— Что еще могло случиться, Повелитель? — медленно оборачиваясь на звук, устало протянул он, но неозвученные слова так и застряли в горле: глаза нашли обезумевшую и окровавленную Леди Уокер, шепчущую над телом Первого бессмертного слова доселе неизвестной молитвы. Вокруг недвижных фигур собиралось беспокойное накаленное облако. Рядом Геральд — иступлено рыча, пытавший пробиться сквозь невидимый купол, но лишь разбивавший руки.

Леди Уокер удивляла привыкшего ко всему Адмирона с самого первого появления в Чертоге одним лишь своим существованием. Спустя десятки веков Винчесто и не надеялся встретить кого-то, кто может растопить лед в сердце Первого Всадника: да, чувства демонам никогда не были чужды, но настолько безоговорочная и глубокая любовь, которой дышала каждая клетка изменившегося до неузнаваемости Геральда, еще ни разу не озаряла своим светом мрачные стены Преисподней. Однако просветлевшие своды вскоре начали дрожать. Леди Уокер бросала вызов каждому адскому устою — запрещала сечь провинившихся бесов, сверлила палачей синими глазами так, что те бросали секиры и виновато отряхивали пыльные плечи внезапно помилованных смертников, терпеливо прикрывала глаза, щурясь от боли, ухаживая за опасными цветами в закрытой и запретной оранжерее. На все замечания Адмирона Виктория лишь мягко улыбалась, а сам Владыка благодушно отмахивался, позволяя своей Леди делать все, что вздумается. Лишь спустя несколько недель, за которые измученный советник прошел все круги ада от «отрицания» к «принятию», Первый Всадник согласился рассказать ему, что на самом деле случилось у Леса Небытия. Слушая тихий спокойный рассказ о том, как непризнанная шагнула в Ничто, спасая мир от Последнего оружия Создателя, Винчесто медленно оседал на пол под слегка насмешливый взгляд голубых огней Повелителя. Возмущение стихло, уступив восхищению: Леди Уокер и правда могла делать все, что вздумается в этом мире, потому что то был мир, живущий лишь благодаря ей.

Да, в глазах Адмирона Виктории было даровано право на любой каприз. Но сейчас она вершила нечто иное, и смотреть на это он отказывался. Однако внезапно и вопреки всему, одним взмахом крыльев советник оказался рядом с разъяренным Владыкой и, вторя ему, вкладывая всю силу, что смог найти после тяжелого дня, бил по прозрачному куполу, что накрыл Леди Уокер и Первого ангела.

Все кончилось также внезапно, как и началось: Первый Всадник и Адмирон Ада чуть было не рухнули, неожиданно потеряв сопротивление энергетического свода. Виктория уже не сидела над телом — черные крылья, пестрящие алыми перьями, недвижно разметались вокруг, мягкие губы замерли холодной маской, тонкая рука неотвратимым приговором накрывала страшное багровое пятно, растущее под сердцем.

— Что она натворила… — Винчесто упал на колени вслед за Владыкой, отрешенно бродя взглядом по спокойному лицу. — Что же она наделала?

— Неужели вам не понятно, Адмирон? — хрипло прошептал Геральд, припондимая ее окровавленную руку с вырезанным на ладони символом. — Она перенесла рану с ангела на себя. — Голубые огни потемнели, сжатые кулаки побледнели, сухие губы вытянулись болезненной нитью. — Останьтесь здесь и дождитесь, пока он очнется. Мы должны знать, что жертва не была напрасной. Теперь все решит время.

Больше не сказав ни слова, Первый Всадник подхватил хрупкое тело и медленно скрылся в почерневшем небе.

***

Уокер медленно открыла глаза: сознание возвращалось, но окружающие образы не торопились собираться воедино. Спустя миг или век перед уставшим взором неохотно проступили очертания темной фигуры, слабо освещаемой холодным ночным светом. Собравшись с силами, Вики медленно опустила на ледяной пол босые ступни. Неслышно, пытаясь не разрушить спокойную тишину, она подошла к замершему демону.

— Как долго я спала? — тонкая ладонь осторожно прикоснулась к каменному плечу Всадника.

— Слишком долго, Уокер, — не оборачиваясь, прошептал он.

— Сердишься? — девушка мягко прислонилась к его спине и, игнорируя жесткое оперение, обхватила руками напряженное тело.

— Нет, Уокер, — не отрываясь от витражного стекла, ответил Геральд. — Я счастлив.

Наконец, обернувшись, он внимательно и спокойно взглянул на слегка осунувшееся лицо своей безумной Виктории.

— Чем ты думала на этот раз? — голос был холоден, но в глазах читался неподдельный восторг — она вновь смогла его удивить, и искреннее счастье — она вновь смогла вернуться к нему.

— Тем же, чем и всегда, — она мягко погладила черные пряди. — Сердцем.

— И что же оно тебе говорит сейчс? — он уже не мог сдержать улыбку: голубые огни сверкали, сильные руки крепко обнимали, сухие губы мелко дрожали.

— Оно говорит «хватит», — Уокер лукаво взглянула на своего демона и потерлась о его щеку. — Вот теперь точно достаточно.

— Согласен, — кивнул Первый Всадник, и, не в силах держать паузу, накрыл ее губы своими.

Спустя доброе тысячелетие Виктория медленно отстранилась и перебором струн спустилась от воротника черной рубашки вниз, разбрасывая вокруг сконфуженные пуговицы. На миг тонкие длинные пальцы задержались на узле пояса, а после снова вернулись к уже обнаженным белым плечам. Оставляя невесомую дорожку поцелуев на ключицах, она прикрыла глаза, наслаждаясь тягучей секундой этого удивительного момента.

Каждый миг рядом с ним был чудом, каждый вдох — благословением, каждый поцелуй — откровением. Вот ее прохладная рука касается волевого подбородка, притягивая к себе. Вот босые ноги, едва задевая серый мрамор, уносят тело в сторону широкой уже успевшей остыть постели. Вот синие глаза неотрывно наблюдают за каждым движением широкой груди: вверх-вниз, тяжело, протяжно, в предвкушении, в нетерпении, в боли и в исцелении, в потере и обретении — его сердце живет своей собственной жизнью, но лишь для нее.

Лежа на спине, демон завороженно наблюдает за каждым безупречным движением, мягким, спокойным, размеренным: холодный ночной свет очерчивает идеальные линии скул, плеч, рук, талии, бедер. В темноте, на другом конце вселенной, на расстоянии вытянутой руки, в одном вдохе и тысячелетии ожидания, сияют полупрозрачные сапфиры. Бесплотный дух покидает натянутое струной тело, пытаясь коснуться нежной кожи. Его сжатые ладони в плену горящего шелка, ее пальцы свободны — нигде и повсюду. Каждое невесомое прикосновение сладкой болью бьет в медный гонг на задворках потемневшего сознания.

Она здесь, она рядом, на нем, в нем, снаружи. Она его.

— Уокер, — едва слышно хрипит он ее имя. Свое имя. Их имя.

И когда уже кажется, что лучше быть просто не может, невесомым движением бедер его накрывает первая из тысячи волн. Нет, это не Небытие, это Вселенная — глубокая, как ее глаза, сильная, как ее дух, отчаянная, как ее порывы. Она вокруг, а он — внутри: пылинка в мерцающем свете звезд, глубокий вдох, биение сердца. Он вокруг, а она — внутри: росчерк молнии, шелковая приливная волна, тихий выдох.

— Геральд, — шепчет она, закрывая глаза.

Ее нежные пальцы, как в масло, входят в раскаленную грудь, касаются трепещущей меж ребер птицы, забирают и возвращают жизнь. Его побелевшие кулаки сжимаются в последнем неистовом импульсе.

— Уокер, — выводит он последний аккорд, притягивая легкое тело к себе. Лицо накрывают невесомые локоны. Сбитое дыхание остужает горящую кожу. Нежные руки перебирают лоскуты шелка.

Проигравшие древние боги задумчиво вглядываются сквозь серые предрассветные облака в глубину Тартара, где споконо и размеренно дышит самое страшное и прекрасное существо, что они наивно попытались разбить на две части.

========== Эпилог ==========

Горящей саламандрой Схит несся по Чертогу, ловко огибая колонны, перескакивая через ступеньки и даже порой раскрывая для скорости кожистые крылья. На лице молодого беса застыла самая довольная мина из всех, коими он располагал, в глазах плясали маленькие огоньки, когтистые руки крепко сжимали массивный белый пергамент, который внимательный и пронырливый кухонный служка в неравном бою вырвал из лап напыщенного помощничка дворецкого.