Тот только загадочно улыбнулся и начал расстегивать ремень на своих штанах. По мере того, как оголялись стройные молочные бедра, Данила все сильнее испытывал желание начать пускать на них слюни. В тот раз они оба были полностью в одежде, не считая едва приспущенных штанов, и толком разглядеть тело блондина было невозможно. Теперь же он смотрел и наслаждался. Да и судя по тому, как Часовой пялился на его грудные мышцы, он тоже был очень даже впечатлен.
Даня помог блондину выпутаться из тесных штанов, вместе с ними же стягивая и простые черные боксеры и параллельно облапывая обнажающиеся участки тела. Казалось, Антихриста вообще не смущала собственная нагота, зато Рыков от такого вида перед собой почувствовал себя каким-то подростком, подглядывающим за голой бабой. Ощущения были примерно те же: в паху приятно ныло, взгляд оторвать было невозможно, а чувство, что он делает что-то запретное, только нарастало. Самое удивительное, что ему это нравилось и останавливаться он не собирался.
Часовой тем временем избавил Бесобоя от мешающих спортивок и белья. Его член, уже не прижатый к телу одеждой, сразу же, как по команде, встал по стойке смирно. Блондин хмыкнул, облизнувшись, но оставил стоячище Дани без комментариев, а вместо этого нагло уселся на чужой живот. Данила отвел взгляд и подложил себе под голову пару подушек. Скользнул ладонями по груди парня и, стоило ему задеть кончиками пальцев небольшие розоватые соски, как тот шумно выдохнул и вздрогнул. Заметив это, Рыков уже целенаправленно начал тискать и сжимать мозолистыми пальцами аккуратные сосочки, чуть оттягивая их. Антихрист задышал чаще и совсем тихо простонал, но Дане этого уже было достаточно. Действуя интуитивно, он оставил одну руку на груди парня и второй скользнул ниже, кончиками пальцев касаясь светлой дорожки волос, тянущейся от пупка к паху, чуть взъерошил короткие волоски, отчего Часовой задрожал отчетливее, и обхватил рукой уже достаточно крепкий член своего… любовника? Блондин со стоном выгнулся в спинке, заерзал, стараясь толкнуться в ладонь мужчины, но вместо этого вжался задницей прямо в стояк Данилы. Крепкий член, увитый венами, так удобно и приятно лег прямо в ложбинку, а Бесобой так удачно толкнулся бедрами, проезжаясь между ягодиц, что оба шумно выдохнули, и, наклонившись, блондин жарко поцеловал его, не прекращая ерзать по чужим бедрам и щекоча светлыми волосами его лицо.
Трение и жар были просто невозможными. Антихрист раскачивался на нем, имитируя движения, пока Даня обтирался о его зад и ласкал рукой член, с трудом попадая в собственный же ритм. Часовой стонал прямо в его рот, толкаясь языком чуть ли не до горла, и Рыкову было очень жарко, очень хорошо, но мало. Хотелось по-настоящему, а не просто потрогать друг друга руками. Даня отстранился и выдохнул ему прямо в губы:
- Давай уже, говори, что нужно делать.
Антихрист, кивнув, с трудом выпрямился, на его груди маняще блестела испарина. Он сунул в руку Бесобоя тот самый тюбик и путанно зашептал что-то про «смазать пальцы» и «вставить сначала один», но у того так кровь стучала в висках, что он понял лишь общую суть: не торопиться и смазки побольше.
Вылив себе на ладонь добрую половину тюбика, на что Часовой недовольно пробурчал «хлюпать будет…», Бесобой завел их за спину парня, второй рукой оттянул ягодицу и коснулся влажным пальцем сжатого кольца мышц. Огладил по кругу, будто примериваясь. Блондин тяжело дышал в предвкушении, тихо подгонял, уверяя не бояться сделать больно, и Даня, послушавшись его, медленно протолкнул средний палец в тугую задницу. Подвигал на пробу. Горячо. Шелково. И как же, блять, узко. Бесобой даже представить не мог, как эта тесно сжимающая всего один палец дырочка сможет вместить его целиком. Антихрист же особого дискомфорта от одного пальца не испытывал, глаза прикрыл, упираясь рукой в грудь мужчины и прислушиваясь к собственным ощущениям. Обхватил ладонью собственный член и стало совсем хорошо. Тихо шепнул «давай второй».
Второй вошёл туже. Блондин чуть поморщился, поджал губы, но терпел, только быстрее двигал рукой. Данила медленно, но настойчиво двигал пальцами в сжимающейся заднице, на пробу разводил их внутри, прокручивал, загонял до костяшек, но по лицу Часового понимал, что тому не особо приятно. Он чуть приподнял бедра и прогнулся в пояснице, тяжело дышал, глядя на мужчину под собой.
- Дань, попробуй немного согнуть пальцы и-… Охх…
Бесобой повиновался беспрекословно и, тут же выполнив указание, нащупал подушечками небольшой бугорок внутри, из интереса прижал его. Реакция последовала незамедлительно. Антихрист тут же задрожал, всхлипнул, заерзал. По бледному ранее лицу пополз яркий румянец. Данила сразу понял, что все делает правильно, и принялся двигать пальцами, каждый раз долбя по простате. Белобрысый парень стонал, извивался на нем, и очень скоро Рыков почувствовал, как сжатая прежде дырочка постепенно растягивается, раскрывается под его пальцы, а двигаться в ней становится легче. Не став дожидаться указаний, он протиснул внутрь разгоряченного тела еще один палец и Антихрист сорвался на скулеж. Третий вошёл с намного большим усилием, было совсем туго, но, казалось, блондину это даже нравилось. Он самозабвенно насаживался на грубоватые пальцы Данилы, подмахивал бедрами, краснел и стонал так, что любо-дорого смотреть. Рыков любовался и никак не мог налюбоваться. Какие-то животные инстинкты в нем уговаривали вытащить пальцы из стонущего блондина, подмять его под себя и трахнуть так, чтобы тот свой сладенький голос сорвал, но он сдерживался, понимая, что вряд ли это не будет болезненно для нежного Антихриста, да и несправедливо как-то по отношению к нему.
Почувствовав, что уже три пальца входят свободно, Данила осмелел совсем и, хоть и с трудом, протолкнул четвертый. Часовой охнул, сжался вокруг них. Он чувствовал себя невозможно заполненным и растянутым. Бесобой же с трудом понимал, как в этом хрупком с виду тельце помещается столько. И не мог представить, что должно поместиться еще больше. Положив большой палец на копчик, Даня втолкнул пальцы глубже, насаживая дрожащего блондина практически на всю ладонь, и ритмично задвигал кистью. Уже покрасневшая, влажная дырочка сжималась, выплескивая подтеки смазки. Антихрист, ощутив, что еще немного и он позорно кончит, пережал собственный член у основания и шумно выдохнул:
- Хватит, Дань, вытащи.
Бесобой послушался и вынул пальцы. Он уже тяжело дышал, второй рукой сжимая ягодицу парня до синяков. Обоим хотелось до дрожи и медлить далее было просто невозможно. Часовой приподнял бедра, подхватил тюбик со смазкой и, выдавив себе на пальцы приличное количество, обхватил буквально каменный стояк Данилы, размазывая по стволу вязкую жидкость. Рыков хрипло выдохнул, ждал. Дождался. Антихрист примерился, прижал член любовника и направил его в себя. Ощутив, как в сжатое колечко мышц вжалась головка, он невольно задержал дыхание и начал аккуратно насаживаться.
Сказать, что это было больно, значит не сказать ничего. Крупная головка с большим трудом протиснулась внутрь, но даже ее хватало, чтобы распирать изнутри до боли, до тошноты. Блондин свел брови к переносице, стараясь не зажиматься, и опустился еще чуть ниже, тихо болезненно промычал. Он едва насадился на четверть, но уже чувствовал, что это прекрасный способ самоубийства.
- И куда ты столько отрастил, Данил… - пропыхтел парень, на что Бесобой лишь виновато посмотрел. Он и сам не знал, куда.
Еще глухо матерясь и повторяя что-то про «фетишиста Семиазу», Часовой продолжал опускаться с ослиным упрямством, будто от того, что он не опустится до основания, зависела судьба Вселенной. Данила чувствовал себя немногим лучше. Внутри парня было жарко, горячо, невозможно хорошо, но боль на лице блондина не делала ему лучше, да и сам он был таким узким, несмотря на растяжку, что проникновение доставляло больше неприятных ощущений, чем приятных. Заметив, что член парня начал опадать, Рыков обхватил его ладонью, неторопливо лаская, на что блондин ответил жалобным стоном, но все же немного расслабился. Второй рукой придерживая бедро Часового, Даня огладил его, отвлекая от неприятных ощущений. Он уже хотел заикнуться о том, что, может, не надо, тебе же больно, но Антихрист, будто почувствовав это, посмотрел на него чуть ли не со злобой, и выдохнул:
