Опустившись перед Мери на колени, Балетти пылко сжал ее руки.

— Мери, этот череп вообще не должен был бы существовать! И однако же это еще не самая удивительная часть его тайны. Я знаю, что тебе это покажется немыслимым, невероятным до такой степени, что ты сочтешь меня помешанным, но он живой. Разумеется, не в том смысле, в каком мы привыкли это понимать, но он обладает величайшим и чудесным знанием, которое дает мне во сне. Мои эликсиры, секрет философского камня — все это от него. Мне ни к чему этот клад, все, чего я хочу, — это доставить череп туда, откуда он прибыл, дополнить его и проникнуть в его тайну. Я хочу попасть в хрустальный город, если он существует. Не ради тех богатств, которые могут в нем храниться, но для того чтобы молить его властителей избавить меня от того бремени, которым наделило меня запретное знание.

— О чем вы, маркиз? Что еще за бремя? — удивилась Мери, которую его исповедь привела в полную растерянность.

— Бессмертие, Мери, — простонал Балетти, снова взяв в руки череп.

На лице Мери отразилось еще большее смятение.

— Никто не может быть бессмертным, — сказала она, не в силах поверить его словам.

— И тем не менее я больше не старею. Каждую ночь она меня возрождает, она меня поддерживает.

— Почему «она»? Почему «она», а не «он»?

— Ты не понимаешь, — пробормотал Балетти, снова водружая череп на подставку. — Не знаю, каким чудом и с какими намерениями он был создан, но душа, которая в нем обитает, — душа женщины. Женщины, которая выбрала меня, чтобы я оставался рядом с ней. И это из-за нее, Мери, из-за нее я никогда не мог полюбить.

Он неотрывно смотрел ей в глаза, и беспредельность его страданий пронзила душу Мери. Она встала и, нетвердо ступая, все же попыталась дойти до Балетти, чтобы укрыться в его объятиях.

— И все же я здесь, маркиз.

— Да, я впервые бросил ей вызов, впервые отказался видеть твой образ, который она мне показывала.

— Какой образ? Картины моей мести?

— То, какой ты будешь в старости, притом что я-то не буду стареть. Что может быть хуже, Мери, чем эта неизбежность? Что может быть хуже, чем пережить тех, кого любил?

Мери отстранилась и посмотрела ему в глаза:

— Жить без любви, маркиз. Это самое худшее. Вот какое наследство оставил мне Никлаус. Вы были правы, когда бросили ей вызов.

Их губы с одинаковой жадностью потянулись навстречу друг другу, слились, и мягкий ковер беззвучно принял сплетенные в отчаянии тела. Череп, неподвижный на своей подставке, казалось, посмеивается над ними из своей вечности.

16

Корнель следом за Клементом углубился в подземный ход. Они продвигались медленно, согнувшись, вжав голову в плечи, прислушиваясь к еле слышному шелесту струившейся по стенам и слезами стекавшей на пол воды. Пройти надо было всего-то метров сто, но здесь до того пахло плесенью, что у Корнеля нестерпимо засвербело в носу и он едва удерживался, чтобы не чихнуть. Прижав язык к нёбу, чтобы как-нибудь себе помочь, он старался сосредоточиться на мигающем огоньке фонаря, которым Корк, вытянув руку, водил перед собой.

— Вот мы и пришли, — объявил Корк, когда они оказались у подножия каменной лестницы.

Он поднялся на три ступеньки, вдвинул камень в углубление, и стена расступилась, в проем хлынул свет. Маркиз ждал гостей в своем кабинете.

Рванувшись наверх из подземелья, Корнель увидел, как эти двое обнялись, впрочем, маркиз тотчас отстранился от Корка и направился к нему.

— Добро пожаловать, Корнель. Мери будет очень рада вас видеть. Я пока ничего не говорил ей обо всей этой истории, решил, что лучше нам сначала все обсудить. А где же мальчик? Я думал, вы приведете его с собой.

— Мальчик на Пантеллерии, — ответил Корк. — Я не хотел подвергать его опасности. Имперцы шарят по всей Адриатике с тех пор, как Форбен осаждает Триест. Нелегко было пробраться незамеченным. Они неустанно меня преследуют.

— Ты уверен, что укрытие надежное? — спросил Балетти.

— Им нужен «Бэй Дэниел», а не Никлаус. На острове он в безопасности. Если бы нас схватили по пути к вам, его постигла бы та же участь, что и людей Клерона.

— А тебе удалось узнать, на каком судне они ушли? — забеспокоился Балетти.

— Они отправились из Триеста по суше к другой гавани, но у меня теперь нет достаточной свободы действий для того, чтобы добывать сведения и что-то делать. Посол на меня злится, он просто в бешенстве, а Больдони предложил немалую награду тому, кто меня схватит. Я слишком много о них знаю. Эта ловушка в результате только раззадорила Форбена, который с удвоенной яростью нападает на Эннекена де Шармона. Теперь они вообще не оставят меня в покое.

— А вы, Корнель, что думаете на этот счет? — спросил Балетти, повернувшись наконец к нему.

Корнель до тех пор довольствовался тем, что наблюдал за ним, изучал его и злился, видя, что перед ним и впрямь красавец-мужчина, и понимая, что тот и в самом деле безупречен — все в точности так, как расписывал ему Корк. Он порадовался тому, что не привел с собой Никлауса-младшего. Маркиз так же мгновенно отнял бы у него мальчика, как мгновенно обольстил Мери.

— Я думаю, что Клементу лучше пока держаться в стороне от всего этого, — сказал он. — Совсем нетрудно оставить «Бэй Дэниел» спрятанным в бухте и сделать так, чтобы имперцы о нем позабыли. Через несколько недель у них появятся другие поводы для беспокойства. Форбен не простит им того, что они не отдали ему пленных. Я его знаю. Он будет и дальше жечь все, что встретит на пути.

Балетти нахмурился. Это соображение ему совсем не понравилось.

— С чего ему так яриться?

— Да ведь он уверен, что Никлауса-младшего взяли в плен, — объяснил Корнель.

— Понятно. Думаю, самое время рассказать Мери, как обстоят дела. Это ее сын. Она решит, как поступить, — заключил Балетти.

— Сначала я должен открыть вам ее секрет, — раздосадованно проговорил Корк.

Балетти посмотрел на них безмятежным взглядом, и это еще больше не понравилось Корку.

— Это лишнее. Мери сама мне все рассказала. У нее все хорошо, Корнель. Вы сами можете в этом убедиться. Пойдемте со мной.

Они вышли из кабинета Балетти и двинулись куда-то по коридору. Корнеля потрясло великолепие дворца. Разве их с Никлаусом дружба перевесит все то, что Балетти может предложить Мери?

Через сводчатую дверь они вышли в сад. Лавина ароматов обрушилась на Корнеля, защекотала ему ноздри, окончательно прогнав стойкие и неприятные запахи подземелья. Этот роскошный сад, где в изобилии росли разнообразнейшие белые цветы, казался библейским раем.

Потом Корнель увидел Мери, и у него сжалось сердце — как раньше в Сен-Жермен-ан-Лэ, когда она выряжалась в ненавистные ему одежки леди. Она стояла к ним спиной в конце посыпанной гравием аллеи, одетая в нарядное, но довольно простое платье, с высоко уложенными волосами, и, напевая, составляла букет.

— Мери! — окликнул ее Балетти.

Когда она обернулась, Корнель подумал, что сейчас возненавидит ее в этом обличье знатной дамы. Но замер на месте, ослепленный ее улыбкой, кротостью и безмятежностью ее лица, и его ревности пришлось смириться с неизбежностью. Мери была сказочно хороша, он ее такой и не помнил.

— Корнель! — радостно вскрикнула она.

Выронив цветы, которые рассыпались по земле, она подхватила юбки и помчалась ему навстречу. Моряк раскинул руки, но сердце у него разрывалось на части.

Мери на мгновение прильнула к нему, позволила заключить себя в объятия, но только на мгновение. Почувствовав, как крепко давний друг прижал ее к себе, она наскоро чмокнула его в небритую щеку, воскликнула: «До чего же я рада, что ты нашелся!» — и тут же отстранилась, убедившись в том, что влечение Корнеля к ней нисколько не ослабело. Повернулась к Корку, у которого на лице засветилась легкая улыбка.

— И тебя очень рада видеть, Клемент.

Клемент Корк склонился перед ней:

— И все же не так сильно, как я тебя, разбойник моей души.