– Приветствую, почтенный, – сказала она с искренним уважением, тогда как остальные смотрели на него больше с недоверием, – что привело тебя в Гилеард?

– Кэлрен, – обратился к ней татуированный, – долго еще ты будешь всем приходящим задавать вопросы? Командор и без тебя разберется.

– А ты не лезь! – крикнула соратнику клирийка, плавной походкой приближаясь к крестьянину и обходя его, – мне, может, тоже интересно, что там в мире происходит.

– И ты туда же, Энмола, – бросил со стоном свою булаву человек, – потом же все равно мы обо всем узнаем.

– Да пусть рассказывает, – сказал северянин, – жалко, что ли?

– Наше селение находится в нескольких часах пути отсюда, – оправив рубаху, начал крестьянин, – боюсь, сейчас там неспокойно. Обезумевшие равшары вломились к нам и требуют пропустить их в какое-то старое каменное святилище на окраине нашей деревни. Требуют от нас подчинения, а всех несогласных убивают.

– Илгериас сохрани, – прошептала Кэлрен.

– Ты Каратель, подруга, пора бы тебе уже привыкнуть, что мир бывает жестоким, – сказала темнокожая Энмола, – а вот про святилище давай поподробнее. Чего этим уродам из пустоши нужно?

– Знаете, у нас в деревне есть маг. Некромантию практикует. Он написал письмо вашему командующему и умолял, чтобы я незамедлительно доставил его. Я не читал послание, ему лучше знать, что там, но он упоминал, что там кто-то захоронен.

– Раскапывают гробницы, значит, – сказал татуированный, – хм, это интересно. А как ты оттуда выбрался? Равшары вряд ли отпустили кого-то, если они захватили территорию.

– Ну, понимаешь, мы с некромантом заключили сделку. Он помогает моей семье перебраться в безопасное место с помощью своей хваленой магии, а я доставляю сюда его письмо. Любой уважающий себя мужчина не стал бы бросать своих близких на произвол судьбы. Но мой брат остался в деревне.

– Мы постараемся его найти, обещаю, – Кэлрен похлопала его по плечу, в глазах ее было искреннее сочувствие.

Парень с прической-гребнем поцокал языком, мол, глупо давать обещания, которые могут оказаться невыполнимыми.

– Спасибо, дорогая, – в его глазах чуть не навернулись слезы, но он нашел в себе силы удержаться.

Из врат в главное здание крепости вышел вооруженный человек, сопровождаемый двумя воинами-копейщиками. На поясе его висел зазубренный кривой клинок. Его рыжие кудрявые волосы были подстрижены коротко, что только подчеркивало его жесткие черты лица, мощные скулы и челюсть, выпирающую вперед. Одного глаза у него не было, его закрывала повязка. Он язвительно ухмыльнулся, увидев крестьянина, словно ему доставила удовольствие возможность над кем-то возвыситься.

– И на таких, как ты, наш командор должен тратить время? На такую чернь? Даже я, Норберт Гартахол, его правая рука, чувствую себя оскорбленным. Что ж, он ждет тебя. Шевелись, червь.

У крестьянина на лоб глаза полезли, он встречал много заносчивых людей среди дворян, но не ожидал увидеть такое отношение к людям его сословия здесь, среди защитников границы Союза и всего Ганрая. Кэлрен с сочувственным взглядом развела руками, а Энмола, проходя мимо, сказала, подмигнув ему:

– Когда встретишься с командором, будь осторожен в словах. Он, мягко скажем, не самый уравновешенный человек, хотя и один из лучших в своем деле. А на этого рыжего и конопатого забей, мужик, он тот еще мудак, все это знают.

Крестьянин усмехнулся и, ничего не сказав, побрел следом за Гартахолом. Его провожали взглядом каратели, оторвавшиеся от тренировки, но первый помощник командора обернулся и рявкнул:

– А вы чего встали, как истуканы деревянные в Хаглоре? Тренируйтесь, вам потом за родину сражаться и погибать, если будете филонить!

Двери закрылись, и снова послышался лязг клинков и гулкие звуки ударов бравых воинов Ганрая.

***

Человек в покрытом грязью дорожном плаще подходил к частоколу. Дождь лил как из ведра, но капюшон его был откинут. Пасмурная, холодная погода была под стать его одежде – под серой накидкой скрывался панцирь с потусклевшими от времени и покрытыми рубцами и царапинами пластинами. Его брюки были заправлены в туго затянутые портянки, на которых виднелся толстый слой слякоти. Сам же человек был весьма нетипичного виду. Белые растрепанные волосы колтунами свисали в разные стороны, точно иглы на спине дикобраза. Красные, как у демонов подземелий Азрога, глаза искрились как горнило кузни. Точнее, таким глаз был один, второй был абсолютно незрячим, остался лишь помутневший белок. Его быстрый взгляд постоянно перемещался, точно он выискивал цель. Движения его были резкие, а походка – немного хромой, но уверенной и выверенной, словно он всю жизнь провел, маршируя на плацу. Спину он держал прямо, но все время подавался вперед, точно собирался устремиться вперед со всех ног. Он не был стариком, но и молодым, безусловно, уже не являлся, на его узком худом лице давно вырисовывались глубокие морщины. Атлетом он не был, но в жилистом теле этого красноглазого альбиноса кипело столько энергии, что хватило бы на двадцатерых. Лицо человека пересекали уродливые и глубокие шрамы, один проходил через глаз, что сразу давало понять, как он его лишился, два других – прорезали левую скулу и подбородок. Под накидкой прятался довольно длинный меч без ножен. Странный и жуткий на вид путник уже выходил из редких зарослей хвойных деревьев, перемешанных с обилием колючих кустов, и подошел к косому и облезлому забору, который, разумеется, изобиловал массой надписей вроде признаний в любви, оскорблений, насмешек, в том числе и над короной. Альбиноса интересовала лишь одна надпись: «Деревня Козьи Загоны». Лишний раз удостоверившись в правильности своего маршрута, он зашагал еще быстрее.

Всего полтора десятка домишек и небольшое стадо коз, пасущееся на лугу у забора – вот тебе и все козьи загоны. Оскалившись, он с явным энтузиазмом оглядел село, словно прикидывал, как его можно обустроить достойно. Весь Союз красив в больших городах, что можно пересчитать по пальцам. Отойди от них – и кроме куцых поселков и девственных лесных или степных угодий мало что увидишь. Несколько прачек, что полоскали белье в ручье и судачили о своем, о женском, завидев гостя, живо собрали свои вещи и разошлись по домам. Дети же, игравшие в грязи в мяч, еще раньше пустились наутек. Очевидно, их всех пугало одно – на груди у этого человека висел медальон, на котором была изображена эмблема Карательного Отряда – алый кулак на фоне желтоватого пламени. И носить такую мог лишь его командор. Безусловно, все здесь знали, кто он такой. Старый крестьянин в соломенной шляпе был одним из немногих, кто не побоялся остаться на месте при его прибытии. Даже собаки, которые привыкли лаять едва ли не на каждого пришедшего, на этот раз лишь жалобно скулили и, поджав хвосты, забивались скамью.

– Глоддрик Харлауд, – старик выпустил струю дыма, не вставая, – какое удивление. Чем могу помочь тебе?

– Командор Харлауд, – облизнув губы в вызывающей усмешке, прохрипел странник.

Не знать Глоддрика Харлауда было невозможно. Этот человек был если не лучшим, то одним из лучших мечников, да и вообще воинов во всем Союзе. Воевал с равшарами в пустошах, ветеран Северной войны, а затем подавлял беспорядки в солнечной и жаркой Клирии, на юге. Командующий карателями. Практически все преступники, до кого добрался молот правосудия карателей, были пойманы им. А чаще – убиты. Поговаривали, что он и не человек вовсе, а древний могущественный дух, заключенный в смертное тело. Северяне часто с неохотой признавали, что их бесстрашные воины берсерки ему и в подметки не годились. Если у тех еще оставался инстинкт самосохранения, Глоддрик был его лишен начисто. И несмотря на то, что через три года ему перевалит за шестьдесят, он все еще был опаснейшим противником.

Внезапно Глоддрик изменился в лице и устремил на старика взгляд, полный нетерпения и озлобленности. Морщин вокруг его глаз прибавилось.

– Я по делу, – процедил сквозь зубы он, – где сдох ваш некромант?