Пес молчал, скромно потупив глазки, как будто признавая свою вину. Лапы в первой позиции, хвост прижат. Ей вдруг почудилось, что оттопыренные маленькие уши настороженно дернулись. Под действием отцовского обаяния даже неодушевленные предметы обретали характеры и начинали говорить.

– Лови! – он легонько подбросил и плюшевый пес, словно белка-летяга, приземлился на простынь.

Соня поймала игрушку. И странное чувство тревожной волной пробежало по венам. Как будто бы что-то не так… Только что?

Она бросила взгляд на отца. Он прошелся по комнате, изучая. Словно был здесь впервые. Его внимание привлек натюрморт на стене. Из последних. Где на фоне большого окна багровела китайская роза. Ярко-алый цветок, до мельчайших деталей, прорисованный ею с натуры, оживал на холсте.

– Красивый рисунок. Я не видел такой, – произнес он с обидой.

А, может быть, только послышалось? Просто раньше она, до того как повесить рисунок на стену, приносила ему. Папа долго смотрел. А затем, как знаток современной живописи, выносил свой вердикт. Например: «задний фон нужно выразить красным», или «добавить фактуры».

В конце концов, дизайн – это тоже искусство! И хоть какой-то здравый смысл в его замечаниях был. В то время, как мамины отзывы оставляли желать лучшего.

– У меня есть хороший психолог, – задушевно сказала она, по итогам оценки одного из рисунков.

– И что? – Соня уставилась на черно-белое полотно у неё в руках. Ну да, немного депрессивно! Не всем же птички-бабочки…

Это было ещё до Никиты. С тех пор её творчество «повзрослело». И на фоне минимализма то и дело возникали яркие всполохи. Как цветок у окна!

В полумраке октябрьской ночи её спальня была, точно склеп. Тени черными кляксами расползались по стенам. И казалось, что в каждой из них кто-то есть. Стоит папе уйти, и неведомый «кто-то» проявит себя. Соня сжала виски, приводя себя в чувство. Ведь уже не ребёнок! Чтоб, как в детстве, просить: «посиди, пока я не усну».

– Это где-то у вас в институте? – папин голос вернул её к жизни.

Она «зависла», всего на секунду. Возможно, что этой секунды хватило…

– Да, – ответила Соня, расправляя края одеяла.

Очередной порыв ветра растормошил невесомую штору. Прозрачная ткань встрепенулась, как пламя свечи. Он поймал её.

– Что за сетка? Повесьте ночные гардины! – критично заметил отец, закрывая окно.

Раздался щелчок, и поток леденящего воздуха быстро иссяк.

– Спасибо, – она улыбнулась.

Страх отступил. Ведь теперь холодная осень осталась снаружи. И дышала в стекло, покрывая его холодной испариной.

Он ушёл. И Соня осталась одна в своей маленькой спальне.

«Странно», – размышляла она, вспоминая видение. Ощущения были настолько сильны, что озноб до сих пор возвращался, заставляя дрожать. Где-то там, в темноте её сна оставался Никита. Нужно было вернуться за ним. А иначе…

На улице установилась на редкость комфортная погода. Когда не слишком жарко и солнце приятно греет. Потому с утра выбегаешь из дома в куртке, а возвращаясь, идешь нараспашку. Это мнимое тепло, как заключительный аккорд, предвещало скорую непогоду. На горизонте уже маячили первые осенние циклоны, с их серым сумрачным небом, и вечно мокрым асфальтом. Ничто не длится вечно! Кончается лето, и счастье кончается. Чтоб, отдохнув, начаться опять…

Тем же утром, идя, как шпион, по горячим следам, Соня возникла на кухне. В просвете цветастых штор маячило солнце. Оно с любопытством смотрело в окно, разрезая пространство разбуженной комнаты своими прожекторами. Пылинки, кружились, как мотыльки, оседая на кафельный пол.

Папа пил кофе. Горячий напиток дымился в фарфоровой чашке.

– Привет, па! – Соня, как солнечный вихрь, ворвалась на кухню. Распугав по дороге пылинки и нарушив отцовский покой.

– С добрым утром, – он улыбнулся и поставил чашку на стол.

Щелкнув чайником, Соня вздохнула:

– Ну и ночка была, скажи?

– И то, правда, – он взглянул исподлобья, и…

Что-то знакомое промелькнуло во взгляде. Говорят, что избранник похож на отца? «Как глупо их сравнивать», – думала Соня. Они абсолютно разные! И любит она их по-разному. Но одинаково сильно. Обоих.

– Слушай, па? – сказала она.

– М? – промычал он, прихлебывая из чашки.

– Я во сне что-то кричала? Или вроде того? – она усмехнулась, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

Отец оторвал взгляд от экрана смартфона. Рыжинка в его волосах, как оставленный летом «привет» золотилась на солнце. Этот цвет перешел ей в наследство. В придачу к упрямому нраву! От мамы досталась фигура, заливистый смех и «породистый» профиль.

– А то! – он усмехнулся.

– И…что же? – её голос дрожал.

Сохранять невозмутимость было все труднее.

– Я чего и вошёл без спросу! – напомнил отец виновато.

«Ну же», – подумала Соня, стараясь припомнить, в какой момент её сон оборвался. Кажется, она искала Никиту!

– Иду, слышу, жалобно так…, – папа скорчился для наглядности.

Соня стиснула пальцами донышко чашки.

«Как объяснить? Как это, черт возьми, объяснить?», – лихорадочно соображала она.

– Скулишь из-за двери! – он замолчал.

Напряжение внутри нарастало.

«Скажу, что ослышался», – подумала Соня. Ничего другого на ум не пришло! «Не поверит? Тогда нападу: «Па, да у тебя паранойя? Совсем уже?» Или типа того!».

– Я прислушался, – продолжил он свой рассказ, – Думал, может, на помощь зовешь?

Кофе попал не туда, и Соня закашлялась. «Он скажет, что «слух у него идеальный». А я отвечу, что «он себе льстит». Он обидится. А я извинюсь! В крайнем случае, можно заплакать. Чтобы только спасти ситуацию!».

– А я что? – с любопытством спросила она.

– А ты, – рассмеялся отец. – Притворялась Русалочкой!

– В смысле? – нахмурилась Соня.

– Все кричала «киты, киты»! – махнул он рукой.

– Да… точно, – отозвалась она, якобы вспоминая, – было что-то про море!

– А я говорил тебе, едем с нами! – в который раз повторил отец.

Он до сих пор не мог взять в толк, чем был вызван тогдашний отказ. И причины, вроде «я уже взрослая», или «вам с мамой нужно побыть наедине» не брались им в расчет. Каждый год они отдыхали втроем. И десять дней отдыха уже стали традицией. На сей раз, папа дал слабину, позволив ей взять с собой Дашку. Но, во-первых, тогда они были с ней в ссоре! А во-вторых, их неполные десять дней стали лучшими в Сониной жизни.

Никита забил холодильник вкуснятиной. Она в свою очередь «забила» на учебу. Он выдумал командировку. И все девять ночей они засыпали в обнимку. Ужинали, крадя друг у друга еду из тарелки. Смотрели кино и… «любились»!

Уикенд получился чудесным! Единственный побочный эффект – это небольшая «производственная травма», которая, напоминая о себе, воскрешала в памяти каждый волшебный момент.

– У меня трудовой мозоль! – жаловалась Соня, щупая натертость у главного «входа».

– Ничего, – заключал Никита, – Пускай моя дырочка отдохнет!

Он нежно гладил её сквозь трусики.

– А пока, – его голос становился грубее, – Её заменит ротик.

Зябкий ветер тревожил деревья, срывая последний покров. Предлагая разоблачиться в угоду неизбежным холодам. Не важно, береза ты, или тополь. Зимой все равны! На голые ветви уляжется снег. И этот наряд, как ночная сорочка, укутает все живое.

Поддавшись всеобщей «сонливости», она и сама, как будто медведь в ожидании лета, засядет в их общей берлоге. Наблюдая, как снег застилает пустынные улицы, отрезая их маленький храм от мирской суеты…

В левом крыле начался ремонт. Первой пала картинная галерея! Она быстро сдалась, позволяя себя «раздеть». С её стен был сняты картины. И без них она стала всего лишь комнатой. Неузнаваемо голой и болезненно бледной! Где-то там, среди экспонатов были и Сонины «первенцы». Судьба их отныне была неизвестна.

На пороге рабочие сбросили стройматериалы. Бесцветный кирпич, тротуарную плитку и несколько пыльных мешков. Но спустя пару дней под напором настойчивой Музы, эта серая куча превратилась в настоящий «арт-объект». У мешков появились уши, а кирпичики плитки обрели очертания «пирамиды Хеопса».