Внезапный толчок дал знать, что сброшены раскаленные остатки тепловой защиты. Она сделала свое дело и больше не понадобится, пускай достается Юпитеру.

Он не видел, как раскрылся первый тормозной парашют, но ощутил легкий рывок, и падение сразу замедлилось. Горизонтальная составляющая скорости «Кон-Тики» была полностью погашена, теперь аппарат летел прямо вниз со скоростью полутора тысяч километров в час.

Фалькон освободился от сковывающей его движения системы, но не совсем, а так, чтобы можно было самому управлять кораблем. 

А вот и второй парашют. Фалькон в верхний иллюминатор с великим облегчением увидел, что над падающим аппаратом колышутся облака сверкающей пленки. В небе огромным цветком раскрылась оболочка воздушного шара и стала надуваться, зачерпывая разреженный газ и скоро надулась полностью. Скорость падения «Кон-Тики» уменьшилась до нескольких километров в час и на этом рубеже стабилизировалась. Сейчас шар играл роль всего-навсего мощного парашюта. Он не обладал подъемной силой, да и откуда ей взяться, ведь внутри тот же газ, что и снаружи. Но все шло по заданной программе. Только один шар способен плавать в атмосфере водорода, самого легкого из газов, — шар, наполненный горячим водородом. С характерным и довольно неприятным треском включился маленький термоядерный реактор, посылая потоки тепла в оболочку над головой. Через пять минут скорость падения упала до нуля, а еще через минуту корабль начал подниматься и, судя по высотомеру, перестал на высоте четырехсот километров над поверхностью Юпитера, или над тем, что принято было называть его поверхностью.

Пока работает реактор, Фалькон мог, не снижаясь, парить над миром, где разместилась бы сотня Тихих океанов. Пролетев от Земли шестисот миллионов километров, «Кон-Тики» наконец-то начал оправдывать свое название. Плот «Кон-Тики» плыл по океану атмосферы Юпитера…

Хотя вокруг Фалькона простирался новый, незнакомый мир, но прошло больше часа, прежде чем он смог начать его подробно рассматривать. Сначала нужно было проверить все системы корабля, оценить как корабль перенес чудовищное ускорение. Как говориться на автоматику надейся, а сам не плошай. Нужно было освоить термоядерный реактор: сколько прибавить, чтобы подниматься с нужной скоростью, сколько убавить, чтобы двигаться вниз. Нужно было отрегулировать длину тросов, соединяющих корпус корабля с огромной грушей, чтобы погасить раскачивание и сделать полет возможно более плавным.

До сих пор ему сопутствовала удача — сильных порывов ветра не было и приборы показывали, что относительно невидимой поверхности он летит со скоростью трехсот пятидесяти километров в час. Очень скромная цифра для Юпитера, где зонды регистрировали скорости ветра до полутора тысяч километров в час. Но скорость, как таковая, опасности не представляет, опасна турбулентность. И тогда только его мастерство, опыт и быстрая реакция помогут уцелеть, надежда на компьютер корабля у него была небольшая.

Лишь после того, как он наладил полный контакт со своим необычным аппаратом, Фалькон, откликнувшись на настойчивые просьбы Центра управления, выпустил штанги с контрольно-измерительными приборами и капсула стала напоминать довольно неопрятно наряженную рождественскую елку.

«Кон-Тики» плыл по ветру, передавая непрерывный поток информации в Центр управления и наконец-то у Фалькона появилась возможность осмотреться.

Первое впечатление его разочаровало — обычный земной пейзаж. Горизонт — там, где ему и положено быть, никакого ощущения, что летишь над планетой, поперечник которой в одиннадцать раз превосходит диаметр Земли. Внизу, в пяти километрах — слой облаков. Но когда он посмотрел на приборы, сразу стало ясно, как сильно обмануло его зрение. — Облачный слой на самом деле был не в пяти, а в шестидесяти километрах под ним. И до горизонта не двести километров, как ему казалось, а почти три тысячи. Кристальная прозрачность водородно-гелиевой атмосферы совершенно сбила его с толку. Судить на глаз о расстояниях здесь было еще труднее, чем на Луне. Видимую длину каждого отрезка надо умножать по меньшей мере на десять.

Фалькону стало не по себе, у него появилось ощущение, что он уменьшился в десять раз, стал гномом. Возможно к этим чудовищным масштабам можно привыкнуть, но у него вдруг появилось внутреннее убеждение, что на этой планете никогда не будет места для людей. 

Небо было почти черным, если не считать нескольких перистых облаков из аммиака километрах в двадцати над аппаратом. Там царил космический холод, но с уменьшением высоты быстро росли температура и давление. В зоне, где сейчас парил «Кон-Тики», приборы показывали минус пятьдесят по Цельсию и давление пять атмосфер. В ста километрах ниже будет жарко, как в экваториальном поясе Земли, а давление примерно такое, как на дне не очень глубокого моря. Идеальные условия для жизни…

Уже минула четвертая часть короткого юпитерианского дня. Солнце прошло полпути до зенита, но облачную пелену внизу озарял удивительно мягкий свет. Лишних шестьсот миллионов километров заметно умерили яркость солнечных лучей. 

Знаменитое Красное Пятно, самая броская примета Юпитера, находилось далеко на юге. Было очень соблазнительно спуститься там, но скорость ветра — тысяча пятьсот километров в час. Нырять в такой чудовищный водоворот — самоубийство. Пусть будущие экспедиции займутся Красным Пятном и его загадками.

«Кон-Тики» по-прежнему шел на запад с неизменной скоростью трехсот пятидесяти километров в час, но отражалось это только на экране локатора. Может быть, здесь всегда так спокойно? Похоже все-таки, что ученые, которые авторитетно толковали о штилевых полосах Юпитера, называя экватор самой тихой зоной, не ошиблись. Фалькон крайне скептически относился к такого рода прогнозам, гораздо убедительнее прозвучали для него слова одного небывало скромного исследователя, который прямо заявил: «Экспертов по Юпитеру нет. Никто не знает, что там творится».

Что ж, под конец сегодняшнего дня появится один эксперт. Если только я сумею дожить до ночи. 

— Пока все идет нормально. — На борту «Гаруды» пилот-директор Буранафорн освободился от ремней и плавно поплыл прочь от консоли.

— Прекрасно. Будем надеяться, что так будет и дальше. —  Его сменщик, Будхворн Им, грациозно скользнула на освободившееся место. Это была миниатюрная камбоджийка в форме Индо-азиатской космической службы, с полковничьими жар-птицами на плечах. Она стала наблюдать, как диспетчеры второй смены принимают дежурство за терминалами у своих коллег.

— Мостик вызывает Центр управления. — Раздался по внутренней связи усталый голос капитана Чоудхури.

— Слушаю, капитан, — ответила Им.

— Поступил запрос на разрешение пристыковаться от катера Комитета Космического Контроля, который сейчас покидает базу на Ганимеде. Два человека на борту. Их расчетное время прибытия — девятнадцать часов двадцать три минуты. Причина визита не раскрывается, но катер подчеркнул, что это просьба.

— Я бы предпочла не рисковать рассогласованием связи с «Кон-Тики» во время стыковки. — Озадаченно промолвила Им.

— Значит мне ответить отказом на их просьбу?

— Полагаю, если им действительно нужно, то они оформят это приказом, поэтому нет смысла спорить. Только настоятельно попросите капитана катера производить стыковку как можно аккуратнее, объясните ему зачем это нужно. И держите меня в курсе.

— Как скажете. — Чоудхури отключился.

Им понятия не имела, почему прибывает катер, но они, безусловно, имели на это право. И вообще-то ничего страшного случиться не могло. Только авария при стыковке (весьма маловероятная) могла прервать связь с капсулой «Кон-Тики». Но когда она оглядела диспетчеров, их пульты выстроились перед ней аккуратным кругом, то заметила на одном или двух лицах тревожные выражения, которые не соответствовали возникшей ситуации. С чего бы им волноваться?

В своей берлоге  Спарта слушала этот разговор, находясь на гране сознания. Катер… это ее не касалось, это не ее дело. Скоро все будет кончено. Силы таяли.  Она порылась в тюбике и вытащила еще одну белую таблетку. Она таяла с изысканной сладостью под ее языком и она провалилась в сон: