеко не те же чувства, что их собратья на берегу. Она была женщиной — а они лишены женщин. К тому же Вейн проводил в ее обществе немало времени под тем предлогом, что его интересуют нравы пиратов с острова Черепахи. Он пользовался немалым влиянием на Нью-Провиденс, у него нередко спрашивали совета. Мери не обманывалась. Она понимала, что понравилась Вейну. Доказательство тому — он не спешил пристать к берегам Нью-Провиденс. Рекхем тоже это заметил и относился к женщине с нескрываемой враждебностью.

Джон опасался, как бы Мери не вытеснила его, не сместила с должности, несмотря на то что «захватчица» продолжала недвусмысленно утверждать, что сойдет на берег, как только представится возможность. Рекхем был убежден в том, что она мечтает заполучить в свое распоряжение судно, и в особенности — именно это судно. Ей трудно было его разубедить, поскольку бригантина Вейна и впрямь обладала немалыми достоинствами.

— Я опасаюсь мятежа, — шепнул ей Балетти накануне вечером.

Мери кивнула. Они старались поменьше разговаривать между собой, чтобы не выдать даже малой части своих планов: чувствовали, что за ними постоянно следят. За исключением полутора десятков человек, телом и душой преданных Чарльзу Вейну, вся команда продалась Рекхему. Мери с Балетти попали на «Реванш» в неудачное время.

— Справа по борту шлюп! — закричал впередсмотрящий.

— Я его хочу, — заявил Рекхем Вейну, который рассматривал возможную добычу в подзорную трубу.

Вейн поморщился, и Рекхем, знавший, что это означает, от ярости сжал кулаки. И неприметно кивнул старшему матросу Фертерстону, который ответил ему тем же.

— Со шлюпами паршиво дело иметь, Рекхем, все равно что с тобой, — вздохнул Вейн.

— Здорово сказал, капитан, в самую точку попал, — шепнул Рекхем, упирая дуло пистолета ему в спину.

— Что это значит? — побелев, спросил Вейн.

— Что ты освобожден от своей должности, капитан.

Фертерстон коротко, пронзительно свистнул.

Команде хватило нескольких секунд для того, чтобы лишить возможности действовать всех, кто считался сторонниками Вейна. Мери и Балетти заодно с ними грубо втолкнули в трюм. Защищаться было бесполезно.

— Вперед, — приказал Вейну Рекхем.

Видя численное превосходство мятежников, тот сдался без возражений. Стиснув зубы, капитан прошел среди безмолвствующих матросов и, в свою очередь, спустился в трюм.

— Мне очень жаль, капитан, но мы ничего такого не замечали, — принялся оправдываться кок, когда за ними захлопнулась крышка люка и трюм погрузился в темноту.

— Ничего страшного, Морган, — вздохнул Вейн. — На стороне Рекхема задор молодости. Когда-то и я был таким же пылким. Я не могу его в этом упрекнуть. С возрастом все портится, господа.

Мери и Балетти воздержались от каких бы то ни было высказываний по этому поводу. На судне готовились к абордажу.

— Спасибо за поддержку, Рид.

— У меня не оставалось выбора.

Пользуясь темнотой, она опустила голову на плечо Балетти. Ей так часто этого хотелось с тех пор, как они встретились вновь. Ему, наверное, тоже, потому что он потерся виском о ее волосы. Мери закрыла глаза.