Он действительно собирается идти за водой в ванну. Меня разбирает злость. Она же остужает голову. При всей странности происходящего остаюсь спокойной.

Вариант первый: Тобио полностью доверяет мне и думает, что мы просто немного выпили с Ойкавой, попали в неприятности и не придумали ничего лучше, чем прийти сюда.

Мало похоже на правду. Малыш Тобио далеко не дурак. Мы с ним не идеальная пара, делящая один мозг на двоих. В такой дикой ситуации он осознаёт свои права на вопросы и сомнения. Почему тогда молчит?

Остаётся второй вариант.

— Мы с Ойкавой спим, — выдыхаю я.

От звука моего голоса Тобио замирает в дверном проёме. Если представить метательный нож в виде интонации, то сейчас я попала в яблочко. Прозвучало очень уверенно и спокойно.

— Я знаю.

Кагеяма уделал меня. Чувствую себя центральным блокирующим, распластавшимся на полу после удачного сброса связующего. До самоконтроля Кагеямы мне ещё расти и расти. Внутри опять липко шевелится комочек страха. Мне в грудь бьют тёмные волны, исходящие от спины Тобио.

Ойкава, просыпайся! Почему я одна должна противостоять этому кошмару?

К глазами подступают слёзы. Кагеяма очень-очень зол, но чарующе спокоен.

— И ты ничего не скажешь?

— Зачем? Я просто докажу тебе, что ты ошиблась. Заставлю пожалеть и понять: ты принадлежишь только мне.

К счастью, всё ещё не вижу глаз Тобио. Мне хватает одного его чудовищного рыка, пробирающего до костей. Нет, он не кричит на меня, а скорее шепчет, но мне чертовски страшно. Не могу успокоить себя даже тем, что Тобио отвечает мне буквально по тому сценарию, который я составила себе в голове для этого диалога. Проглотил наживку он, но сожрут-то всё равно меня.

— Ойкава тоже уверен, что я выберу его.

Кто бы мог подумать, что жестокая традиция токкотай — добровольцев-смертников — спустя больше полувека после окончания войны найдёт продолжение в моём лице. Мама с детства предупреждала меня, что если дразнить собаку, она может укусить. Волчара Кагеяма с бешено сверкающими глазами, кажется, просто проглотит.

Рука впивается в мою шею, заставляя подбородок приподняться. Два острых чёрных лезвия вырезают узоры на сетчатке. Я подбираюсь от предчувствия удара или резкого хруста шейных позвонков.

Тобио целует меня. Кровожадно кусает нижнюю губу, проталкивая мне в рот выступившие капли крови. Почти что делает искусственное дыхание — его пальцы всё ещё перекрывают мне поток воздуха. Я не выдерживаю, царапаю ногтями его руку.

Убери, убери, я задыхаюсь!

Он резким толчком цепляет оба тонких запястья в свою ладонь, задирая их над моей головой. Площадь соприкосновения спины со стеной поражает. Я буквально срастаюсь с холодным кирпичом.

Моя шея свободна. И я понимаю, что задыхаться заставляли не руки, а губы Тобио. Мне до боли в лёгких не хватает воздуха и, к удивлению, это приносит больше удовольствия, чем мучения.

Кровь из прокушенной губы попадает в горло. Я целуюсь, но, кажется, будто облизываю лезвие остро заточенного клинка. Страх и желание петелька за петелькой переплетаются между собой, заставляя меня стонать в губы Кагеямы.

— Развернись, — оторвавшись от меня, рычит он.

У меня всё плывёт перед глазами. Если бы не ловкие руки Тобио, я бы просто сползла по стене вниз.

В тот момент, когда Кагеяма поворачивает меня спиной к себе, я краем глаза цепляю растрепавшиеся волосы Ойкавы. Он откинул от себя часть одеял и развалился в позе морской звезды.

Паника накрывает с головой. Пытаюсь лягнуть Тобио ногой, пихнуть локтем в бок.

— Что ты творишь? — отчаянно, но очень тихо шиплю я.

Кагеяма молчит и сильнее вжимает меня грудью в стену. Я прекрасно понимаю, чего он хочет. И от этого мои ноги отнимаются окончательно.

От Тоору нас отделяет пара пустых метров и полное отсутствие звукоизоляции. Из окна прямо на кровать падают прямые лучи удивительно жизнерадостного солнца. Они так и поют: проснись, вставай, смотри, как Кагеяма трахается! Знай противника в лицо, как говорится.

— Тобио, не надо…

Я прошу дрожащим голосом, размазывая кровь по светлым обоям перед собой. Кагеяма уже избавился от моих трусиков, едва ли не разорвав. Кружево больно резануло меня по чувствительной внутренней стороне бёдра. Я не сдерживаю короткий крик.

— Будешь шуметь, разбудишь Ойкаву, — скалится мне прямо в ухо Тобио.

Он кусает мочку, играет с ней языком, пока пальцами раздвигает мои половые губы. Очень хочу быть сухой и тугой, чтобы у наглеца ничего не вышло. Но само чувство натяжения внутри, заставляющее сокращаться вход во влагалище, говорит о том, что пальцы Тобио не встретят никакой преграды. Он трахает меня сразу двумя. Губы перемещаются на шею, я жду приятной неги, но вместо этого получаю сомкнувшиеся на чувствительной коже зубы. Кагеяма не прокусывает её, но сжимает так, что я боюсь даже представить, какой завтра увижу на этом месте синяк. В уголках глаз собираются слезинки, мне приходится закусить повреждённую губу, чтобы не застонать.

Я привстаю на носочки, с таким напором долбят меня пальцы Кагеямы. Он сгибает их, разводит и достаёт подушечками до самых чувствительных мест. При этом держит меня зубами за шкирку, как настоящий волк свою добычу.

Голосовые связки дрожат почти так же, как и ноги. Я давлюсь своими стонами, плачу от того, что не могу дать им волю. Моя голова развёрнута как раз к мирно спящему Ойкаве. И я прекрасно вижу, как он хмурится после каждого вырвавшегося из меня всхлипа. Хочется отпустить себя. Ведь вчера он сам сказал, что согласен делить меня с Тобио. Но я умная девочка. Если первым, что он увидит после этого отчаянного признания, будут пальцы Кагеямы глубоко в моём влагалище — точно передумает. Моим мальчикам нужно время.

А мне нужен член Тобио. Прямо сейчас.

— Пожалуйста…

Демонстративно оставляю таз, шире раздвигая ноги. Никакой внутренней уверенности в том, что смогу удержаться от вопля, нет.

— Нравится, что он может увидеть? Когда вы зажимались по углам у меня на виду, ты так же текла?

Ну же, просто вставь мне, я согласна на любые грязные слова, которые ты для меня придумаешь.

Немного боюсь, что Тобио лишь дразнит меня, а его самого не заводит перспектива трахаться практически на глазах у семпая. Но упирающийся в меня член тут же рушит все сомнения. Оказывается, Кагеяма рычал не только от злости. За этими звуками он пытался скрыть возбуждение.

Распухшая головка с трудом входит в меня, несмотря на обильно вытекающую смазку. Тобио утыкается лицом мне в волосы на затылке, надеясь, что они смогут поглотить хотя бы часть шума. Всё его тело вибрирует от грудных звуков.

Член входит сразу и до упора.

Тобио на излёте ловит мой стон рукой. Закрывает мне рот ладонью. Всё тело изломано невероятными углами. Задран подбородок, руки и грудь упираются в стену, бёдра отставлены назад до гимнастического прогиба в пояснице. Я вся подаюсь навстречу члену Кагеямы. Он трахается как в последний раз. Каждое движение своей амплитудой заставляет меня волноваться: вдруг он сейчас выскользнет, вдруг не попадает, когда будет вставлять. Но Тобио засаживает с ритмом и точностью отбойного молотка.

Его рука, закрывающая мне рот, уже мокрая от слёз и слюны. Я не просто кричу, я умоляю о продолжении, прошу прекратить, чередую «да» с «нет», разбавляя это короткими всхлипами «пожалуйста».

— Заткнись, замолчи, — очень низко и гортанно шепчет мне Кагеяма. — Я буду трахать тебя так, как сам захочу. Докажу, что я лучше.

После этих слов он останавливается.

Блять, до оргазма мне не хватило ещё пары толчков.

И мне так сносит крышу, что я безоговорочно принимаю правила игры. Напрягаю бёдра, взывая к своим онемевшим ногам, и начинаю двигаться.

От усилий перед глазами немного проясняется. Солнце отлично подсвечивает блестящие шоколадные глаза. Ойкава проснулся и с улыбкой смотрит на то, как я скольжу по члену Кагеямы, задыхаясь от слёз и стонов. Наверно, утренний свет даёт ему увидеть и то, как блестят мои бёдра, как струйки крови текут по подбородку и шее.