Начинало темнеть, короткий пятичасовой юпитерианский день подходил к концу. 

Фалькону возможно предстояло стать первым послом человечества на  обитаемой планете с другим разумом. И он все свое внимание сосредоточил на возможном представителе этого разума.

 На борту «Гаруды» Буранафорн испытующе посмотрел на Бреннера: седовласый коротышка провис и плавал в своей упряжи, как шарик теста.

— Жаль, что ты все это не проспал, — коротко сказал Буранафорн.

Дело дошло до возможности исследовать интересное явление, а «директива о первом контакте» могла связать по рукам и ногам. Ведь ее первое правило гласило: сохраняй дистанцию. Не пытайся приблизиться и налаживать общение. Дай «ИМ» вдоволь времени как следует изучить тебя. Что означает «вдоволь времени», никто не брался определить. Решать этот вопрос предоставлялось самому участнику контакта.

— Доктор, я серьезно. Тебе лучше пойти и как следует, хорошенько отдохнуть? — Что бы это ни было, но наступает ночь, а утро вечера мудренее. А скажи, этот парень из «Института Глас Народа» здесь для контроля, чтобы мы не нарушили директиву? Как ты считаешь?

Бреннер как-то странно посмотрел на него:

— Я не смогу заснуть. Ты знаешь, как долго мы ждали этого момента?

— Ну как хочешь.

Буранафорн смотрел на Бреннера и думал: 

Сам Буранафорн был бывшим ракетчиком и авиационным инженером. Его буддизм жить ему не мешал, правда он ел только искусственное мясо, но маску на лице, чтобы случайно не проглотить комара, не носил.

Буранафорн заставил себя вернуться к текущим делам. — Кстати, где эти два офицера Космического Контроля? Похоже их присутствие действительно необходимо. Кто бы мог подумать…?

Он включил мостик:

— Что скажешь о безбилетнике? — Речь шла о Спарте.

— Ничего не скажу, — Раджагопал, первый помощник явно была не в настроении и в ее голосе звучала та раздражающая надменность, которая, по мнению Буранафорна, была свойственна индийкам, особенно тем, кто занимает высокие посты.

— Ну а все же?

— Она и Редфилд в клинике вместе с офицерами Космического Комитета. — Снизошла ответить помощник.

— Как капитан это воспринял?

На связь вышел сам Чоудхури:

— Пожалуйста, давай каждый будет заниматься своим делом, мистер Буранафорн. Не отвлекайся по пустякам.

Крошечная корабельная клиника. Спарта снова лежит без сознания.

— Я ударил ее не так уж сильно, — говорит Блейк, наверное, уже в сотый раз.

На этот раз светловолосый доктор (из старой сингапурской семьи, голландец по происхождению) не стал отвечать.

Он уже подробно объяснил, что кровеносные сосуды головы женщины стали опасно проницаемыми из-за употребления препарата Стриафан, обнаруженного в огромном количестве у нее. Употребления в больших дозах и очевидно продолжительного. Даже слабого удара по голове было достаточно, чтобы вызвать столь опасные последствия.

 Нанохирургический набор клиники мог бы с этим справиться, если бы пациент был в нормальном физическом состоянии, как большинство космонавтов. К несчастью, эта женщина сильно истощена, и у нее пневмония, а все это с сотрясением мозга и тромбом, определенно представляет  опасность для жизни.

Все было бы намного проще, думал доктор, если бы он мог избавиться от этого обезумевшего Редфилда и этой серой громадины — офицера Комитета. И откуда, черт возьми, он взялся, сверкает своим значком.

— Оставайтесь здесь, доктор Ульрих, — сказал офицер. — Мы с Редфилдом скоро вернемся.

— Нет ничего более я не могу сделать для больной, пока…

— Оставайтесь здесь.

— Но я не ел уже…

Выйдя в коридор, Командор повернулся к ожидающему там лейтенанту:

— Ничего, Вик?

— Ничего. — Высокий светловолосый лейтенант, в кобуре электрошокер. Он был знаком Редфилду еще по Порт-Гесперу.

Командор пристально посмотрел на Блейка.

— Она на борту по крайней мере с Ганимеда. Ты уверен, что это не бомба?

— Только не на Кон-Тики. Это проявилось бы как дополнительная масса.

— Она достаточно легко скрывала свою собственную массу.

— На Гаруде у нее была такая возможность. А Кон-Тики неоднократно взвешивали, перед стартом. Вплоть до грамма. Я наблюдал.

— Значит, импульсная бомба, крошечная, не взрывчатая, достаточная, чтобы поджарить электросхему, такая, как ей подложили на Марсе.

— Она была вне закона почти два года, вне чьей-либо системы. Как она могла получить доступ к столь сложному и дорогому?

— Тогда остается программное обеспечение.

Блейк неохотно кивнул:

— Думаю, ты прав. Но мы не узнаем, что она сделала, пока она сама нам не скажет.

— Послушай, Редфилд, я вовсе не пытаюсь от тебя избавиться. Но доктор говорит, что он голоден. Как насчет того, чтобы собрать немного помоев из столовой?

Блейк подумал, что за едой мог бы сходить и лейтенант, но потом сообразил, что у того оружие, которое может понадобиться в любой момент, и отправился в столовую. 

Командор вернулся в клинику и обратился к доктору:

— Еду сейчас принесут. Расскажи подробнее о той гадости, которую она принимала.

— Этот препарат воздействует на зрительную кору головного мозга, находит ограниченное применение при лечении некоторых форм расстройства зрения. Обычная доза составляет примерно одну миллионную того, что принимала эта женщина.

— И что ей грозит? 

— Галлюцинации. Слуховые и зрительные. Возможна шизофрения. Удар Редфилда в челюсть видимо привел, из-за повышенной проницаемости сосудов, к потере той остроты зрения, которой она по-видимому раньше обладала, отсюда ее жалобы, что она не видит… хотя видит она достаточно хорошо в обычном смысле этого слова. Непосредственной опасности для ее жизни сейчас нет. С ее пневмонией я справлюсь.

— Ты можешь говорить, Линда? — спросил Командор, увидев что она открыла глаза . Его грубый голос выражал странную смесь беспокойства и приказа.

Она отвела взгляд от лица Командора и хмуро уставилась на доктора.

— Не обращай на него внимания, он чист, — сказал Командор, игнорируя озадаченный и обиженный взгляд Ульриха.

— Ты скажешь мне, что ты сделала с Кон-Тики?

— Нет, и ты это знаешь. — Она прямо смотрела в глаза Командору.

— Так, ты думаешь, что Фалькон занял твое место Посредника, находится там по воле пророков свободного духа и ты решила сделать так, чтобы у него ничего не получилось. Из ревности. Я прав?

— Ревность? — Она попыталась улыбнуться, ее улыбка произвела на него жуткое впечатление. Я, как и ты, просто не хочу, чтобы «свободный дух» вступил в первый контакт. Я вспомнила, кто ты.

— Говард Фалькон ни в чем не виновный человек.

— «Человек» это неправильное слово.

— Такой же человек, как и ты.

— Я не человек, — сказала она с силой, которая, видно было, дорого ей далась.

— Нет, ты ничто иное, как человек. — Командор обратился к доктору. — Покажи ей снимки.

Не протестуя, Ульрих сделал, как ему было сказано, и вывел на плоский экран снимки мозга женщины:

— Зрительная кора в результате удара и образования гематомы, почти полностью освободилась от привнесенных нано-организмов…

— Достаточно, доктор, — сказал Командор, прерывая его. — Ты могла видеть ближе или дальше, чем обычный человек, Линда, не из-за того, что было сделано с глазным яблоком, а из-за того, что они сделали со зрительной корой.

— Мне это начинает нравиться, — сказала Спарта. — Теперь это пропало. Бедный мой мозг.