– Окажите любезность и сжальтесь надо мной, леди Лингейт, и если ваш племянник сможет обойтись без вас, – проговорил одинокий джентльмен, после того, как они немного поболтали. – Мы спустились сюда, чтобы покататься на лодке, но мне никогда не нравилось стоять одному у стенки. Скажите, что вы станете четвертой в нашей группе.

– О, конечно, я согласна, – ответила она. – Как восхитительно! Константин, ты извинишь меня?

– С величайшей неохотой, – ответил племянник, подмигнув ей, а затем наблюдал, как все четверо забрались в недавно опустевшую лодку, а один из мужчин взял весла и вытолкнул ее в реку.

– Совсем один, мистер Хакстебл? – спросил за его плечом знакомый голос. – Как жаль, что идеально свободный джентльмен пропадает впустую.

– Я сидел здесь, ожидая, что вы заметите это и сжалитесь надо мной, – ответил он, поднимаясь на ноги. – Присоединяйтесь ко мне, герцогиня.

– Я не хочу ни есть, ни пить, ни отдыхать, – произнесла она. – Отведите меня в оранжереи. Я хочу посмотреть на орхидеи.

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь говорил ей «нет», подумал Константин, предлагая ей руку. Когда герцогиня объявила на концерте у Хитонов, что сядет рядом с ним в музыкальной комнате, то учла ли она, насколько ей будет неловко, если он откажется сидеть с ней? Но стоит ли ей бояться отказа, когда даже сварливый, неподатливый старик герцог Данбартон не смог устоять против нее после того, как сопротивлялся чарам всех остальных женщин на протяжении более чем семидесяти лет?

– Я чувствую себя ужасно ущемленной, – проговорила леди, опираясь на его руку. – Вы не подошли поприветствовать меня, когда приехали.

– Полагаю, – ответил мистер Хакстебл, – я прибыл раньше вас, герцогиня. И вы не подошли поприветствовать меня.

– Разве это женское дело, – ответила она, – прилагать массу усилий, чтобы поприветствовать мужчину?

– Как вы сделали это сейчас?

Константин посмотрел на нее сверху вниз. Сегодня на ней не было шляпки. Вместо этого она надела нелепую маленькую шапочку, которая под кокетливым углом нависала над ее правой бровью и выглядела – конечно же – просто идеально. Ее светлые кудри буйно вились вокруг шапочки в безыскусном стиле, на который, вероятно, ее горничная потратила не один час. Белый муслин ее платья, как он мог видеть с близкого расстояния, был усеян крошечными розовыми бутонами бледно-розового цвета.

– Весьма нелюбезный ответ, мистер Хакстебл, – проговорила герцогиня. – Какой у меня был выбор? Было бы слишком, слишком скучно, отправиться домой, не поговорив с вами.

Он повел ее наискось по лужайке в направлении оранжереи. И покорился чувству неизбежности. Герцогиня определенно твердо решила заполучить его. И несмотря на все опасения, Константин не мог отрицать, что вовсе не питает отвращения к тому, чтобы его заполучили. Пребывание в постели в ней станет чем-то вроде необузданного приключения, в этом он не сомневался. Возможно, это будет сражение за господство? И их ждет обоюдное и невероятное наслаждение, пока они доведут борьбу до конца?

Иногда, подумал Константин, перспективы безграничного чувственного удовольствия было достаточно, чтобы вступить в любовную связь. Тайны личности, достаточно глубокие для того, чтобы их интересно было изучать, смогут подождать до следующего года и следующей любовницы.

Он на самом деле капитулирует почти без борьбы, подумал мистер Хакстебл. Что означало: герцогиня очень хорошо умеет обольщать. Ничего удивительного. И он не станет ворчать на нее по этому поводу, потому что ему даже начало нравиться, когда его соблазняют.

– Где сегодня мисс Ливенсворт? – спросил он.

– Мистер и миссис Парк пригласили ее сопровождать их в какой-то музей, – ответила герцогиня, – и она предпочла отправиться туда, а не ехать сюда со мной. Можете ли вы представить себе такое, мистер Хакстебл? А затем они отвезут ее на обед, а после этого все вместе отправятся в оперу.

Она едва заметно вздрогнула.

– Вы никогда не были в опере, герцогиня? – спросил он. – Или в музее?

– Ну, конечно же, была, – ответила она. – Не следует выглядеть совершенной деревенщиной в глазах равных тебе по положению, знаете ли. Необходимо выказывать некоторый интерес к делам высокой культуры.

– Но вам никогда не нравилось ни то, ни другое? – спросил Константин.

– Мне на самом деле понравилось смотреть на экипаж Наполеона Бонапарта… О, в каком-то музее, – проговорила она, пренебрежительно взмахнув рукой, в которой держала зонтик. – Тот, в котором он отправился на битву при Ватерлоо, я имею в виду. Он не мог ехать на лошади, потому что страдал от геморроя. Вы знали об этом? Герцог рассказал мне и объяснил, что такое геморрой. Судя по описанию, это на самом деле очень болезненно. Возможно, герцог Веллингтон выиграл битву вследствие того, что у Наполеона Бонапарта случился приступ геморроя. Интересно, будет ли этот факт отражен в книгах по истории.

– Вероятно, нет, – ответил Константин, сильно развеселившись. – История, без сомнения, предпочтет современное стремление видеть Веллингтона как великого, непобедимого героя, который выиграл битву за счет своего величия и непобедимости.

– Я тоже так думаю, – согласилась герцогиня. – И герцог говорил то же самое. Мой герцог, я имею в виду. А однажды он повез меня смотреть мраморы Элгина^[4], и я вовсе не была шокирована всеми этими обнаженными фигурами. Они даже не произвели на меня большого впечатления. Они все были из бледного мрамора. Я предпочла бы увидеть настоящих людей из плоти и крови. Тех греков, я имею в виду. С бронзовой от солнца кожей вместо холодного камня. Конечно же, ни один живой человек не может быть настолько же идеально красивым.

Она вздохнула и снова крутанула зонтик.

Плутовка, подумал Константин.

– А что опера? – спросил он.

– Я никогда не понимала итальянского языка, – ответила она. – Это было бы очень скучно, если бы не вся та страсть и трагедия, когда все на сцене умирают. Вы не замечали, как эти умирающие персонажи поют самую прекрасную музыку, как раз перед тем, как скончаться? Какая пустая трата сил. Я бы предпочла, чтобы подобная страсть была израсходована на жизнь.

– Но так как опера написана для живого певца, да и аудитория состоит из живых, а не умирающих людей, – то, несомненно, именно это и происходит. Страсть переходит в жизнь, я имею в виду.

– Я никогда больше не смогу смотреть на оперу как раньше, – ответила она, еще раз крутанув зонтиком перед тем, как опустить его, когда они подошли к первой оранжерее. – Или слышать ее точно так же, как раньше. Благодарю вас, мистер Хакстебл, за вашу проницательность. Однажды вечером вы должны отвезти меня в театр, чтобы я смогла выслушать оперу правильно в вашем присутствии. Я соберу вокруг себя гостей.

Внутри оранжереи было очень влажно и тепло. По центру стояли кадки с папоротниками, а вдоль стеклянных стен – апельсиновые деревья. Ни одного человека в оранжерее не было.

– Просто прелестно, – заявила герцогиня, замерев позади центральной кадки и склонив голову, чтобы вдохнуть аромат листвы. – Как вы думаете, было бы чудесно вечно жить в тропиках, мистер Хакстебл?

– Неослабная жара, – ответил он. – Насекомые. Болезни.

– Ах. – Она опустила голову и посмотрела на него. – Уродство в сердце красоты. Как вы полагаете, уродство всегда присутствует? Даже если объект очень, очень красив?

Ее глаза внезапно сделались большими и бездонными. И печальными.

– Не всегда, – проговорил Константин. – Я предпочитаю верить в противоположное – что в самом сердце мрака всегда есть несокрушимая красота.

– Несокрушимая, – повторила герцогиня. – Значит, вы оптимист.

– Невозможно быть кем-то иным, – ответил он, – если хочешь, чтобы человеческое существование было сносным.

– Нам так легко отчаяться, – заметила она. – Мы всегда живем на самом краю трагедии, не так ли?

– Да, – согласился Константин. – Секрет же заключается в том, чтобы никогда не поддаваться желанию спрыгнуть вниз по собственному желанию.