— Неужто нет желания поболтать? — весело удивился хозяин, увидев, как она поморщилась.

— Нет.

Отдав Мери табак и взяв протянутые деньги, лавочник негромко сказал:

— Если у тебя с Корнелем что не заладилось, приходи ко мне. У меня, знаешь, есть веские доводы, — прибавил он, положив руку себе между ног.

Мери отвела глаза от похотливой рожи торгаша: вот ведь, не постеснялся, хотя в лавке находились и другие покупатели, ждавшие своей очереди, — ничего не ответила ему, вышла и направилась к трактиру, где ждал ее Корнель.

Он сидел за столом с двумя другими капитанами, Барксом и Дунканом. Оба родились англичанами, но здесь, на острове, ни у кого не было родины. Войны велись только личные, и отношения выяснялись только при помощи сабли и пистолета. Сейчас капитаны играли в карты, четвертым с ними сел Клещи.

Мери наклонилась к уху Корнеля:

— Мне надо с тобой поговорить.

— О чем? — спросил тот, сосредоточенный на игре.

— О ребенке.

Этого было достаточно, чтобы он забыл про игру:

— Продолжайте без меня.

— Мери! — вспылил Дункан. — Это не по-человечески — сейчас его у нас забирать, я только-только начал наконец выигрывать!

— Срочное дело, — извинилась она.

— У женщин всегда так, все дела срочные. Только не тогда, когда в койку потащишь, — важным тоном изрек Баркс.

Мери так на него взглянула, что он опустил глаза.

— Я, само собой, не про тебя говорил, ты — совсем другое дело, ты-то не женщина. Ну, то есть я хочу сказать, не настоящая женщина, вернее, настоящая, но не такая, как другие, — окончательно запутался он.

— Ладно, хватит уже, — проговорила она изменившимся от боли голосом.

Корнель больше ни о чем не спрашивал. Мери, смертельно бледная, вынуждена была прислониться к стене из пальмовых стволов, чтобы удержаться на ногах.

— Черт возьми! — выругался Дункан, бросая карты на стол.

Клещи уже вскочил с места.

— Сбегай за врачом, — распорядился Корнель, ведя Мери к лестнице.

Она поднялась по ступенькам сама, напустив на себя нелепо гордый вид: не хотелось, чтобы другие пираты видели ее сдавшейся. Будь она неженкой, никогда не смогла бы завоевать их уважение…

На полпути, обернувшись к трактирщику, Мери выкрикнула:

— Принеси мне рома, Набей-Брюхо, чтобы я могла залить твою протухшую жратву.

— Мою протухшую жратву?! — возмутился тот, но поспешил все-таки исполнить распоряжение. — Скажешь тоже! Пища богов, лучше не бывает.

Едва войдя в комнату, Мери повалилась на постель:

— У меня выкидыш.

— Да понял я уже. Чем тебе помочь?

— Ничем. Природа сама все сделает. А я только хотела тебя предупредить. Но не таким способом, — сморщилась она.

Корнель поцеловал ее в лоб:

— Ты вся горишь.

— От рома пройдет.

— Да брось ты эту дурацкую гордость, — прикрикнул он на нее. — Мне будет спокойнее, когда придет врач.

Мери чуть-чуть улыбнулась и хотела было ответить, но тут в дверь постучали. Корнель бросился открывать.

— Если еще чего понадобится… — начал трактирщик, протягивая ему кувшин и стакан.

— Чтобы ты придержал язык, — потребовала Мери.

— Можно подумать, в моих привычках болтать языком, — проворчал тот.

Несмотря на боль, Мери улыбнулась. Трактирщик, Набей-Брюхо, как его прозвали, был, по правде-то говоря, верным товарищем. Но они постоянно таким вот манером друг друга поддразнивали, притворялись, будто терпеть друг друга не могут, скрывая за этими перебранками поистине братскую нежность, которая их связывала с того самого дня, когда впервые встретились. Ни за что на свете Набей-Брюхо не выдал бы своей слабости. Игра, которую вела Мери, помогала притворяться и ему, пусть даже никто на самом деле ему не верил. Все знали, что он оказался на острове Черепахи скорее случайно, чем по собственной воле.

Спазмы стали намного сильнее. Скоро все должно было закончиться.

— Сходи на кухню. Там должны были уже вскипятить воду, скоро обед. Принеси мне лохань горячей воды и чистые полотенца.

— Ты уверена?

— Я уже рожала, Корнель.

— Это не одно и то же, — возразил он.

— Ладно, увидим. Иди же, говорю тебе. Не хочу, чтобы какой-нибудь шарлатан заглядывал мне между ног и говорил то, что я и без него знаю.

Корнель кивнул, внезапно почувствовав себя дураком. Взгляд, который Мери только что на него бросила, напомнил ему, с кем он имеет дело. А ведь он почти забыл об этом с тех пор, как она забеременела.

Не прошло и часа, как все было кончено. Мери залпом осушила бутылку рома, чтобы окончательно исцелиться, и, совершенно пьяная, уснула рядом с Корнелем, куда более удрученным, чем она сама.

— Я готова выйти в море, — объявила она на следующее утро в общем зале трактира, сидя за столом и уплетая ломоть вяленой грудинки.

Она усвоила местные привычки, и у ее завтрака был дикарский вкус ее новой жизни.

— Рад видеть, что аппетит к тебе вернулся, — сказал Набей-Брюхо, наливая вина, которого она потребовала.

— Так ведь выбора-то нет, — отозвалась Мери, насмешливо на него взглянув. — У тебя даже ром, и тот поддельный. Голова только от него разболелась.

— Тем лучше, — бросил он на ходу, удаляясь от стола. — Меньше болтать будешь.

— Неужели тебе никогда не надоедает его задирать? — вздохнул Корнель.

— Ты же знаешь, если я перестану его дразнить, ему будет этого недоставать.

Мери откинулась на спинку стула. Стульев в этом заведении было немного, три четверти пиратов довольствовались грубыми скамьями, но трактирщик всегда устраивал Мери поудобнее, для нее стул неизменно находился.

Вытащив из кармана трубку, она набила ее табаком и закурила. Жадно затянулась, блаженно вздохнула.

— Я-то думал, ты погрустишь, — проронил Корнель.

— О чем? — удивилась Мери, но, увидев, каким напряженным стало его лицо, тотчас сообразила, что он говорил о ее так плачевно закончившейся беременности.

— Знаешь, Корнель, чему быть, того не миновать, — пожав плечами, ответила она.

За те пятнадцать лет, что они разбойничали на Карибах, она успела сделаться фаталисткой, исцелившись от всего, что мучило ее прежде. Нет ничего лучше хоровода дней на горизонте, чтобы человек получил возможность осознать, насколько он ничтожен.

Мери усвоила такой взгляд на вещи и укреплялась в нем с каждой бурей, с которой отважно вступал в схватку «Бэй Дэниел», с каждым мгновением этой жизни, которой она наслаждалась и которую дарили ей сын и любовник.

— Я знаю, ты права, — согласился Корнель, — но все равно, мне-то хотелось ребенка…

— Мне тоже, — соврала она, чтобы его утешить.

У нее был уже не первый выкидыш, но другие случались на очень ранних сроках, и она об этом никогда не рассказывала.

— Когда мы сможем сняться с якоря? — спросила Мери, чтобы сменить тему.

— А что, мадам уже не терпится?

Корнель понял, что прежний разговор закончен, тема исчерпана. Настаивать бесполезно — с Мери Рид не поспоришь.

— Можно подумать, ты об этом не догадывался, — улыбнулась она.

Мери повернулась к трактирщику, который перетирал стаканы, собираясь расставить их по местам. В свои сорок лет Набей-Брюхо все еще выглядел красавцем мужчиной. Приветливое лицо, высокий, с залысинами лоб, мужественная улыбка. Если бы не дородность, свойственная людям его сословия, мог бы быть вполне во вкусе Мери. И вместе с тем именно эта уютная оболочка привлекала ее, располагала к нему.

— Я бы с удовольствием поела твоего свиного рагу, если оно готово, — сказала она.

— Вот только подсыплю крысиного яда, тут же и положу тебе в тарелку, — смеясь, отозвался он.

Корнель, давно смирившийся с их сообщничеством, только вздохнул и подумал: «Эти двое никогда не перестанут поддразнивать друг друга».

Набей-Брюхо уже спешил исполнить просьбу Мери. На этом острове не было ни одного мужчины, который не мечтал бы о подруге, похожей на нее. Не было на этом острове ни одного, кто не мечтал бы о ней. Корнеля это раздражало, но одновременно вызывало у него гордость. Всерьез ему тревожиться не приходилось.