Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Работа Золманна о том, как империализм обсусловил стремление изготовителей игрушек угодить экзотическому колониальному вкусу, связана с обширной литературой о западных фабрикантах, наживавшихся на империалистическом дискурсе и официальном расизме. В США начала ХХ века механические игрушки и копилки74 буквально вдохнули жизнь в пагубные расовые стереотипы. Копилки часто делались в виде фигурки бедного афроамериканца, занятого низкооплачиваемым ручным трудом, либо ленивого веселого музыканта с характерными для механической игрушки отрывистыми движениями. (Последний вариант копилки оказался на пике популярности как раз в то время, когда белые представители среднего класса чуть не лишились работы из-за притока иностранных мигрантов.)75 И уже совсем недавно ученые, в том числе Энн Дюсиль, усомнились в мотивах мейнстримных производителей игрушек, которые запустили линейки «этнических» и «мультикультурных» кукол – как, например, выпущенная в 1990-х годах компанией Mattel линейка темнокожих Барби с реалистичными формами. Шани «и ее друзей»76 рекламировали как кукол с «правдоподобными» чертами. У нее были широкие черные бедра и ягодицы, полные губы и более широкий нос. Кроме того, в самой упаковке и в одежде куклы (ткань с орнаментом из переплетенных линий) эксплуатировалась идея о ее гордом африканском происхождении. Интересно, что, по мнению антрополога Элизабет Чин, представления покупателей о расовых и физических отличиях Шани не связаны с параметрами самой куклы. Исходя из измерений автора, более широкие ягодицы Шани – не что иное, как иллюзия, неизбывный расовый предрассудок, который сами покупатели навязывают пластиковой игрушке77. Создание правдоподобной темнокожей куклы оказалось для фабрикантов нелегкой задачей – именно потому, что нужно было «представить культурные, расовые и фенотипические отличия и не впасть в упрощенческий стереотип, вроде полных губ и широких бедер», созданный научным расизмом XIX века78. В конечном счете все попытки придать Барби «туземный» вид с помощью краски или одежды и тем самым пойти навстречу мультикультурализму закончились для производителей игрушек созданием еще одной рекламы, едва ли способной к критике официального расизма (что ясно показывает нам текст Золманна).

Две последние статьи третьей части рассматривают игрушки как инструменты политической индоктринации при различных коммунистических режимах. Мари Гаспер-Халват анализирует искусствоведческие и этнографические исследования традиционной народной игрушки в раннесоветские годы и рассматривает ее в контексте инфантилизации русского крестьянства большевиками, которые представляли крестьян отсталыми детьми, нуждающимися в просвещении. Этим игрушкам, имевшим практическое применение, уделялось значительно больше внимания, чем другим, «высоким» художественным формам. Автор приходит к выводу, что увлечение простыми крестьянскими игрушками в первые годы существования Советского Союза связано с ностальгией по утопическому общинному прошлому и общим русским корням. Последний текст сборника, «„Правильная“ игрушка. Поиски новой китайской игрушки в 1910–1960-е годы» Валентины Боретти, дает представление о двух конкурирующих взглядах на дизайн и производство игрушек при республиканском и коммунистическом правлении в Китае. В каждом случае игрушки были призваны формировать «новых детей». В своем исследовании Боретти обнаруживает, что на протяжении всей истории каждой из двух национальных парадигм игрушечного дизайна почти невозможно уловить новизну и какую-либо собственно китайскую черту «правильных», по мнению каждой идеологии, игрушек. Исследовательница считает, что оба режима в основном упаковывали старые игрушки в новые обертки.

В общей сложности все статьи сборника стремятся создать поле для диалога различных научных дисциплин, занимающихся игрушками, и продемонстрировать, что теоретические интерпретации историков, искусствоведов, историков дизайна и исследователей детства могут пополниться внешними данными и методами из внешних источников, далеких от этих дисциплин. Будучи осязаемыми артефактами мимолетной, но культурно обусловленной жизненной фазы, игрушки выступают противоречивыми историческими документами. Все знают, что их трудно интерпретировать и связывать с реальным опытом и ментальным миром тех, кому они предназначались. И все же мы надеемся, что в дальнейшем междисциплинарные исследования продолжат изучение материальной культуры детей за пределами западного мира.

Часть 1

Воспитание прагматичного ребенка: детство, потребление и коммодификация

Серена Дайер

1. ВОСПИТАНИЕ РЕБЕНКА-ПОТРЕБИТЕЛЯ

ИГРА, ИГРУШКИ И ОБУЧЕНИЕ ПОКУПКАМ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ XVIII ВЕКА

Успешная детская писательница Мария Эджуорт (1768–1849) и ее отец Ричард (1744–1817) в совместном трактате о воспитании, написанном в 1798 году, утверждали, что «ложные ассоциации, рано повлиявшие на воображение… ведут к неистовым страстям и порокам»79. Эджуорты полагали: чтобы сознание ребенка не подверглось деструктивным страстям, его нужно заботливо формировать и направлять. При этом под детскими «страстями» подразумевались не просто эмоции. Речь шла о психосоматических переживаниях, которые разум способен преодолеть80. Общество XVIII века почувствовало, что его сразила новая страсть: мир новых товаров, который завлекал и заманивал покупателей среднего класса, особенно женщин81. Женщины, наравне с детьми, считались экономически неграмотными, способными забыть о рациональном потреблении и прельститься миром чувственных материальных наслаждений. Именно поэтому педагогические тексты и дидактические методики сосредоточились на том, чтобы направить и научить детей сопротивляться тяге к покупкам. Главными качествами, необходимыми ребенку, который должен сам регулировать свое потребление, были названы финансовая грамотность и умение разбираться в мире вещей. Именно эти качества прививались детям через отношение к игрушкам и играм.

Центральное место в воспитании ребенка-потребителя заняла игра. Именно внимание к игре в дидактической теории и практике XVIII века отличает педагогов этой эпохи от их предшественников, писавших в начале эпохи Нового времени82. В основе новаторской педагогической мысли лежала концепция детства, предложенная Джоном Локком (1632–1704): представление о душе ребенка как о чистом листе, tabula rasa. Ученый впервые сформулировал эту идею в своем трактате «Мысли о воспитании» 1693 года. Локк утверждал: чтобы ребенок стал разумной взрослой личностью, очень важно воспитывать его с детства, когда ум его еще чист и легко подвержен влияниям83. А для воспитания социально и экономически успешных и разумных покупателей академическое и религиозное образование ребенка должно было, по мнению Локка, дополняться тренировкой хозяйственных и практических навыков. Пожалуй, центральное место в теории философа занимает игра – главная методика педагогического арсенала. В то время, когда работал Локк, игру считали греховным и легкомысленным развлечением, чем-то вроде распущенности, порока84. Но его трактат, распространяемый писателями XVIII века, в том числе Эджуортами, переопределил понятие игры и игровых предметов, сделав их главными инструментами обучения детей (особенно в том, что касается умения сдерживать тягу к вещам).

Ученые давно признали в ребенке потребителя85. В своем передовом исследовании о «новом мире детей» Джон Пламб отдает должное важной роли детей среднего класса в появлении потребительского общества в XVIII веке. Британский историк подготавливает почву для дискуссии о досуге, образовании и общественном положении детей, которая возникла в последние десятилетия в связи с появлением потребительского общества86. И все же только в послевоенный период XX века ребенок стал считаться автономным, сформированным рекламой игрушек и одежды потребителем87. В этой главе я хотела бы разделить рекламу, которую создавали для ребенка-потребителя продавцы, и воспитание идеального ребенка-потребителя, которым занимались педагоги (учителя, родители и писатели). Эти последние тоже использовали игрушки, но в качестве дидактических материалов. Вовлечение вышколенного ребенка среднего класса в процесс покупок было своего рода упражнением, игрой для выработки паттернов потребительского поведения. Доводы, которые я привожу в настоящем тексте, не претендуют на полный пересмотр датировки появления ребенка-потребителя, то есть ребенка, к которому уже напрямую стали обращаться продавцы и реклама. Я буду говорить лишь об осознании обществом необходимости сдержанного потребления (в связи с тем, что материальные соблазны представляют угрозу добродетели и кошельку) и об осознании того, что основы такого потребления закладываются в детстве. Это, в свою очередь, подготовило почву для коммерциализации ребенка-потребителя в XIX и XX веке.

вернуться

74

Глиняная или литая шкатулка в виде или головы сидящего человека, или в виде целой сценки. Монетка падала в щель и приводила в действие механизм, отчего фигура смешно двигалась.

вернуться

75

Barton C., Somerville K. Play Things: Children’s Racialized Mechanical Banks and Toys, 1880–1930 // International Journal of Historical Archaeology. 2012. No. 1 (16). P. 47–85; Barton C., Somerville K. Historical Racialized Toys in the United States. N. Y.: Routledge, 2016.

вернуться

76

«Шани и ее друзья» – бренд, под которым выпускались Барби-афроамериканки.

вернуться

77

Chin E. Ethnically Correct Dolls. P. 311–313.

вернуться

78

duCille A. Dyes and Dolls. P. 56.

вернуться

79

Edgeworth M., Edgeworth R. Practical Education. N. Y.: Self, Brown, 1801. Vol. II. P. 298.

вернуться

80

Yallop H. Age and Identity in Eighteenth-Century England. L.: Routledge, 2016. P. 19.

вернуться

81

Kowaleski-Wallace E. Consuming Subjects: Women, Shopping and Business in the Eighteenth Century. Chichester: Columbia University Press, 1997. P. 73–98; Smith K. Sensing Design and Workmanship: The Haptic Skills of Shoppers in Eighteenth-Century London // Journal of Design History. 2012. No. 25. P. 1–10.

вернуться

82

O’Malley A. The Making of the Modern Child: Children’s Literature and Childhood in the Late Eighteenth Century. Abingdon: Routledge, 2011. P. 5; также см.: Glaser B. Gendering Childhoods: On the Discursive Formation of Young Females in the Eighteenth Century // Fashioning Childhood in the Eighteenth Century / ed. by A. Müller. L.: Ashgate, 2006. P. 189–198; Müller A. Framing Childhood in Eighteenth-Century English Periodicals and Prints, 1689–1789. L.: Ashgate, 2009; Smith K. The Government of Childhood: Discourse, Power and Subjectivity. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2014.

вернуться

83

Locke J. Some Thoughts Concerning Education, 7th edition. L.: A. and J. Churchill, 1712.

вернуться

84

Nardo A. K. The Ludic Self in Seventeenth-Century English Literature. N. Y.: State University of New York Press, 1991. P. 11–12. Также см.: Addy J. Sin and Society in the Seventeenth Century. L.: Routledge, 1989.

вернуться

85

О более позднем ребенке-потребителе см.: Seiter E. Sold Separately: Children and Parents in Consumer Culture. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1995; Cook D. The Commodification of Childhood: The Children’s Clothing Industry and the Rise of the Child Consumer. L.: Duke University Press, 2004; Jacobson L. Raising Consumers: Children and the American Mass Market in the Early Twentieth Century. N. Y.: Columbia University Press, 2005; Khan S. Harnessing the Complexity of Children’s Consumer Culture // Complicity: An International Journal of Complexity and Education. 2006. No. 1 (3). P. 39–59; Cross G. Kids’ Stuff: Toys and the Changing World of American Childhood. L.: Harvard University Press, 2009.

вернуться

86

Plumb J. The New World of Children in Eighteenth-Century England // Past and Present. 1975. No. 67. P. 64–95; и The New World of Children in Eighteenth-Century England // The Birth of a Consumer Society: The Commercialization of Eighteenth-Century England / ed. by N. McKendrick, J. Brewer, J. Plumb. L.: Europa, 1982. P. 286–315.

вернуться

87

См., например: Seiter E. Sold Separately. P. 51–95.

8
{"b":"735967","o":1}