- Грязная, - вздохнул Вадик. - Я надеялся, что Псебе.
И куда теперь? Вверх к истокам Грязной, а потом через хребет - к истокам Псебе? Или вниз к Псекупсу, оттуда через Садовое к Чинарам, а там, может быть, успеют на вечернюю электричку до Туапсе?
Все посмотрели на Каринэ.
- Вниз, - решила она.
Так надёжнее. Так они точно не заблудятся в горных лесах, заливаемых сейчас проливным дождём...
К Садовому выползли, по колено в грязи, к семи вечера, а чтобы дойти до Чинар понадобился ещё час, потому что дорогу в одном месте размыло так, что пришлось обходить её, как выразился Вадик, "дальними ебенями". В Чинарах набрали дядю Мишу, чтобы он забрал их на машине. Дядя Миша их обрадовал, что дорогу между Чинарами и Шаумяном размыло в нескольких местах и обрушило какой-то мост - все местные новости пестрят сообщениями о последствиях ливня. Так что ножками там, может, и можно пройти, а вот машиной - никак. Сунулись на станцию. Там железнодорожные рабочие обрадовали их ещё больше, сообщив, что пути между Чинарами и Индюком тоже размыты, поезда не ходят и не будут ходить ещё несколько дней. Уехать можно разве что в сторону Горячего Ключа, и то не от самих Чинар, а от Афапостика. Хотя не известно, что будет утром - может, ливень, ушедший как раз на север, к утру размоет что-нибудь и там.
- Застряли, - бодро констатировал Генка.
Пришлось искать место и ставить палатки. Костёр получилось развести только с неведомо какой попытки, с помощью чёртовой матери и полулитра бензина, который Игорь добыл у кого-то из местных жителей. Всё снаряжение промокло практически насквозь, палатка тоже, а едва костёр взялся, дождь зарядил снова. Рис с тушёнкой кое-как сварить сумели, а просушиться - нет, и спать пришлось в мокрых палатках, в мокрой одежде и на мокрых спальниках.
- Кстати, - ухмыльнулся Генка, выскребая остатки каши из котелка, - сегодня же второе августа.
Девятнадцатая годовщина гибели её семьи...
- Хорошо день ВДВ отметили, - чихнул Игорь.
- Следующий день ВДВ, - шмыгнул носом Ромка, - предлагаю отметить менее экстремально.
Прежде чем забуриться в мокрую палатку, Каринэ вытащила из рюкзака перчатку, из перчатки - носовой платок, и из платка - заколку с пчёлкой. В последний раз посмотрела на неё и бросила её вместе с платком в огонь.
На мгновение стало жарко, но почти сразу отпустило, и Каринэ буквально физически почувствовала, как огонь, оплавляя заколку, выжигает и из неё что-то, связывавшее её с сатанинской зоной и незавершённым ритуалом. Словно бы тьма сатанинской зоны, наполнявшая её всю жизнь и привязывавшая её к осквернённому храму, теперь сгорала в пламени очищающего огня. Сгорали нити, связывавшие её с принесёнными в жертву матерью и сёстрами, сгорали узы, по которым призрак Манкурта мог преследовать её и высасывать из неё силы...
А ночью, когда Каринэ, несмотря на сырость, смогла забыться усталым сном, пришло видение знакомой полянки и знакомого столба с перевёрнутой пятиконечной звездой. Под столбом покоилась коза, а вокруг него совершал обход серый безжизненный человек. Его чёрные волосы топорщились ирокезом.
Только теперь ничего не тянуло её сюда.
Каринэ дождалась, когда он закончит обход, и подошла ближе.
- Брось нож, - тихо произнесла она замершему от неожиданности сатанисту. - Завершающая жертва уже принесена.
Сейчас, во сне, она откуда-то точно знала, что, вогнав ритуальный нож в призрака, она завершила ритуал, тянувшийся девятнадцать лет. Начальная жертва и конечная оказалась одним и тем же человеком, и десять ступеней сатаны в этот мир замкнулись сами на себя.
Только кто должен был спуститься по ним, не известно. Потому что сатана и так наполняет собою все живые существа. Не будь его, этот мир не знал бы зла. А человек не имел бы возможности преодолевать трудности, расти и совершенствоваться...
Ритуалист, придя в себя, поднял зажатый в руке нож для удара.
- Брось нож, - тихо, но внятно повторила Каринэ последний раз. - Иначе ты тоже станешь инвалидом, как становились инвалидами другие.
Он не послушался.
"Отмечаю тебя, завершающая жертва".
Каринэ перехватила его руку и вывернула запястье из сустава...
Эпилог
Могила на первый взгляд ничем не отличалась от остальных на этом кладбище. Скромная гранитная плита, цветы, венок. Только на плите вместо одного имени было выгравировано одиннадцать.
Их кремировали. Батюшка отпел десять скелетов в девяти закрытых гробах - мать, отца, семерых их дочерей и мертворожденного сына, останки которого Каринэ аккуратно в тряпичный мешочек собрала в подвале яблоновского дома и положила в гроб к матери - и их отвезли в крематорий. И девять урн похоронили в одной могиле. Девять урн, десять людей, и одиннадцать имён на плите. Потому что Глухарёвой Илоны Леонидовны тоже уже не существовало.
В сатанинской зоне после завершения ритуала, затянувшегося на девятнадцать лет, стало легче. Осталась серая дымка, осталась тьма, но уже почти не разговаривали по ночам призраки и не приходили к живым. Бродили, потерянные, среди деревьев, словно ища что-то или кого-то, смотрели безучастно в никуда и постепенно исчезали из человеческого мира.
Там долго работали и следователи, и священники, и археологи. Собирали останки, отпевали их, разбирались, кого ещё можно идентифицировать, а кто лежит там уже десятки и сотни лет. Как позже узнала Каринэ, о секте сатанистов знали давно, но поймать удавалось или только мелочь, которая никого из главарей не знала, или окончательно сошедших с ума, которые уже не воспринимали реальный мир. Двадцать два года назад главаря - а им был тогда Манкурт - уже вычислили и арестовали, но он бежал и пропал без вести. Как именно тогда разворачивались события, следователи точно не установили, но одна из сотрудниц милиции, которую звали Каринэ Заргарян, в последний момент напала на след Манкурта. Она последовала за ним, не успев вызвать подкрепление, и погибла. И тоже девятнадцать лет числилась пропавшей без вести.
