* * *

— Вот ваши покои, синьора, — сообщил вышколенный лакей, открыв перед ней дверь.

Мери вошла — и так и осталась стоять, раскрыв рот. Комната была роскошно убрана, украшена полотнами Микеланджело. Кровать с балдахином, казалось, была вырезана из цельного куска черного дерева. На спинке изображена галантная сцена. Занавеси с неярким рисунком смягчают свет, потоком льющийся сквозь стекла огромных окон, ложащийся на персидский ковер, наборный паркет, ларцы, шкаф, туалетный столик с зеркалом в золотой раме с вправленными в нее рубинами. Как и все остальные помещения в доме Балетти, комната заворожила Мери своим великолепием. На мгновение она позабыла обо всех горестях, терзавших ее душу.

— Вам здесь нравится?

Она и не слышала, как вошел маркиз де Балетти, — слишком поглощена была разглядыванием обстановки, слишком увлеченно восхищалась всем подряд; а ведь уже думала, будто ничто не сможет ее обрадовать.

Мери повернулась к нему, чувствуя, как отчаянно заколотилось и тревожно сжалось сердце при мысли о том, что сейчас она увидит довольное и презрительное лицо хозяина палаццо. Однако ничуть не бывало — взгляд маркиза был участливым и покровительственным.

— Чем я заслужила такую честь, маркиз, после всего, что вы мне наговорили, и всего, что со мной проделали? Не понимаю. Чего вы от меня хотите?

Балетти подошел к ней так близко, что едва не коснулся. Внезапная и тайная волна желания, пробужденная ароматом его духов с мускусными нотками, накрыла ее с головой. Дыхание участилось.

— Да здесь и понимать нечего, Мария. Или вы предпочитаете, чтобы я называл вас Мери?

— Как вам будет угодно, — ответила она, совершенно сбитая с толку.

Балетти смотрел на нее непритворно ласково. Только мягкость и терпение, ничего более в этом взгляде не было. В конце концов, разве не могла она ошибаться? Может быть, он ничего о ней и не знает, кроме ее настоящего имени? Клемент Корк вполне мог назвать его маркизу, если, как ей и представлялось, между ними существует связь. Балетти легонько приподнял пальцем ее подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

— Я вам уже сказал, Мария, что только и хочу отпустить вам грехи. Смыть с вас ту грязь, в которую окунул вас Больдони. Отныне вы принадлежите мне, и только мне.

— А как же он? Расставание причинит ему боль. Джузеппе меня любил…

— Что ж, значит, у нас с ним разные представления о любви. Не беспокойтесь. Ему всё рано или поздно прискучивает. Непременно. Как в любви, так и в дружбе. Вы не избежали бы этого. Неужто сожалеете о нем?

— Нет, — без колебаний ответила она.

— Если хотите, вы можете отсюда уйти, но меня это огорчило бы. Помните, что вы свободны. Совершенно свободны, вольны приходить и уходить, когда захотите, и нимало не обязаны передо мной отчитываться. Этот дворец открыт для вас. Весь, до последнего закоулка, за исключением одной только комнаты, ключ от которой хранится у меня. Никто не будет следить за вами, Мария. Взамен я попрошу вас всего лишь об одном. Никогда меня не предавайте. Я все могу понять и все простить. Кроме этого.

Он отстранился и учтиво поклонился ей:

— И еще одно. Сохраните этот наряд, он мне нравится. Ваши шкафы полны платьев, вы сможете переодеться. И не подстрекайте меня. Только я сам решу, в какой день и в какой час я буду вас любить. Если этому суждено когда-нибудь произойти. Я не таков, как другие, вы сами это заметите. Надеюсь, к тому времени вы будете достаточно доверять мне для того, чтобы открыть ваши тайны. До тех пор они будут оставаться вашими, и я ничего не хочу о них знать.

— Весьма вам за это признательна, маркиз.

— Доверие — редкое сокровище, Мария. Для того чтобы его обрести, требуется немалое время и немалая самоотверженность. Иногда на это и целой жизни недостает. И все же я постараюсь заслужить ваше доверие. Тогда вы, быть может, перестанете меня бояться.

Мери смутилась, но не воспользовалась коротким мгновением тишины, возникшей между ними по воле Балетти. Что она могла бы на это сказать?

Помолчав, маркиз с печальной улыбкой продолжил:

— Отныне в вашем распоряжении горничная и выездной лакей. Используйте их, как вам заблагорассудится. Тратьте деньги, как и сколько захотите. Здесь все принадлежит вам. Все. В том числе и время, которое вы согласитесь мне уделить. Желаю вам хорошо провести день, — прибавил он и, поклонившись, ушел так же неслышно, как и появился.

Мери продолжала стоять молча, совершенно растерявшись. Потом бессильно рухнула на ближайший стул.

Тайна разрасталась. Никогда она и представить себе не могла Балетти с этой стороны. До тех пор она встречала в приемных монастыря светского человека, чуть легкомысленного и непоследовательного. Равнодушного к ней. Что произошло? И в нем. И в ней. Теперь ей хотелось одного: выяснить это. И не только из-за послания, найденного у мэтра Дюма, и не из-за Эммы, а именно для себя самой. Для того чтобы понять. Потому что поведение маркиза не укладывалось в рамки какой бы то ни было логики. Она подумала о загадке мэтра Дюма, вспомнила его соседей, уверявших, будто прокурор знается с нечистой силой. Мери не была суеверна, однако же ей пришлось признать, что маркиз оказался не менее удивительным и загадочным человеком, чем его отец. Он обладал над ней властью, которая всю душу ей переворачивала.

Вздохнув, Мери постаралась отогнать навязчивые мысли. Она достигла своей изначальной цели. Балетти поселил ее в своем доме, и она свободна… хотя это ей еще предстоит проверить. Рано или поздно Эмма появится здесь. И тогда Мери сможет с позиции силы встретить ее и отомстить за себя. До тех пор у нее не должно быть других целей, кроме как обнаружить связь, соединяющую этих двоих. И, помня о масках, которыми все здесь прикрываются, попытаться застать их врасплох. Она почувствовала, как постепенно наполняется какой-то новой силой.

Мери встала, подошла к окну, окинула взглядом лежавший у ее ног сад. Несмотря на безрадостную зимнюю наготу, можно было догадаться о том, насколько он гармоничен и продуман. От Больдони она знала о пристрастии маркиза к белым цветам.

Белый цвет. Символ чистоты.

«Кто вы на самом деле, маркиз де Балетти? — подумала она, заметив, что он сворачивает в аллею, обсаженную оливковыми деревьями. — И что скрывается в той комнате, куда вы мне запретили доступ?»

Словно догадавшись о том, что она мысленно обращается к нему с вопросами, Балетти повернул к ней лицо, кивнул и улыбнулся. Мери тоже улыбнулась и кивнула ему в ответ, потом отошла от окна.

«Что такое этот хрустальный череп? Условное название, шифр, пароль или реальный предмет?» Она отогнала от себя разом все эти вопросы, которые и раньше ее преследовали, возвращались снова и снова и не переставали занимать ее до тех пор, пока она не погрязла в венецианском распутстве.

Когда-нибудь она непременно найдет на них ответы. Рано или поздно.

* * *

Джузеппе Больдони был обижен. Обижен и обозлен. Он играл и проиграл. И теперь мерил шагами внутренний дворик своего дома, несмотря на пронизывающий холод, установившийся в конце декабря 1701 года, не желая самому себе признаться в том, что старается увидеть Мери за окнами дома Балетти. Он злился на них обоих. На него. И на нее.

Мери не любила его. Она воспользовалась им для того, чтобы подобраться к Балетти. Надо быть слепым и глухим, чтобы не понять этого. Все оказалось только игрой. А сам он оказался пешкой в этой игре. Потому что и Балетти тоже его обманул. Он не был влюблен в Марию. Он хотел только одного: чтобы Мери Рид оказалась в его власти. А Мария и не отрицала, что она и есть эта женщина. Она согласилась принять наказание, согласилась расстаться с ним, с Больдони, ради того, чтобы поселиться в доме своего мучителя. Бесспорное доказательство того, что они прекрасно ладили друг с другом, как бы это ни выглядело со стороны. Вот чего он не знал — зачем все это понадобилось? С какой целью?