Тонги не верил во всю эту потусветную муть, но поёжился. Он всё-таки лёг спать, в одежде, не выключая свет.

Наступило утро. Все события прошедшего вечера выглядели по-другому, не смешно, но и не пугающе. Лишь известие о трагическом событии с Еленой жгучей болью отдавало за грудиной.

*

Дежурство прошло тихо. Тонги отбарабанил ещё одно, подменив Лорика, сменщика и друга. Он рассказал ему о явлении, опустив естественно интимную прелюдию.

Однако Лорик, в глазах Тонги, – олицетворение дерзости, неожиданно стушевался.

– Залупи себе на носу: в дьявольские дела я не суюсь.-

Такой категоричности было веское обоснование. Состоялся весной тут норативчик. Иногда среди отдыхающих возникали споры на различные исторические, философские или религиозные темы. Лорик не раз становился участником таких коллоквиумов. Поскольку реальных академических знаний ему явно не доставало (неоконченное высшее), то брать приходилось различными вольными придумками.

В тот раз Лорика несло; историю религии трактовал напропалую. Суть непорочного зачатия святого младенца, Лорик, наблатыкавшись у санаторного медперсонала, отнёс к категории ЭКО. В смысле: чем не пример первого в упоминания об экстракорпоральном оплодотворении?

Далее прошёлся по житию самого Учителя. Мол, если он сын человеческий, то и страсти людские ему вовсе не чужды. И что же его библиобиографы?, описывая и трактуя каждое слово, скупо – то есть, вообще, никак – о половых ньюансах? Магдалина там проскользнула эпизодом, и то, в плане раскаяния. А в остальном! – толпа мужиков бродила по району туда-сюда и денно и ношно. Ели хлеб, пили вино; женского пола нет, переориентированы что-ли все? Информация по интимной части утаена.

Публика завозмущалась: богохульство! Как только язык не отсохнет?

– Да вот не отсохнет.– огрызался Лорик. – Он и дан человеку, чтобы перемалывать всякое непонятное. –

Бахвальство, однако, оказалось наказанным. На следующий день у Лерика, когда он пил минералку, лопнул бокал прямо во рту. Порезы нёба и языка были не глубокие, но не приятные. Недели три потом, Лорик говорил не чётко, словно олигофрен.

Вот и думай потом: кара ли? или случайность?

Раж всё-таки пригасил.

*

Лорик и другие работники санатория называли Антона не просто Тонги, а Тонги-Воробей. Не в честь известного киношного персонажа Джека, а потому, что фактурой он был малость неказист и действительно походил на взъерошенного воробышка. Внешность Тонги – бич судьбы, дамы не воспринимали его серьёзно, что, конечно же, тоже подталкивало к затворничеству.

Однако сейчас, под конец марафона дежурств, Тонги с удивлением констатировал, что полненькая санитарка Люба, подпольная кличка – Курица, вдруг стала к нему подкатывать. Перекинулись игривыми фразами, то, сё, и в итоге Курица заявила, не прочь поужинать с Тонги прямо на его территории.

– Слышала, что тебе приведение явилось? – Тонги смекнул, что это Лорик надоумил санитарку позаботиться о нём.

У Тонги и раньше завязывались знакомства с различными дамами, но в основном , мягко говоря, не симпатичными и потому, если что и случалось, то по-пьяни. Когда же трезвел, то, не медля, как он говорил, изгонял крокодила.

Иногда, вообще редко, обращался к профессионалкам. Однако такие приключения, хотя и нравились ему, но несли в себе приличные затраты – не потянуть.

Люба-Курица – тоже не фельдиперсовая, но «цеплялки» в ней присутствуют: родинка на щеке и круглая попа. В настоящей ситуации – чем не палочка-выручалочка для Тонги?

– Вот наведу марафет в своём гнёздышке, тогда и приглашу. –

На самом деле он не был уверен в своей мужской состоятельности. Ночное явления призрака Елен эрекцию отшибло напрочь.

*

Утром на третьи сутки Тонги приковылял в своё жилище. Это совсем не большой домик: где-то 7х7. По соседству – ещё три, примерно таких же. Коттеджей на этом склоне не строили. Горный закуток, где нет ровных площадок, назывался Кочевряжами. Кто уж так придумал – не ведомо, но народец местный и вправду перекососделанный: кто хромой, кто жирдяй… .

Бабушка Антона – тихая маленькая старушенция, жила незаметно и также незаметно ушла в мир иной. Недвижимость досталась внуку и он, освободившись, с радостью въехал сюда. На волнах гашишного прихода Воробей перекрасил всё, что можно в разные цвета: забор – в синий, стены дома – в красно-бордовый, окна и двери – в зелёный. Получилось не логично, но весело. В противовес окружающей серости.

Антона домик обычно всегда радовал своим видом, но сегодня показалось ему жутким: холодным и неуютным. Пришлось быстро, вдобавок к электроотоплению, растопить дровяную печь, находившуюся в большой комнате. Ещё были маленькие спальня и кухня. Тони достал из холодильника копчённый адыгейский сыр, открыл банку с солениями… Но есть сразу не стал. Налил в стакан грамм 150 водки и накатил не запивая. Сел в кресло у печи, включил негромко телевизор, начал закусывать, отрывая маленькие кусочки от принесённого свежего лаваша и добавляя остальное.

Стало теплее. И спокойнее. Усталость плюс алкоголь придавили. Тони отключился прямо в кресле у стола. Открылись все чакры, то есть появились желания и готовность их реализовать. Где это он? салон? массажный? гладят, массируют. Дальше, что? Сквозь закрытые веки просматривалась стоящую перед ним на коленях девушку. Неожиданно, совсем не в тему пахнуло холодком. К Тонги мгновенно вернулись все ощущения той кошмарной ночи – со всеми мурашками и замиранием дыхания – опять Елен!

Воробей открыл глаза – будто и не спал. Форточка открылась от ветра больше обычного, но страх, проморозивший тело, исходил не из неё. Он жил глубоко внутри, в центре живота.

Недопитая бутылка водки на столе – спасение. Налить, однако, оказалось не просто – трясло так, что всё прыгало, и жидкость лилась мимо стакана. Тонги как-то изловчился и поймал горлышко ртом. Удалось сделать пару глотков; поперхнулся и долго захлёбываясь кашлял. Чуть не потерял сознание; хотя лучше бы потерял.

– Стерва, стерва… – несколько раз выкрикнул Воробей. Это он про Елен. И ещё сделал вывод:

– Если женщина стерва по жизни, то даже смерть бессильна с этим бороться. –

*

Был ещё день, но за окном стояла серая пелена осенней измороси и настроение от такой картины не улучшалось. Комок льда, словно проглоченный во время сна, так и сидел внутри.

Тони, отстраняясь от мандража, пытался судорожно размышлять. Его осенила догадка:

– Призрак появляется во время дождя. –

Дождь же, по всей видимости, будет идти всю ночь. И как её пережить?

Раздался стук в дверь, еле слышный, осторожный, но для Воробья – как молотком по голове. Паника! бежать! куда? Тони просто вжался в кресло. Слышно, что кто-то тихо вошел. Постоял в прихожей-кухне и направился в комнату.

– Антон, ты дома? –

Это была Люба-Курица. Антон повернул голову в её сторону и, наверное, минуты две изучающе смотрел: не видение ли?

– Что с тобой? Приболел? –

Она подошла к столу.

– А я вот не дождалась приглашения, сама пришла. Лорик, друг твой, попросил приглядеть за тобой, мол, у тебя проблемы. –

Люба достала из принесённой сумки свёрток и положила на стол. Пояснила: это солтисон, родственники привезли из деревни. Вкусный.

– Я присяду? –

Она сняла куртку, поправила причёску и села за стол напротив. Тони продолжал излучать удивленье и испуг.

Люба даже покрутила головой: что это там он вокруг меня обозревает.

– Ты что, призраков видишь? – сказала обычно, но попала в точку. И по реакции Воробья поняла это.

Курица, к слову, была в теме: эзотеричка-любительница. Считала такие проявления серьёзными и никак не желала шутить. Видя, что хозяин на взводе, стала говорить ровным спокойным голосом.

– Появление потусторонних сущностей тут – не редкость. Место такое. Кладбище рядом, оно как космодром. –

Наверное, не столько такое будничное пояснение, а именно сам успокаивающий тон, возымели своё действие; Воробей начал возвращаться.